Читаем без скачивания Наследство рода Болейн - Филиппа Грегори

Гремят фанфары, всадники салютуют королю, а он ковыляет через поле к моей ложе. Пажи бросаются открывать дверцы, он забирается по ступеням, двое юношей подпирают его с двух сторон. Я уже знаю достаточно — его злит, что все это происходит на глазах у стольких людей. Он смущен, унижен, значит, первым делом постарается унизить кого-нибудь другого. Я приветствую его реверансом. Никогда не знаю, надо ли протянуть руку для поцелуя. Сегодня, перед восторженной толпой, он притянул меня к себе, расцеловал в обе щеки, потом поцеловал в губы. Такие вещи он понимает — народ надо порадовать.

Он садится, я остаюсь стоять.

— Калпепер получил недурной удар, — говорит король.

Я не вполне поняла, поэтому не ответила. Повисло неловкое молчание, моя очередь что-нибудь сказать. Судорожно вспоминаю английские слова. Наконец выдавливаю:

— Вы любите сражаться?

Как он рассердился! Брови нахмурены, маленькие глазки горят яростью. Я сказала что-то ужасно неправильное, глубоко его обидела. Что я такого могла сказать?

— Извините, простите… — лепечу я.

— Люблю ли я сражаться? Любил бы, если б не был калекой. Меня мучит незаживающая рана, она и сведет меня в могилу. Может, я и двух месяцев не протяну. Мне больно стоять, больно ходить, больно ездить верхом, только дурак может этого не заметить.

Вмешалась леди Лиль:

— Ваша светлость, сир, королева только хотела спросить, любите ли вы сражения, то есть смотреть на сражения. Она вовсе не хотела вас обидеть. Она делает заметные успехи в английском, но, что поделаешь, маленькие ошибки неизбежны.

— Что поделаешь, если она глупа как пень? — орет он в ответ.

Он брызжет слюной, но она даже не вздрогнула. Спокойно присела в реверансе, не спешит подниматься. Король молча оглядел ее да так и оставил в неудобной позе.

— Я люблю смотреть на сражения, это единственное, что мне осталось, — говорит король с горечью. — Откуда тебе знать — я был величайшим бойцом, брал верх над всеми, и не один раз, а на каждом турнире. Сражался под маской, мне никто не поддавался, противники бились в полную силу, и все равно я брал верх. Я был первым рыцарем Англии. Никто не мог меня победить. Не вылезал из седла целый день, сломал десятки копий. Можешь ты это понять, тупица?

В ужасе киваю. Он говорит так быстро, так сердито, я почти ничего не разбираю. Пытаюсь улыбнуться, но губы дрожат.

— Никто не мог со мной сравниться. Ни один рыцарь. Я был величайшим бойцом в Англии, а может, и во всем мире. Непобежденным. Я мог сражаться весь день, танцевать всю ночь, а на следующее утро поехать на охоту. Ты ничего не знаешь! Ровно ничего! Люблю ли я сражаться? О господи! Я — цвет рыцарства, любимец народа, герой каждого турнира. Никто не мог со мной сравниться!

Я — величайший король со времен Круглого стола! Я — легенда!

— Это нельзя забыть! — Леди Лиль решилась поднять голову. — Вы величайший рыцарь всех времен. Даже сейчас нет никого, кто мог бы сравниться с вами. Вам нет равного. Никто из нынешних с вами не сравнится.

— Гм, — бурчит король, и воцаряется молчание.

Король сидит, уставившись взглядом в пол. Неловкая пауза затягивается. На арене некому нас отвлечь. Все ждут — я скажу наконец мужу что-нибудь приятное.

— Встаньте же, — сварливо говорит король леди Лиль. — А то ваши старые колени совсем затекут.

— Я получила письмо, — пробую сменить тему, обсудить не такой спорный вопрос.

Король пытается улыбнуться. Но видно — он сердит на меня, его раздражает мое произношение, неуверенная речь.

— Вы получили письмо. — Генрих грубо имитирует немецкий акцент.

— От принцессы Елизаветы.

— Леди, — поправляет он. — От леди Елизаветы.

Медлю в нерешительности, потом покорно повторяю:

— От леди Елизаветы.

Достаю свое драгоценное письмо, протягиваю ему:

— Можно ей жить со мной?

Он выдергивает письмо у меня из рук, я чуть не выхватываю его обратно, так хочу его сохранить. Первое письмо от моей маленькой падчерицы! Он щурит глаза, щелкает пальцами, паж подает очки. Отворачивается — народу незачем знать, что король Англии теряет зрение. Проглядывает письмо, сует его вместе с очками пажу.

— Это мое письмо.

— Я сам отвечу.

— Она может приехать?

— Нет.

— Ваша милость, умоляю.

— Нет.

Сомнения одолевают, но что-то подстегивает меня. Тяжелый кулак братца, такого же злого, избалованного мальчишки, как этот король, вбил в меня упрямство.

— Почему — нет? Она мне написала, попросила. Я хочу ее видеть. Так почему — нет?

Король встает, опираясь на спинку стула, наклоняется ко мне:

— Ее мать была на вас совершенно не похожа. Девочке не следует бывать в вашем обществе. Если бы она помнила свою мать, сама не стала бы просить. Так я ей и напишу.

Он топает вниз по ступеням, потом через арену в свою ложу.

ДЖЕЙН БОЛЕЙН

Дворец Уайтхолл, февраль 1540 года

Я все ждала, пока длились турниры, что меня позовут к милорду герцогу обсудить наше дельце, но приглашения так и не последовало. Может, и он сейчас вспоминает тот достопамятный турнир, упавший платочек, смех ее друзей. Может, и он не в силах слышать трубы герольдов без того, чтобы на память не пришло побелевшее от отчаяния лицо. Ждет, наверно, чтобы турниры закончились и во дворце возобновилась нормальная жизнь. А уж тогда он меня призовет к себе.

Этот дворец — самое подходящее место для тайных заговоров: извилистые темные коридоры, укромные внутренние дворики, в каждом разбит маленький садик, где легко встретиться как бы невзначай, в каждом покое второй выход. Не скажу, чтобы мне были известны все секретные ходы, все тайные калитки, выходящие на реку. Даже Анна не все знала, даже мой муж, так часто тайком ускользавший из дворца.

Наконец герцог приказал явиться к нему после обеда. Я незаметно покинула залу и пошла кружным путем — вдруг кто за мной наблюдает. Молча, без стука вошла в его покои.

Он сидит у камина. Слуга уже убирает тарелки. Герцог обедал один, и сдается мне, блюда его были повкуснее, чем у нас в парадной зале. В этом новомодном дворце кухня совсем далеко, и еда порядком остывает, пока доберется до стола. Те, у кого во дворце свои собственные покои, предпочитают, чтобы им готовили прямо там. У герцога здесь, как и во всех остальных королевских дворцах, роскошная анфилада комнат. Только Кромвель устроился получше. Говарды всегда были и будут одним из знатнейших семейств королевства, даже если на троне не наша родня. Грязной работы всегда немало, а тут мы большие мастера. Герцог взмахом руки услал слугу и предложил мне вина.