Читаем без скачивания Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис

отходит паром на Оркнейские острова, было солнечно. Лучи солнца освещали скалы, где сидели глупыши[37]. Билетная касса была закрыта, на ней светился знак: «Поездки на Шетландские острова только в экстренных случаях». Через полчаса подъехал автомобиль, из которого вышли две женщины в темно-синей флисовой форме с логотипом паромной компании. Они открыли дверь здания, где находилась касса, и им потребовалось десять минут, чтобы включить свет, поднять жалюзи, включить компьютеры и открыть окно. Между ними и мной был абсурдно короткий акриловый экран, который точно не защитил бы их от моего кашля или чихания. Женщины обсудили мое письмо от Совета по здравоохранению Оркнейских островов, подтверждавшее, что я медицинский работник. Они попросили у меня права и приступили к заполнению официальной формы. Им нужно было знать цель, с которой я направлялся на острова.

– Получается, вы эдинбургский врач, который будет работать в местной больнице?

– Я буду работать в коронавирусном центре, – ответил я.

Печатая, она шепотом повторила мои слова.

– Билет в один конец?

– Нет, я вернусь через неделю.

Парома ожидали еще три других автомобиля. Я праздно гадал, работают ли их водители в сфере газовой, электрической или водной промышленности. Мне казалось абсурдным вообще платить за билет: на паром пускали только тех, кто выполнял необходимую для страны работу. Шотландская паромная компания получала от правительства 200 миллионов фунтов стерлингов в год. Странная пустота установилась в закусочных, зонах отдыха, магазинах и зале игровых автоматов – все было закрыто.

Мейнленд – это неглубокая чаша света, обрамленная скалами из красного песчаника. На нем расположены два озера: пресноводное и соленое. С высоты они напоминают крылья на шарнирах или камеры сердца. Покинув порт Стромнесса, сквозь небольшой туман я поехал на восток в Керкуолл. Я проделал долгий путь на север. Заселившись в свою квартирку рядом с больницей, сразу лег спать.

В марте коронавирусные центры стали открываться по всей стране, чтобы пациенты с COVID-19 не обращались в обычные клиники врачей общей практики.

В Эдинбурге, чтобы выделить место для коронавирусного центра, пришлось закрыть медицинский центр, работавший вечерами и по выходным, но на Оркнейских островах, к счастью, нашлась старая больница, ожидавшая сноса. Я работал здесь десять лет назад, и было жаль видеть ее в таком запустении. Ограждения из колючей проволоки были сняты, и одно крыло больницы возобновило работу. Я пристегнул велосипед, который привез с собой на острова, сел на траву и стал ждать. В 08:00 подъехал автомобиль, и мне помахали из окна.

Энн работала в коронавирусном центре на Оркнейских островах со дня его открытия. Она проводила меня в зону рецепции и познакомила с менеджером Анджелой. Медсестра по образованию, Анджела сказала, что ее дочь работает в отделении интенсивной терапии в лондонской больнице и что на Оркнейских островах ситуация пока была нетяжелой. Что касается остальных членов команды, большинство из них до пандемии к здравоохранению не имели никакого отношения. Из водителей, привозивших пациентов с кашлем и жаром на тест, один был ювелиром, второй – сантехником, а третий – студентом, отправленным домой из студенческого городка. Почти все уборщики раньше работали в баре и ресторане, пока те не закрылись в марте. Люди, которые брали мазки на коронавирус у обитателей домов престарелых, были уволены из стоматологической клиники.

Протоколы, отчеты, официальные формы, контрольные списки – мне было приятно осознавать, что, где бы вы ни занимались медициной, бюрократия оставалась неизменной. То же самое касалось и вируса: многие меры предосторожности, которые меня попросили соблюдать здесь, были такими же, как в Эдинбурге.

Мне позвонил коллега, только что вернувшийся из дома престарелых. Пожилая женщина кашляла и тяжело дышала, и коллега попросил меня взять у нее мазок на коронавирус.

Врачебный автомобиль ожидал починки, но мне дали ключи от другой машины. Через некоторое время я уже ехал под знойным летним небом и любовался золотыми полями лютиков. По радио передавали новости: о скандале в городском совете, кризисе островного туризма и сотом дне рождения местного долгожителя. Коронавирус превратил дома престарелых в тюрьмы. На них висели большие вывески «ПОСЕЩЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНЫ», и теперь жители и сотрудники всех домов престарелых страны регулярно сдавали мазки на коронавирус, чтобы предотвратить вспышки COVID-19, оказавшиеся столь разрушительными в апреле и мае. Дом престарелых, куда я направлялся, тоже был закрыт для посещений, но, подъехав, я увидел его двери открытыми нараспашку. Меня встретил плакат не с перечисленными рисками, а с разноцветной надписью: «Не вы живете там, где мы работаем, а мы работаем там, где вы живете».

Из-за паники, вызванной вспышками коронавируса в домах престарелых, журналисты слишком часто забывали, что, несмотря на огромный риск, превращать эти заведения в стерильную больницу совершенно неправильно.

У меня под мышкой была коробка со средствами индивидуальной защиты. Поставив ее на пороге, я начал привычную скучную процедуру. На Оркнейских островах вместо фартуков были тонкие голубые пластиковые халаты, и я сначала просунул руки в рукава, а затем натянул перчатки поверх манжет. Очки здесь были одноразовыми, и плотно прилегающие к лицу маски нужно было надевать только при необходимости провести сердечно-легочную реанимацию. Идя по коридору в голубом шуршащем халате, надетом поверх персикового медицинского костюма, я надеялся найти сотрудника, который отвел бы меня к пациенту, но при этом не встретить никого из обитателей. Я услышал несколько громких приветствий, после чего из-за двери показалась улыбающаяся голова. Я подумал: «Да, это хороший дом престарелых: улыбчивый персонал и счастливые жители».

Моя пациентка была прикована к постели и сидела, опершись на подушки. Молодой человек в самодельных защитных очках и фартуке, надетом поверх футболки с изображением рок-группы, помогал ей принять антибиотики. Он разговаривал с ней нежным и воодушевляющим голосом. Когда, еще находясь в коронавирусном центре, я упомянул имя пациентки, у которой предстояло взять мазок, все тут же стали кивать головой, поняв, о ком речь. Хотя на островах люди жили на большем расстоянии друг от друга, чем в городе, они были крепче связаны (возможно, это как раз было следствием большого расстояния). Мужчина-сиделка хорошо знал мою пациентку и держал ее за руку, пока я объяснял цель своего прихода.

Я понимал, что у нее тяжелая деменция и пневмония. Мой акцент казался ей странным, а пластиковое одеяние, маска и очки делали меня скорее персонажем бредового сна, чем участником серьезного разговора.

– У вас инфекция грудной клетки, – сказал я. Она кивнула. – Нам нужно узнать, чем она вызвана, – продолжив, я взял кусок ваты, намотанный на пластиковую палочку, и сказал: – Мне придется поместить это вам в рот и нос, чтобы узнать, в чем причина проблемы. – Она снова кивнула.

Подчиняясь, она открыла рот, но, как только тампон коснулся ее горла, стала давиться, кусаться и