Читаем без скачивания Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис

работниках-добровольцах. Мне было интересно узнать, как настолько масштабное исследование с глобальными последствиями и высокими ставками удалось запустить за несколько недель, причем на фоне борьбы с пандемией, разразившейся весной. Ранний этап развития вакцины был проведен в Оксфорде, где коронавирусные белки поместили в вирус, вызывающий кашель и симптомы простуды у шимпанзе. Взяв пример с Бенджамина Джести, использовавшего коровий вирус для лечения человеческого, ученые поставили перед собой цель нейтрализовать вирус летучих мышей, поражающий людей, с помощью вируса, предпочитающего шимпанзе. Наша подверженность зоонозным инфекциям стала возможным решением проблемы. Читая информационный буклет для пациентов о разрабатываемой вакцине, я узнал, что принцип, придуманный китайцами (применение сухих струпьев пациентов, переносящих болезнь в легкой форме, для провоцирования слабой инфекции), был использован при создании вакцины от коронавируса. В буклете говорилось, что вирус в вакцине генетически изменен, поэтому не может размножаться внутри человеческого тела. «Мы надеемся научить организм распознавать шиповидные белки и развивать иммунный ответ при встрече с ними, – говорилось в буклете. – Это позволило бы предотвратить проникновение вируса SARS-CoV-2 в человеческие клетки и, соответственно, развитие инфекции».

Снаружи Эдинбургское региональное управление по инфекционным болезням выглядит как серо-желтый сборный дом с шармом и архитектурной уникальностью здания из шлакобетонных блоков. Внутри он несет печать эпохи, в которую был построен: двери со шпоном из красного дерева, фурнитура и мебель из коричневого пластика, потускневшие таблички. Как это часто бывает с Национальной службой здравоохранения, возраст и декор зданий не соответствует изысканности работы, ведущейся внутри, и любви персонала к этим самым зданиям.

Беки Сазерленд, с которой мы составляли письмо министру образования в июне, работала врачом-консультантом в Эдинбургском региональном управлении по инфекционным заболеваниям и координировала группу исследователей, участвовавших в оксфордском испытании вакцины от коронавируса. Я знал, что Беки работала без выходных с февраля: была занята в больнице пациентами с положительным тестом на коронавирус и помогала выявить и изолировать всех, кто контактировал с больными. Затем наступило 13 марта – точка невозврата в национальных усилиях по сдерживанию вируса. В одночасье было объявлено, что пациентов с положительным результатом теста больше не будут госпитализировать, что никто не будет искать людей, с которыми они контактировали, и что мазок будут брать только у тех, чье тяжелое состояние требует госпитализации. В этот период продвигали идею о коллективном иммунитете. Нужно было замедлить распространение коронавируса, чтобы не перегружать систему здравоохранения, позволив ему циркулировать среди людей. Это резкое изменение в политике было ошибкой, и, когда я затронул эту тему в разговоре с Беки, она не смогла скрыть недовольства. Правительства по всей Великобритании потратили месяцы на то, чтобы наверстать упущенное. Если бы отслеживание контактов было организовано с самого начала и продолжало практиковаться, первого длительного общенационального локдауна удалось бы избежать. Без массовой вакцинации даже на позднем этапе первой волны изоляция каждого больного была единственным способом когда-либо приблизиться к нормальной жизни.

Бекки проводила меня по коридору к своему кабинету. Из-за просевших досок пола мы шли будто вприпрыжку. В ее кабинете я сел на стул на расстоянии двух метров от стола и с удовольствием снял маску. Над столом висели рисунки детей Беки, схемы, графики и открытка с изображением средневекового чумного доктора, клюв маски которого был заполнен лекарственными травами (это напомнило мне о людях, капавших на маски масло лаванды и чайного дерева). Я спросил Беки, как она оказалась среди испытателей вакцины.

– Я работала в Оксфорде с некоторыми организаторами исследования, и они мне позвонили, – сказала она. – Оно казалось настолько важным, что я, конечно, согласилась.

Для успешного проведения исследования нужны были два условия: во-первых, люди, которые изъявили бы желание привиться и согласились на еженедельные осмотры в течение года, а во-вторых, сообщество, подверженное повышенному риску коронавируса. Медицинские работники соответствовали обоим условиям. Для исследования требовались множественные анализы крови: участникам нужно было сдавать ее для проверки генетического профиля, иммунного ответа и уровня антител. Беки предстояло срочно найти 20 врачей и 30 медсестер, которые проверяли бы добровольцев на соответствие требованиям. Они должны были исключить волонтеров с противопоказаниями к вакцинации и ввести вакцину остальным. После этого они были обязаны следить за состоянием участников исследования, брать у них мазки и кровь на анализ, а также по очереди дежурить сутками. Это было очень важно: если бы у кого-то из добровольцев появились симптомы коронавируса или случилась реакция на вакцину, их срочно осмотрели бы специалисты.

– Поразительно, сколько сил мои коллеги вложили в этот проект, – сказала Беки. – Поскольку во время первой волны оказание плановой медицинской помощи было приостановлено, многие врачи и медсестры оказались свободны. Однако многие решили помогать нам в свои выходные дни, когда не были заняты в отделениях неотложной помощи и интенсивной терапии. Наши инфекционисты и ортопеды были великолепны. Я поняла, что в системе здравоохранения работают совершенно бескорыстные люди, которые хотят помочь любым возможным способом. Если для этого им нужно пожертвовать выходными, они это делают.

Беки познакомила меня с Шейлой Моррис, медсестрой, которая координировала клиническое исследование и посвятила почти 40 лет поиску способов взять под контроль инфекционные заболевания. Она начала карьеру в период эпидемии ВИЧ/СПИД 1980-х годов.

– Шейла уже работала в городской больнице, когда врачи вроде Роя Робертсона ездили по улицам, как ковбои, и спасали эдинбургских наркоманов.

Рой Робертсон работал врачом общей практики в одном из самых неблагополучных районов города и сыграл важную роль распознавании эпидемии ВИЧ и борьбе с ней в Эдинбурге. В середине 1990-х годов Робертсон был одним из моих вдохновляющих наставников во время учебы и во многом повлиял на мое решение стать врачом общей практики. У двери кабинета Шейлы висел коллаж из их с коллегами фотографий. На фото все они улыбались во время бедствия. На ее письменном столе была высокая стопка бумаг.

– За свою карьеру я столкнулась с двумя пандемиями: ВИЧ и коронавируса, – сказала она. – Третью мне не хотелось бы застать.

Шейла сказала, что интенсивность исследования в последние несколько месяцев не сравнима ни с чем, что она когда-либо видела, даже в разгаре кризиса ВИЧ 1980-х годов. Число исследований, проводимых на тот момент, было головокружительным: RECOVERY, направленное на пациентов с тяжелой формой коронавируса; PHOSP-COVID, посвященное долгосрочным последствиям COVID-19; PRINCIPLE, в котором изучались люди старше 65 лет с ранними симптомами заболевания, а также оксфордское исследование вакцины. Было очевидно, что в ближайшие месяцы их станет еще больше. Проведение оксфордского исследования было связана со множеством сложностей: протокол меняли семь раз, поскольку все предыдущие варианты отвергали, и организаторам нужно было проявлять гибкость. Я вспомнил слова Рэнкина Барра о том, как быстро был преодолен жилищный кризис в городе, когда сняли бюрократические преграды. Когда профессионалам вроде Барра, Шейлы