Читаем без скачивания Господин с кошкой - Денис Драгунский

И вот однажды Николаев оказался в этом городке. Позвонил Проталову. Они решили пойти пообедать.

Поговорили, поели очень вкусно, белого вина попили. Десерт, кофе, рюмочка ликера.

Проталов взмахнул рукой: «Счет!»

Официант принес картонную книжечку.

Николаев на всякий случай потянулся за бумажником.

— Брось, ты что! — сказал Проталов и продолжил разговор.

Прошло минут пятнадцать.

— Что-нибудь еще желаете? — подошел официант.

— Нет, не надо, — сухо сказал Проталов по-ихнему, вглядываясь в глубину зала.

Официант заулыбался и стал менять пепельницу.

— Житья нет! — заорал Проталов по-русски. — Что за манера, как топтун какой-то, ей-богу, вокруг бегает!

Официант шарахнулся в сторону и исчез.

— Нам не пора? — спросил Николаев.

— Сейчас пойдем, сейчас. — Проталов заглянул в счет.

— Давай пополам, — сказал Николаев.

— Нет уж! — зло сказал Проталов. — Ты мой гость. Эй! — крикнул он официанту и дал ему кредитную карточку.

— Давай чаевые с меня, — сказал Николаев.

— Еще чего! — сказал Проталов. — Не заработали эти козлы чаевых.

Расписался в квитанции, взял чек, спрятал карточку в бумажник.

Они уже шли по улице, как вдруг рядом остановилась машина.

Выскочил человек и распростер объятья.

— О, здравствуйте! — заговорил он по-русски. — Вы ведь писатель Проталов? Может быть, зайдете в мой ресторан? Для нас большая честь принимать таких гостей! Вот, буквально два шага!

— Спасибо, — ехидно сказал Проталов. — Мы уже у вас пообедали.

— Я буквально на полчаса отъехал, — смутился тот. — Извини.

— Всё, всё, ладно, — буркнул Проталов, отвернулся, потянул Николаева за рукав.

Но ресторатор, наверное, тоже обиделся.

— Господин Проталов! — Он нагнал их. — Я вам должен двести евро, вот, возьмите.

Проталов выдернул у него бумажку, сунул в карман и пошел дальше.

Он понял, что Николаев понял. И что Николаев понял, что он понял, что Николаев понял. Что все всё поняли. И поэтому он молчал некоторое время, а потом сказал:

— Ладно, старик, забыли.

— Забыли, — сказал Николаев, обнимая его за плечо. — Уже забыли, старик.

Сталин и Старджон

о непостижимой эффективности математики

Закон Старджона (радикальное следствие из закона Парето) гласит: 90 процентов чего угодно — полное дерьмо.

За десять лет до того, как Теодор Старджон этот закон сформулировал, Иосиф Сталин попробовал его опровергнуть. В истории случаются такие диалектические парадоксы. Например, народная песня о том, как Иван Грозный своего сына убил, появилась задолго до события, изображенного на одноименной картине художника Репина.

Но я опять отвлекся.

Итак. Летом 1948 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о сокращении количества выпускаемых кинофильмов. Идея была проста. Сталин спросил, сколько из ста снятых фильмов получается хороших. Ему сказали: примерно десять. А почему бы нам не снять десять фильмов, подумал он, но чтобы они были все как один отличные? Чтобы бросить на них все силы. Чтоб даже в эпизодах играли самые звезды! Чтоб лучшие операторы и лучшие художники, лучшие осветители и монтажеры! Не говоря уже о композиторах.

В общем, наладить производство шедевров.

Сказано — сделано.

Правда, до того СССР выпускали фильмов сильно меньше ста в год. Но неважно.

Вот в 1947 году выпустили 27 фильмов. Из них приличных четыре (Весна, Золушка, Подвиг разведчика и Поезд идет на восток).

Политбюро решило: в 1948 году выпустим 14. Сократим балласт.

Приличных оказалось всего 2 (Первоклассница и Молодая гвардия).

В 1949 выпустили 15. Приличных 1 (Кубанские казаки, хотя это, конечно, на самом деле полное неприличие. Но не считать же приличным фильмом Падение Берлина, хотя все актеры самые знаменитые, а музыку писал лучший композитор века).

В 1950 году — 12. Ни одного достойного упоминания.

В 1951 году — 10. Можно вспомнить 2 (Украденное счастье с Бучмой и Ужвий и Учитель танцев с Зельдиным; оба — заснятые театральные спектакли).

