Читаем без скачивания Миры под лезвием секиры. Между плахой и секирой - Юрий Брайдер

В город въезжать не стали, а разбили лагерь в запущенной апельсиновой роще. Зяблик сразу завалился спать. Чмыхало полез под драндулет. Цыпф взялся за чтение «Первой всеобщей хроники», составленной высокоученым королем Альфонсом Х на полузабытом галисийско-португальском диалекте, а Смыков, побрякивая в карманах деньгами, отправился на разведку.

Вернулся он спустя несколько часов с весьма озабоченным видом. Среди его покупок, кроме каравая свежего хлеба, числились четыре длинные монашеские рясы и дюжина толстых восковых свечей.

— Тут вшей, наверное, несчитанное количество, — сказал Цыпф, осторожно встряхивая свой новый наряд.

— Не паникуй, — успокоил его Зяблик. — Наши вши с кастильскими не уживаются. Сейчас произойдет полное взаимоуничтожение.

О конкретных результатах своей вылазки Смыков помалкивал, да его и не торопили — знали, что сам все расскажет, когда придет время.

А время пришло после ужина, в ходе которого Зяблик неустанно клял Смыкова за скаредность, не позволившую тому купить хотя бы бутылку вина. Сжевав последнюю корку хлеба. Смыков многозначительно сообщил:

— Человек, который нам нужен, действительно находится в местной тюрьме. Я имел с ним свидание и личную беседу.

— Без свидетелей? — поинтересовался Зяблик.

— Он по-прежнему является иерархом церкви и пользуется большими поблажками от тюремщиков.

— Письмо дона Эстебана ты ему передал?

— Передал.

— Ну и что он? Обещал помочь?

— Только в обмен на свою свободу, — развел руками Смыков.

— Ничего себе! — Зяблик присвистнул. — Он что, нас за психов держит? Эту тюрягу только с гаубицами брать можно! Стены, поди, по два метра толщиной.

— Кое-где и по два с полтиной. А только брать все равно придется, братец вы мой.

— Может, тюремщиков проще подкупить?

— За побег такой птицы мало никому не будет. Они же не враги себе?

— Что там хоть за охрана?

— Двое дежурят снаружи. И еще десятка полтора внутри.

— На входе шмонают?

— Да.

— Что ищут?

— Только оружие.

— На прогулку твоего клиента выводят?

— Выводят. На богослужения.

— В церковь? — живо поинтересовался Зяблик.

— Нет. У них там своя подземная молельня без окон.

— Без окон… — повторил Зяблик. — Кто там еще бывает в этой молельне?

— Во время торжественной мессы все заключенные. Это будет человек тридцать. Ну и все тюремщики, естественно, кроме двух-трех…

— Вот, значит, ты что задумал. — Зяблик оглянулся на перевязанную веревкой пачку свечей. — А как мы внутрь прорвемся?

— Это, братец вы мой, как раз проще простого. Интересующее нас лицо посадили без суда, под горячую руку, сана и духовных званий не лишали. Он и в богослужениях участвует, и благословляет, и грехи отпускает всем желающим. Ему сам комендант при встрече ручку целует. За хорошую мзду нас с тобой пропустят на мессу.

— Ну и бардак у них! Разве можно посторонних людей в зону пускать? Пусть берут меня на полставки консультантом по режиму.

— Да, с бдительностью у них не очень… — согласился Смыков. — Но не забывай, между нами веков шесть разницы. Еще успеют усовершенствоваться.

— Противогазы с собой придется брать.

— Придется…

— А пропустят с ними?

— Вот это вопрос! — Смыков пожал плечами. — Попробуем. Они же противогазов раньше в глаза не видели. Маски завернем и вместо тюбетеек на голову наденем. А фильтры за фляги выдадим. Главное, изображай христианское смирение…

— Я и креститься-то по-ихнему не умею.

— Сейчас будете учиться.

— Времени сколько в запасе?

— Да ерунда совсем. — Смыков глянул на «командирские». — Часа через три колокол ударит. Сразу и пойдем. Сегодня как раз какой-то церковный праздник… Благовещенье, что ли…

— Это когда архангел Гавриил деву Марию трахнул?

— Примерно. — Смыков поморщился. — Только кастильцам об этом говорить не надо.

Пару свечей оставили для образца, остальные растопили в котелке и принялись лепить по-новому, вкладывая внутрь каждой вместо фитиля жестяной цилиндрик с «черемухой».

— Раньше их в картонной оболочке выпускали и размером поболее, — с видом знатока рассказывал Смыков. — Так правонарушители наловчились шашки подбирать и обратно кидать. А это усовершенствованная модель. В пять раз легче, а площадь поражения почти такая же. Когда горит, раскаляется. Пальцами уже не ухватишь.

