Читаем без скачивания Порванная струна - Наталья Александрова

– Ой, как мне все это не нравится! – помрачнел профессор. – Ой, чувствовал я, что дело на этом не успокоится… Вот слушай. Работали мы с этим флюосцином недолго. Первоначально предполагалось выработать достаточно надежное и эффективное узконаправленное средство для борьбы со шведской и гессенской мухами – опасными вредителями злаковых культур. Но позже разработку закрыли сама понимаешь из-за чего.

– Финансирование кончилось? – догадалась Виктория.

– Именно, да и, честно сказать, разочаровался я в этом флюосцине. Мухи-то мерли от него как… мухи, извини за каламбур, но вот наблюдались побочные эффекты. То есть я хочу сказать, что в растениях оседало гораздо больше допустимой концентрации этого инсектицида, то есть инсектицида, приготовленного на основе флюосцина. Ни о каких медицинских нормах, даже по нашим отечественным расчетам, там и речи быть не могло. А уж если по-западному считать, то там разработчиков такого средства, то есть меня с группой, сразу бы под суд отдали. Конечно, можно было работать по усовершенствованию, но требовалось много денег. А с этим у нас, сама понимаешь, большие трудности. Так что я не очень расстроился, когда разработку прикрыли.

– А дальше что было? – поторопила Виктория. – Я же чувствую, что на этом дело не кончилось.

– Да, есть продолжение, – нехотя согласился профессор Зайончковский. – Образцы флюосцина у меня остались. Хранились они здесь же, в лаборатории. Потом посмотришь – там у нас такой холодильник… ну на замок, конечно, запираем его, двери на ночь опечатываем и в журнале расписываемся.

– Да что вы мне рассказываете! – возмутилась Виктория. – Как будто я не в такой же лаборатории работаю. Правда, с финансированием у нас получше – институт побогаче. Опять же разные экспертизы нужно проводить для компетентных органов, а для этого оборудование нужно приличное…

– Да уж, – согласился профессор, – а растениеводство нынче никому не нужно. Но дело не в этом. А в том, что несколько недель назад пришел ко мне в лабораторию один молодой человек.

– После института? Молодой специалист?

– Да нет, – поморщился Раймонд Генрихович, – вовсе он не молодой специалист, а лаборант. Такой, знаешь, немножко заторможенный… без образования.

– Зачем же вы берете неизвестно кого в лабораторию? – насторожилась Виктория.

– Во-первых, я взял его по просьбе и рекомендации моей старейшей сотрудницы, – обиделся профессор, – а во-вторых, все было законно, через отдел кадров. А в-третьих, ты представляешь себе зарплату лаборанта?

– Представляю, – сдержанно кивнула Виктория.

– Ну вот, а мне нужен был человек покрепче. Мы ведь летом и на опытные участки выезжаем, там работа физическая. А стариков и так у меня хватает, я сам уже старый пень. Да только дал я маху с этим лаборантом – действительно придурочным каким-то он оказался. Неделю всего отработал или две, уже не помню я, а потом полез за чем-то в холодильник и уронил три коробки с ампулами. Среди них была и коробка с флюосцином. Остальное-то не очень пострадало, а флюосцин – все ампулы вдребезги. Просто даже надо уметь – так бросить!

– Что он их – ногами растирал? – предположила Виктория.

– Было похоже на то. – Профессор Зайончковский сердито засопел и отвернулся.

– Сколько ампул с флюосцином оставалось в коробке?

– Так, всего в коробке было десять штук, но там был неполный комплект… всего, я думаю, штук шесть-семь.

– Значит, вы не смогли идентифицировать каждую ампулу? Раз было так сильно разбито?

– Разумеется, не смогли. Да, по правде сказать, мне и в голову не пришло. Я тогда страшно рассердился, что лаборант сунулся куда не следует, зачем-то двигал не те коробки. И просто его выгнал, сказал, чтобы духу его в лаборатории не было. Еще на Марию Потаповну накричал, потом извинялся. – Профессор пояснил, не дожидаясь вопроса: – Мария Потаповна – это сотрудница, которая очень просила его взять, дескать, она знает его с детства, что он временно сейчас без работы. А так, мол, человек старательный и внимательный. Очень я тогда рассердился и на нее заодно.

– Раймонд Генрихович, вы только не расстраивайтесь, но ответьте мне строго между нами: мог тот лаборант одну ампулу флюосцина прихватить, так чтобы никто этого не заметил?

– Мог. – Профессор отвел глаза. – Сейчас я почти уверен, что мог. Только зачем она ему нужна? Ты что-то знаешь?

