Читаем без скачивания Кровавый приговор - Маурицио де Джованни

Дети сначала смотрели на нее с изумлением и испугом, а потом стали улыбаться друг другу. В этот раз они не ушли играть, а собрались в своей комнате: им хотелось увидеть, что произойдет, когда вернется отец.

И вот теперь Лючия сидела на кухне и ждала. Она была, может быть, немного озадачена, но полна решимости отвоевать обратно свою территорию.

Энрика ждала. Она дышала тяжело и часто, как после долгой ходьбы.

Вернувшись из полицейского управления, она заперлась в своей комнате и с тех пор не выходила оттуда. В темноте, лежа на спине в своей кровати на мокрой от слез подушке, она думала о том, что случится в этот вечер. Мать несколько раз стучала в ее дверь. Чтобы не идти ужинать, Энрика притворилась больной.

Что он сделает? Появится ли его профиль за закрытым окном? Возникнет ли снова силуэт на желтом фоне лучей лампы? Заблестят ли в темноте глаза, похожие на кошачьи, согреют ли ее своим взглядом? А она сама? Сумеет ли она остаться спокойной, как прежде? Сможет ли тихо двигаться посреди своих вещей, которые придавали ей уверенность? И что думает он теперь, когда видел ее вблизи и обнаружил все ее недостатки — тысячу недостатков, которые раньше у нее не было случая заметить?

Энрика подумала о его взгляде, в котором были изумление и почти ужас. И теперь еще он, может быть, считает ее больной.

Тысяча страхов — и ничего, что развеяло бы их. Энрика ждала.

Кончета ждала на больничном дворе. За этими стенами был ее муж — мужчина, которого она всегда любила, отец ее детей. Он умирал, а может быть, уже умер. Она никогда не забудет лица тех двух жандармов — как улыбка на этих лицах сменилась ужасом. Она повернулась и увидела красный блик на лезвии в свете печи и услышала крик мужа. А потом кровь, столько крови!

Кончета ждала, чтобы узнать, кончилась ли ее жизнь. Продлится ли еще надежда, которая удерживала ее на ногах, заставляла ее сердце биться, а легкие — вбирать воздух. Взгляд ее опухших от слез глаз был прикован к запертой двери, за которой Тонино боролся за свою жизнь, не зная, что борется. Кончета надеялась.

И ждала.

Уже настал вечер, и Ричарди решил наконец подойти к ней. Никто не ушел со двора, даже Чезарано и Камарда, хотя их смена закончилась еще час назад. Мука этих двух женщин, которые вели себя так сдержанно и с достоинством, не дала никому покинуть двор. Все ждали новостей из операционной, где доктор Модо оперировал Иодиче.

Никто не пришел успокоить родных. Это было непривычно. Случилось что-то необычное, и люди ждали. Они хотели понять, что произошло на самом деле, чтобы не оказаться замешанными в чем-то плохом.

Комиссар подумал, что поступок Иодиче указывает на его прямое отношение к делу Кализе, но не означает признания в убийстве. Многие другие случаи научили его тому, что появление двух полицейских может толкнуть на необдуманный поступок даже ни в чем не виновного человека.

Может быть, хозяин пиццерии скрывал какую-то другую свою вину, а может быть, просто испугался. Комиссар повернулся к его жене:

— Синьора, я комиссар Ричарди из мобильной бригады и хотел бы узнать, не нужно ли вам что-нибудь? Чем я мог бы вам помочь?

Женщина всем телом рванулась в сторону свекрови и взглянула на комиссара со страхом.

— Да, кое-что вы можете сделать. Пожалуйста, постарайтесь узнать, как чувствует себя мой муж и что с ним сейчас делают. Нам ничего не говорят, а когда пытаемся войти, прогоняют. Мы должны… я должна знать, что мне сказать моим детям, которые остались дома.

Ее прерывавшийся от плача голос показался комиссару голосом решительной и прямолинейной женщины с сильной волей. Он кивнул и вошел в здание больницы.

Как раз в тот момент, когда он подходил к двери хирургического отделения, она открылась, и из нее вышел доктор Модо.

— Ну вот! Человек выходит из комнаты, которая полна крови и боли, и что он видит пред собой? Безобразную рожу полицейского, да еще самого веселого человека в полиции.

Ричарди достаточно хорошо знал доктора и увидел за его шутками усталость. На лице Модо были видны глубокие морщины, на воротнике под испачканным кровью халатом были расстегнуты пуговицы, узел галстука ослаблен так, что открывалось покрасневшее от напряжения горло.

— Да, это я. Но не бойся, я здесь не для того, чтобы арестовать тебя. Пока нет. Что ты скажешь мне про Иодиче? Там во дворе — его мать и жена. Мне не хватило мужества сказать им то, что должен сказать ты.

Модо устало улыбнулся:

— Перед твоим чувством юмора невозможно устоять. Ты никогда не думал пойти на эстраду? Ты был бы потрясающим комиком. Если тебя будут арестовывать, я сам приду изображать перед тобой этот ваш полицейский кордебалет. Все равно вы заставляете меня плясать бесплатно. Ты хоть понимаешь, что я никогда не успеваю закончить обход вовремя? Каждый раз ты или твой Майоне подбрасываете мне подарок в последнюю минуту.

— Понимаю и разрешаю тебе потом поплакать у меня на плече сколько захочешь. Даже вот что — я угощу тебя пиццей. Угощу, хотя ты благодаря сверхурочным работам, которые мы тебе находим, зарабатываешь в три раза больше, чем я. Но теперь скажи мне, как чувствует себя Иодиче.

— А, его фамилия Иодиче? Не могу сказать, выживет он или нет. Лезвие прошло на волосок от артерии, и тогда это спасло раненому жизнь. Но нож вошел в легкое. Удар был нанесен решительно, нож вошел до самой рукоятки. Те, кто принес этого человека сюда, хорошо сделали, что не вынули нож, иначе он причинил бы огромные повреждения. Операция была долгая и очень трудная; он потерял много крови. Сейчас он уснул, и мы должны продержать его во сне двадцать четыре часа, поэтому ты не сможешь с ним поговорить. Завтра увидим, что будет. Если он доживет до завтра. А кто ударил его ножом?

Ричарди пытался понять, что может заставить человека сделать такое, кроме уверенности, что ему больше не на что надеяться.

— Он сделал это сам. Как эти японцы с их ритуальными убийствами.

Модо покачал головой:

— Невероятно. Чем больше я работаю с мертвыми, тем меньше понимаю живых.

40

Ричарди вернулся во двор. Обе женщины смотрели на него издали, пытаясь понять выражение его лица и не имея мужества подойти. Тогда он подошел к ним сам.

— Синьор Иодиче жив, но его состояние остается тяжелым. Врач, который лечит его, лучший из всех, которые есть. Поверьте мне. Если кто-то может спасти синьора Иодиче, то именно он.

Жена заплакала. Мать выглядела как вытесанная из мрамора. Ричарди заговорил снова:

— А теперь идите домой к детям и дайте ему отдыхать. Все равно вам не позволят увидеть его до завтра. Если что-то случится, я сразу же сообщу вам об этом. А если у вас есть что мне сказать, вы сможете найти меня в моем кабинете завтра.

Старуха взяла невестку под руку и, опустив голову, пошла к воротам.

Ричарди присоединился к сослуживцам, которые ждали его, держась на расстоянии. Он сообщил им полученные новости и сказал Камарде и Чезарано, что те могут идти домой.

Оставшись вдвоем с Майоне, он глубоко вздохнул:

— Сегодня вечером мы больше ничего не можем сделать. У тебя есть новости о второй женщине? Как ее фамилия, кажется, Серра ди Арпаджо?

Майоне удивился:

— Комиссар, но ведь этот Иодиче… он все равно что признался.

— Майоне! Я не желаю слышать от тебя такое. Ты опытней меня. Что Иодиче был в отчаянии и имел для этого причину, в этом нет сомнения. Но, по-моему, из этого нельзя сделать вывод, что он — убийца Кармелы Кализе. Верно? А раз так, мы продолжаем расследование. Если Иодиче очнется и признается, допросим его позже. А если нет, то нет. Ясно?

Бригадир опустил голову:

— Вы правы, комиссар. Извините меня. В любом случае повестка синьоре Серре уже подписана. Она должна прийти в управление завтра утром. А теперь чем займемся мы сами, если не пойдем домой?

— Я пообещал Модо, что угощу его пиццей. А ты как — может быть, тоже пойдешь?

Майоне вынул из кармана часы, бросил взгляд на циферблат и ответил:

— Нет, извините, комиссар. Меня ждут: уже поздно.

Ричарди пристально взглянул ему в глаза, кивнул и сказал:

— Тогда иди домой. Увидимся завтра. До свидания.

Ричарди и Модо шли по Пиньясекке. Доктор шагал устало, а у комиссара был ветер в голове. Доктор сдвинул шляпу назад и зажег сигарету.

— Ты чувствуешь, какой здесь воздух? У нас весна, мой мрачный красивый друг. Ты сейчас в таком веселом настроении, что не мог этого не заметить.

Ричарди фыркнул от смеха и ответил:

— Ты только что закончил рыться внутри человека, который всадил себе нож в сердце. Вот и объясни мне, что в этом забавного? А ты знаешь, что у него трое детей? И все это началось с Кализе, которую, уже мертвую, кто-то пинал ногами по всей комнате. Если это весна, то оставь ее себе.