Все остальные фильмы этого периода либо военно-патриотическая фальшь, либо помпезные биографические картины, либо нечто национальное по форме, социалистическое по содержанию. Но тоже про колхоз.

Такие дела.

Меня лично более всего трогает чуткое руководство Политбюро и лично тов. Сталина.

Но Старджон — это вам не Эйзенштейн и даже не Вано Мурадели.

На Старджона где сядешь, там и слезешь.

Марк Лазаревич и судьба

дар случайный, жизнь, зачем ты?..

В 1971 году я был в Ереване, на всесоюзной научной студенческой конференции. Отличная была поездка в чудесной компании. Но я не о том.

В Ереванском пединституте в это время заведовал кафедрой романо-германских языков некий Марк Лазаревич Леви. И он вполне мог сидеть в первом ряду на пленарном заседании, на торжественном открытии конференции. Там вообще было много профессоров и доцентов, и они весьма благожелательно общались со студентами-докладчиками. Так что я в принципе мог видеть этого человека. И даже мог с ним поздороваться. И на его вопрос «А вы, молодой человек, откуда прибыли?» чисто теоретически мог ответить: «Я из Москвы, с филфака, с классического отделения».

В принципе, подчеркиваю. Однако с сильно ненулевой вероятностью. Потому что он жил и работал там, и я туда приехал на неделю.

Эта мысль уже десять лет наполняет меня чем-то похожим на мистический восторг.

Потому что, как доказали кропотливые библиографы, именно Марк Лазаревич Леви — это и есть загадочный М. Агеев, который написал и опубликовал в 1934 году в Париже «Роман с кокаином». Одну из лучших русских книг столетия, на мой вкус.

Никто не знал, кто этот человек и куда он делся. Грешили на Набокова. Однако потом выяснилось, что это Марк Лазаревич Леви, из купцов, родился в 1898 году, в эмиграции с 1920-х, вернулся в СССР после войны, от литературы отошел, заведовал кафедрой в Ереване, где и умер в 1973 году.

Но я опять же не о том.

Марк Лазаревич очень правильно распорядился.

Написал блистательный роман под псевдонимом. Потом, возможно, попробовал еще. Наверное, не получилось. Или получилось, но не так. Ну и всё. Забыли, проехали. Не надо натужно подтверждать свое присутствие в литературе. И тем более не надо цепляться за свой одинокий шедевр, раскрывать псевдоним и требовать восхищения.

Хотя книга восхитительная.

И поступок — тоже.

Тема судьбы

энциклопедии словари справочники..

Граббе (Grabbe) Кристиан Дитрих (1801–1836) — немецкий драматург. Социально-исторические драмы, сочетающие реализм с романтической условностью.

Учился праву в Лейпциге и Берлине, хотел стать актером и режиссером, дружил с Тиком и Гейне (последний назвал Граббе «подвыпившим Шекспиром»). Имел пристрастие к алкоголю (пьяницей была его мать, жена управляющего тюрьмой). Семейная жизнь Граббе не сложилась. Он перебивался на различных мелких службах, откуда его тут же выгоняли, бедствовал и голодал.

После неудачной попытки найти в Дрездене исход своим стремлениям к актерской деятельности Граббе вернулся на родину и получил место аудитора при военном суде. Неудачный брак, недовольство своим прозябанием в небольшом городе сильно его угнетали; он старался найти забвение в разгульной жизни, что вызвало еще большие семейные неурядицы и лишение места. По приглашению Иммермана он переехал в Дюссельдорф где хотел начать новую жизнь, но привычка взяла свое. В разладе с самим собой и с обществом, с совершенно расстроенным здоровьем…

…в 1836 вернулся в Детмольд, где умер, стяжав печальную славу спившегося гения.

Дитя свободы

тщетны были бы все усилья

Он обычно не звонил домой, когда уезжал. В звонках был какой-то контроль, и она могла это почувствовать. А иногда ему казалось, что будет какая-то навязчивая нежность. Тоже лишнее. Тем более что он уезжал хоть и часто, но ненадолго, дня на три-четыре.

Но в этот раз решил позвонить. Уселся в кресло, вытянул ноги в гостиничных махровых тапочках, поставил телефон на колени. Набрал номер.

Она сразу сняла трубку, просто моментально.

— Привет, — сказала она. — Как хорошо, что ты позвонил.

— Привет, — сказал он. — Как ты?

— Все хорошо, спасибо, — сказала она. — Правда, хорошо, что ты позвонил.