– Наверняка я ничего не знаю. Доказательств никаких нет. Потому и пришла к вам просто побеседовать. Прежде всего неплохо бы выяснить, что это у вас был за лаборант такой. Фамилия есть у него? Точный адрес…

– Адреса я, разумеется, не знаю, а фамилия его, кажется, Рузаев. А вот имя не вспомню, – виновато ответил Раймонд Генрихович. – Но ведь можно спросить у Марии Потаповны…

– Не нужно! – вскинулась Виктория. – Не нужно спрашивать ничего у Марии Потаповны. Вы говорили, что она хорошо с ним знакома… ни к чему ей знать, что им интересуются. Раймонд Генрихович, ко мне обратилась подруга… принесла комнатный цветок, который был буквально напоен флюосцином. И очень может быть, что от яда в этом цветке умерла молодая девушка, хотя никто об этом не подозревает. Поставили диагноз – инсульт. Для того чтобы идти с этим в милицию, у нас должны быть неопровержимые доказательства.

– Понял, Виктория. Все понял, – согласился профессор. – Я во всем виноват, старый дурак. Проявил преступную халатность. Мне и разбираться.

Телефон в отделе кадров хронически не работал, и Раймонд Генрихович, кряхтя, поднялся из-за рабочего стола и отправился туда пешком.

Отдел кадров института располагался в маленьком, отдельно стоящем домике в глубине двора.

Когда-то домик был окружен густыми зарослями сирени и жасмина, но техническая революция сказала свое веское слово, и некогда цветущий сад превратился в свалку отслуживших свой век арифмометров, пришедших в негодность письменных столов и прочего морально и физически устаревшего инвентарного имущества.

Кроме того, во дворе бесконечно рыли какие-то ямы и траншеи – то прокладывали теплотрассу, то меняли силовой кабель. Из-за этого территория делалась похожей на поле боя, а проклятый телефон вечно не работал.

Раймонд Генрихович, проклиная радикулит и техническую революцию, преодолел очередной котлован и проник в помещение отдела кадров. В глубине комнаты сидел, мрачно насупившись, начальник отдела Вилен Иванович Тархун, в прошлом стойкий боец идеологического фронта. Вилена Ивановича давно уже пытались отправить на пенсию, но он так закалился в идеологических боях прошлых лет, что начальство обломало об него зубы и решило больше не связываться: пусть себе сидит. И он сидел под выцветшим портретом вождя мирового пролетариата, чье имя с гордостью носил, и надзирал недреманым оком за кадровой политикой института.

Поближе ко входу сидела Людочка. Людочка числилась инженером отдела кадров, умела обращаться с компьютером и вела на этом компьютере всю кадровую документацию.

– Людочка! – воззвал от дверей Раймонд Генрихович. – Людочка, ангел небесный! Выручите старика! Еле до вас добрался через всю эту фортификацию.

– Чем вам помочь, Раймонд Генрихович? – Людочка подскочила на своем вертящемся стульчике и захлопала ресницами: профессор Зайончковский нечасто баловал своими посещениями отдел кадров.

– Вот какая история, Людочка, – начал неторопливо профессор, усевшись на подставленный Людочкой стул и опасливо оглянувшись на маячившего в глубине комнаты Тархуна, – у нас в лаборатории работал очень недолго один молодой человек. То есть он, собственно, почти и не работал, – смущенно пробормотал профессор, вспомнив всю эту не очень понятную историю.

– Так работал или не работал? – уточнила Людочка.

– Вообще-то практически не работал. Он пришел, написал заявление… мне срочно нужен был лаборант, и я разрешил ему выйти на работу буквально в тот же день, с тем чтобы он позднее принес вам трудовую книжку и его прием оформили приказом. Но потом начались какие-то недоразумения, и до приказа дело так и не дошло. Так вот, я хотел бы найти его координаты…

Профессор Зайончковский решил пока никого не посвящать в темную историю с флюосцином, особенно это касалось грозного начальника отдела кадров – кроме неприятностей, от Тархуна никто ничего не ждал.

– Как его фамилия? – деловито осведомилась Людочка, защелкав пальцами по клавишам компьютера.

– Рузаев, – ответил профессор.

Людочка уставилась на экран и огорченно протянула:

– Ой, а у меня такой фамилии нету… Ну да, я вспомнила: он так и не пришел, приказа не было, я и стерла первичную запись…

– И что, ничего теперь не найти? – сокрушенно вздохнул Раймонд Генрихович.

– Похоже, что не найти. Он же уволился. То есть не уволился, раз на работу не поступал. И чтобы не загромождать отчетность, я и стерла его данные. Раз не было приказа о зачислении, то не было приказа и об увольнении.