Читаем без скачивания Иван Болотников - Валерий Замыслов

— Да ты что, служилый! Грешно над воеводой смеяться. У него сыны твоих лет.

— Моих лет? — Потылицын и вовсе оторопел. Голову его осенила страшная догадка, и от этого он разом взопрел, будто сунулся в жаркую баню.

— Моих лет, речешь?.. А кой из себя, воевода?

Купец недоуменно глянул на сотника, пожал плечами.

— Волосом рыжеват, плешив, борода клином…

Купец не успел досказать, как Потылицын сорвался с лавки и пнул ногой дверь в пристенок.

— Степка! Кличь ко мне десяцких!

Ступил к купцу, жарко задышал в лицо.

— В самую пору явился, в самую пору! То-то, мекаю, воевода на ухарца схож. Никакой в нем знатности. Вот топерича он у меня где, самозванец!

Сотник стиснул тяжелый кулачище, а купец, ничего не понимая, захлопал на Потылицына глазами.

— Энто как же, батюшка?.. Ведь то поклеп на Тимофея Егорыча. Вельми он родовит. Дед его у Ивана Грозкого в стольниках ходил… Кой самозванец? Воевода при мне из Рязани выступил.

— Выступил да сгинул. Воровской атаман Федька Берсень ему башку смахнул и сам воеводой объявился. Уразумел?

Купец ошарашенно попятился от сотника, перекрестился в испуге.

— Экое злодейство… Четвертовать надлежит лиходея.

— В Москву повезем. Пущай сам государь Федьку четвертует, — злорадно молвил сотник.

Воровского атамана надумали схватить ночью. Днем же Федьку сотник брать не решался: с атаманом была большая ватага повольников-донцов.

— Федьку в железа закуем, а гулебщиков живота лишим. Они нонче все пьяные, управимся, — сказал «собинным людям» Потылицын.

— А с дружками Федькиными как? — вопросил один из десяцких.

— И дружков в железа. То Федькины есаулы. Ивашку и Ваську повезем вкупе с атаманом.

Потылицын ликовал: завтра он отправит закованных бунтовщиков в стольный град. И сам поедет. Царь щедро вознаградит. И не только деньгами, а, возможно, за радение и в дворяне пожалует. Может так случиться, что возвернется он в крепость самим воеводой.

А Берсень тем временем сидел в Воеводской избе. Распахнув бархатный кафтан, мрачно взирал на конопатого длинногривого подьячего, который монотонно доносил:

— Торг обезлюдел. Купцы и приказчики лавчонки закрыли и по домам упрятались. А все оттого, что стрельцы на торгу озоруют, денег не платят и многи лавки разбоем берут. Гиль в городе, батюшка… Служилые бражничают, караульной службы не ведают. И всюду блуд зело великий. Стрельцы твои по ночам девок силят. Врываются в избы благочестивых людей, кои достаток имеют, и волокут девок в кабак. Ропот идет, батюшка…

«Кабы один ропот, — разгневанно думал Федька. — Тут и вовсе худое замышляют. Купцы и приказчики, чу, грамоту царю отписали. Вот то беда!»

Другой день Федька невесел: Болотников доставил черную весть. Может статься, что грамота попадет самому Годунову. Тот пришлет в крепость своих людей да приставов, и тогда прощай воеводство. Но то будет еще не скоро. Месяц, а то и более не прибудут Борискины люди. Надо выставить на дороге заставу. Самому же пока сидеть в крепости и потихоньку готовить казаков к походу. Потребуются деньги, оружие и кони…

А подьячий все заунывно бубнил и бубнил:

— Бронных дел мастера намедни просились. Железа им надобно, мечи и копья не из чего ладить. Недовольствуют. Надо бы за железом людишек снарядить.

Скрипнула дверь, на пороге показался Викешка.

— Прости, воевода. Десяцкий Свирька Козлов по спешному делу.

— Что ему?

— Не ведаю. Одному тебе хочет молвить. Спешно, грит.

— Впусти.

Десяцкий, длинный черноусый стрелец в красном суконном кафтане, низко поклонился воеводе и покосился на подьячего.

— Выйди-ка, Назар Еремыч, — приказал тому Федька.

Подьячий недовольно поджал губы и удалился. Свирька же торопливо шагнул к Берсеню.

— Из стрелецкой избы я, воевода. Сотник Потылицын нас собирал.

При упоминании сотника Федька нахмурился: терпеть не мог этого хитроныру. Не иначе как сотник плетет черные козни в крепости, он же, поди, и грамоту царю отписал.

Десяцкого же Федька не ведал: то был человек Потылицына. Но с какой вестью приперся этот жердяй?

— Говори, — буркнул Берсень.

— Не ведаю, как и вымолвить… Язык не поворачивается… Беда тебя ждет, батюшка. Спасаться те надо.

— Спасаться?.. От кого спасаться, Свирька? — резко оборвал стрельца Федька, и на душе его потяжелело.