— Нравятся тебе такие дела, Смыков. Ох как нравятся! — сказал Зяблик с сарказмом. — Газом людей травить, жечь, давить…

— Задавил я людей, наверное, раз в десять меньше, чем вы, братец мой, — возразил Смыков. — Так что не надо…

— Я их ради справедливости давил!

— А я ради порядка.

— Чистый фашизм, в натуре… Подтверди, Левка. Однако Цыпф, увлекшийся катанием восковых колбасок, дипломатично промолчал. Как ни старалась вся ватага, а свечи получались чрезвычайно корявые. Смыков забраковал всю партию.

— Это же не хрен моржовый, а предмет религиозного культа! — возмущался он.

— Эти свечи перед алтарем придется ставить! Хотите, чтобы на нас пальцем показывали?

Первый более или менее приемлемый экземпляр, как ни странно, получился у Толгая. Тогда его заставили изготовить и все остальные. Успех друга Зяблик объяснил тем, что тому в детстве приходилось лепить кизячные лепешки для костра.

Когда с этим деликатным делом было покончено, встал вопрос об испытании секретного оружия «в условиях, максимально приближенных к реальности», как выразился Смыков.

— На опушке, кажись, коровы пасутся. Давай дадим им понюхать, — предложил Зяблик.

Взяли самую неприглядную из свечей и двинулись к опушке. Зяблик на ходу закурил. Действительно, на тучной пажити между рощей и соседним виноградником пасся крупный рогатый скот, но не коровы, а сплошь быки — черные, поджарые, словно литые. Заслышав человеческие голоса, ближайший из них поднял морду. Во взгляде его красноватых глазок не было апатичной покорности, столь свойственной жвачным парнокопытным, а только недоброе любопытство и первобытная дикость.

— Ты, Зябля, коров хотел? — переспросил Чмыхало. — Это не коровы, это алмасы… Демоны рогатые.

— Действительно, какие же это коровы. — Смыков сделал шаг назад. — Это боевые быки. Лучше с ними не связываться.

— Поздно, — трагически произнес Зяблик, уже успевший зажечь свечу. — Пропадай моя голова, да не на радость ворогу!

Еле-еле тлеющая свеча плюхнулась в траву перед самой мордой быка и сразу привлекла его внимание. Он понюхал ее, недоуменно покрутил широко расставленными рогами и снова поискал взглядом людей. Внезапно зашипев, свеча дала обильное облако сизого дыма. Бык чихнул, отпрянул и принялся рыть копытами землю. Мышцы на его могучей холке вспухли бугром.

— Еще не распробовал, — сказал Зяблик. — Ох, что сейчас будет…

Другие быки тоже начали проявлять признаки беспокойства. Свеча уже расплавилась, а оставшаяся на ее месте маленькая жестяная хреновина вела себя словно живое существо: шипела змеей, вертелась жуком, воняла, как хорек.

Первый бык попытался пришлепнуть это странное создание копытом, но добился лишь того, что ядовитый дым потек не струйкой, а потоком. Вот тут-то и началось настоящее представление!

Рогатый гигант высоко подпрыгнул, завертелся на месте, а затем слепо бросился туда, где, по его представлению, находились обидчики. Однако все зримые и обоняемые ориентиры уже исчезли, и бык с разгона врезал рогами в бок случайно оказавшемуся поблизости сородичу. Тот оглушительно взревел и без промедления нанес ответный удар. Стадо будто только этого и ждало. Быки, минуту назад мирно щипавшие травку, принялись галопом носиться по пажити, брыкаться и сшибаться друг с другом. Глотая новые порции слезоточивого газа, они зверели еще больше.

— Будем считать, испытание прошло успешно, — резюмировал Смыков.

— Если бы… — буркнул Зяблик. — Сейчас они очухаются, разберутся, что к чему, и вскинут нас на рога. Тикать надо.

На этот раз его предложение было принято единогласно.

Драндулет, работавший на холостом ходу, тронулся с места, едва прозвучали первые удары колокола, возвещавшие о начале праздничной мессы. Смыков и Зяблик высадились, не доехав до тюрьмы метров пятьсот.

— Слушайте все сюда, — хмуро сказал Зяблик, которому на сей раз выпало право распоряжаться. — На эти дела нам должно за глаза хватить четверти часа. Дольше чикаться нет смысла. Значит, вы оба начинаете действовать через десять минут после того, как мы войдем внутрь. Снимайте вертухаев, только, чур, никого не мочить. Отбитого арестанта кастильцы еще могут простить, а крови — никогда. Внутрь сами не лезьте. В крайнем случае, прикроете нас. Вот эти две свечки мы вам для этого оставляем… И стволы свои, — тяжело вздохнув, он протянул пистолет Толгаю. — Мы из-за них можем погореть раньше времени.