— Сотник обо всем дознался… Не воевода-де ты, а разбойный атаман Федька Берсень, — чуть слышно выдавил десяцкий, но слова его прозвучали набатом. Загорелый Федькин лоб покрылся испариной; он шагнул к Свирьке и притянул к себе за ворот кафтана.

— Чего мелешь! Кой Федька? Воевода я, воевода Тимофей Егорыч Веденеев!

— Вестимо, батюшка. Но Потылицын иное речет. Спасайся!

Берсень оттолкнул десяцкого, выхватил саблю.

— Убью, подлая душа! Ты сотника лазутчик. Он тебя подослал?

Свирька попятился к стене, побледнел. Вид воеводы был страшен.

— Не лазутчик я, батюшка. Люб ты народу и мне люб. А сотник наш душой корыстен и лют, аки зверь. Выслушай меня. Срубить мою голову всегда поспеешь.

Федька чуть поостыл.

— Слушаю, стрельче. Но гляди, коли слукавишь, пощады не жди.

— Верен я тебе, батюшка. Верой и правдой буду служить и дальше. Послушай меня. Потылицын седни рязанскою купца повстречал, кой воеводу Тимофея Егорыча хорошо ведает…

Десяцкий рассказывал, а Берсень с каждым его словом все больше и больше мрачнел. Случилось то, чего не ожидал, и теперь смертельная опасность нависла не только над ним, но и над донской повольницей.

— Спасибо, Свирька. Награжу тебя по-царски. А пока иди.

Десяцкий вышел, а Федька заметался по избе.

«Дознался-таки, рыжий пес! Ночью норовит схватить. Меня с содругами в железа, остальных — вырубить под корень. Крепко замыслил сотник. Крепко! Надо опередить Потылицына… Собрать донцов и ударить по людям сотника… Осилим ли? Под его началом втрое больше… А казачья отвага? А задор и удаль донцов? Осилим!»

Выскочил из Воеводской избы, крикнул Викешке:

— Коня!

Викешка отвязал от коновязи белого аргамака, подвел за узду к Федьке; тот лихо взметнул в седло и поскакал к терему; за ним припустил и Викешка.

Ворвался в хоромы и тотчас повелел разыскать Болотникова и Шестака. Вскоре оба были в покоях. Берсень торопливо поведал о беде, а затем приказал:

— Садитесь на коней и стягивайте казаков к терему. Сокрушим сотника!

Васюта метнулся к двери, а Болотников призадумался.

— Не мешкай, Иванка! — крикнул Берсень, натягивая поверх голубой шелковой рубахи тяжелую серебристую кольчугу.

Болотников подошел к оконцу, глянул на Шестака, вскочившего на коня.

— Стой, Васюта! Вернись!

Федька боднул Болотникова недовольным взглядом.

— Ты что, к сотнику в лапы захотел?

— Не горячись, друже. Присядь. Сломя голову дела не решают. Худо ныне город булгачить.

— Худо?.. Не понимаю тебя, Иванка. Ужель сидеть сложа руки? Да Потылицыну только того и надо. Сам к донцам пойду!

Федька надел поверх кольчуги кафтан, опоясался, сунул за кушак два пистоля и шагнул к двери. Но перед ним встал Болотников.

— Не горячись! Донцов сейчас не собрать. Пьяны станичники, по кабакам да по бабам разбрелись. А коль собирать начнешь да шум поднимешь Потылицын враз заподозрит. Он-то наготове. Тихо надо сидеть, как будто ничего и не ведаем. В том наше спасенье.

— Сидеть на лавке и ждать?

— Не ждать, а с разумом дело вершить. Надо перехитрить сотника, заманить его в ловушку.

— Заманишь его, пса!

— Заманим, — твердо вымолвил Болотников.

В Стрелецкую избу пришел Викешка. Поклонился сотнику.

— Воевода кличет, Лукьян Фомич.

— Воевода? — сотник поперхнулся, по лицу его пошли красные пятна, глаза настороженно блеснули. — Пошто понадобился я воеводе?

— Веселье готовится, — простовато заулыбался Викешка. — Воевода Тимофей Егорыч надумал жениться.

— Аль вдовец наш воевода? — с тайной усмешкой вопросил сотник, теребя щепотью рыжую бороду.

— Вдовец. Жена-то еще когда преставилась, царствие ей небесное. Старшим дружкой кличет тебя воевода.

— Немалая честь, — вновь со скрытой издевкой произнес Потылицын. — А скоро ли свадьба? Скоро ли молодым под венец?

— Через седмицу, Лукьян Фомич. А ноне воевода хочет совет с тобой держать и деньгами пожаловать.

— Деньгами?.. Какими деньгами, милок?

— А те, что на свадьбу пойдут. Самому-то воеводе недосуг свадьбу готовить, пущай, грит, Лукьян Фомич распоряжается. Дам ему полтыщи рублев, вот он все и уладит.

— Полтыщи?! — протянул сотник, приподнимаясь с лавки. — Богатую свадьбу задумал воевода, зело богатую.

Потылицын натянул на голову шапку с меховой опушкой, пристегнул саблю к поясу и пошел на улицу. В голове его роились радостные мысли: