Читаем без скачивания Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

Святая Тереза Авильская, самая мистическая из католических святых, описывала единение с Господом как физически осязаемое восхождение света по семи «обителям души», после чего человек оказывается лицом к лицу с Богом. Тереза Авильская впадала в медитативный транс такой глубины, что другие монахини не могли нащупать ее пульс. Она умоляла их никому не рассказывать о том, свидетелями чего они стали, так как это «экстраординарное явление, несомненно, породит обширные домыслы». (Не говоря уж о возможном вызове к инквизитору.) В мемуарах святая Тереза признавалась, что сложнее всего не потревожить интеллект во время медитации, ибо любые мысли, порожденные умом — даже будь то самые искренние молитвы, — погасят «огонь Божий». Стоит беспокойному уму начать «сочинять речи и выдумывать аргументы, особенно разумные, как у него сложится впечатление, будто он занят важной работой». Но если абстрагироваться от мыслей, объясняет Тереза, и вознестись навстречу Господу, то достигнешь состояния «восхитительного изумления, божественного безумия, в котором и обретается истинная мудрость». Сама того не зная, в своей автобиографии святая Тереза повторяет слова персидского поэта-суфия Хафиза, который спрашивает, почему мы все не превратились в одурманенных безумцев, коль скоро любовь Бога столь неистова. Святая Тереза пишет, что, если ее божественный опыт на самом деле сумасшествие, «молю тебя, Отец, пусть все сойдут с ума!»

Но дальше Тереза словно осекается. Читая ее книгу в наши дни, можно представить, как, очнувшись ог медитативного забытья, святая вспоминает, что находится в средневековой Испании с ее политическим климатом (а Тереза жила в период существования одной из самых жестоких религиозных тираний в истории), и рассудительно, покорно извиняется за свой экстаз. Она так и пишет: «Прошу простить мою излишнюю дерзость». И добавляет, что не стоит прислушиваться к ее идиотскому лепету, так как она всего лишь женщина, червяк, презренный паразит и так далее. Так и представляешь, как она оправляет свое монашеское одеяние, приглаживает выбившуюся прядь, а божественная тайна горит внутри нее ярким невидимым огнем.

В индийской йогической традиции эта божественная тайна носит имя кундалини шакти. Ее изображают в виде змеи, которая лежит, свернувшись кольцом у основания позвоночника, до тех пор, пока прикосновение мастера или чудо не освободит ее, — и тогда она восходит по семи чакрам, или колесам (а можете назвать их семью обителями души), и, наконец, вырывается наружу через голову, и этот взрыв и есть единение с Богом. В йоге говорится, что чакры существуют не в грубом, физическом теле — там их искать нет смысла; это составляющие тонкого тела — оболочки, о которой говорят и буддийские учителя, призывающие учеников отделить свою новую сущность от физического тела по аналогии с тем, как воин вынимает меч из ножен. Мой друг Боб, помимо того что практикует йогу, еще и работает нейробиологом и признается, что его всегда очень волновала сама идея существования чакр, но он непременно хотел увидеть их в человеческом теле во время вскрытия, чтобы поверить в их реальность. Однако, пережив особенно интенсивный медитативный опыт, он стал смотреть на это иначе. Вот его слова: «Так же, как в языке существует буквальный и метафорический смысл, так и у человека есть буквальная анатомия, а есть метафорическая. Одна всегда на виду, другая скрыта. Одна состоит из костей, зубов, плоти; другая — из энергии, памяти, веры. Но обе существуют на равных».

Приятно, когда у науки и религии находится точка пересечения. Недавно я прочла статью в «Нью-Йорк таймс»: группа неврологов подключила тибетского монаха (по доброй воле) к экспериментальному прибору сканирования мозга. Им хотелось увидеть, что происходит внутри просветленного ума, — говоря научным языком, в моменты того самого просветления. В уме обычного думающего человека постоянно крутится штормовой вихрь мыслей и импульсов, отображаемых системой сканирования в виде желтых и красных вспышек Чем сильнее злость или страсти, обуревающие подопытного, тем ярче и отчетливее вспышки. Но, описывая состояние остановки ума во время медитации, мистики всех времен и культур сходились в одном: ощущение конечного единения с Богом возникает в виде голубого света, исходящего из макушки. В йогической традиции он носит имя голубой жемчужины, и каждый, кто ищет, стремится найти именно его. Естественно, тибетский монах, подключенный к системе во время медитации, сумел полностью успокоить свой ум — ни желтых, ни красных вспышек никто не увидел. Более того, вся нервная энергия монаха, постепенно скапливаясь, сконцентрировалась в центре головы — это было прекрасно видно на мониторе — и образовала маленький комочек прохладного голубого света. Голубую жемчужину. В точности, как ее описывали йоги испокон веку.

Это и есть конечное место сосредоточения кундалини шакти. Среди индийских мистиков, как и во многих традициях шаманизма, кундалини шакти считается опасной силой, с которой не стоит экспериментировать без постороннего надзора. Неопытному йогу может в прямом смысле снести голову. Чтобы направить ученика по нужному пути, необходим учитель, гуру, а в идеале и безопасное место для практик — ашрам. Говорят, что именно прикосновение гуру (в буквальном смысле — физическое, или более сверхъестественного толка, например, во сне) высвобождает связанную энергию кундалини из клубка в основании позвоночника и подталкивает ее к началу путешествия вверх, навстречу божественному. Этот момент высвобождения называется шактипат — божественная инициация, — и это величайший подарок, который способен сделать просветленный мастер своему ученику. Ощутив прикосновение гуру, ученик может годами трудиться, чтобы достигнуть цели, однако начало пути положено. Энергия освобождена.

В моем случае шактипат имел место два года назад, когда я впервые познакомилась с гуру в Нью-Йорке. Это случилось во время двухдневного ритрита в ее ашраме, в горах Кэтскиллз. После встречи с гуру я не ощутила ничего особенного, хотя надеялась узреть ослепительное божественное присутствие, быть пораженной голубой молнией или увидеть будущее. Но мысленно сканируя тело на наличие каких-либо особых ощущений, почувствовала лишь легкий голод — как обычно. Помню, тогда я думала, что моя вера недостаточно крепка, чтобы когда-либо пережить нечто даже близкое к высвобождению кундалини шакти. Мне казалось, что я слишком образованна, что мне не хватает интуиции и мой духовный путь будет носить скорее интеллектуальный, чем мистический характер. Я буду молиться, читать книги, в моей голове будут возникать глубокие мысли, но воспарить к божественному медитативному блаженству, вроде описываемого святой Терезой, мне, увы, не дано. Но я не против. Я все равно люблю духовные практики. Только вот кундалини шакти не для меня.

Но на следующий день произошло кое-что интересное. Мы все еще раз собрались с гуру. Она провела медитацию, и в середине сеанса я уснула (а может, погрузилась в иное состояние), и мне приснился сон. Я была на берегу океана. На меня с неумолимой быстротой надвигались громадные страшные волны. Вдруг рядом со мной возник человек Это был учитель моей гуру — великий и харизматичный йог, которого я назову Свамиджи (Свамиджи на санскрите — «любимый монах»). Он умер в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Я знала его лишь по фотографиям в ашраме. Но, признаться, даже на фотографиях он всегда казался мне малость жутковатым, слишком могущественным — в нем было чересчур много огня. Я уже давно старалась не думать о Свамиджи и избегать его взгляда, проникающего в меня с фотографии. Он словно давил на меня. Не мой тип гуру, одним словом. Моя милая, добродушная, женственная наставница всегда нравилась мне больше, чем этот покойный (и от этого не менее свирепый) персонаж.

Но теперь Свамиджи возник в моем сне. Он стоял рядом на берегу океана во всем своем величии. Я была в ужасе. Тут Свамиджи показал на набегающую волну и сурово приказал: «Я хочу, чтобы ты нашла способ ее остановить». Я в панике достала блокнот и стала рисовать изобретения, которые помогли бы остановить атаку океанских волн. Я рисовала массивные дамбы, каналы и плотины. Но все мои схемы были глупы и бессмысленны. Я знала, что это мне не под силу (я же не инженер!), но чувствовала, что Свамиджи смотрит на меня нетерпеливо и осуждающе. Наконец я сдалась. Все мои изобретения оказались или бестолковыми, или хлипкими и неспособными удержать натиск волн.

И тут я услышала, что Свамиджи смеется. Этот коротышка-индиец в оранжевом монашеском одеянии буквально надрывался, сгибался пополам от смеха, утирал слезы с глаз.

— Ответь-ка, деточка, — сказал он, тыча пальцем в громадный, мощный, необъятный, бушующий океан, — скажи на милость: как ты собиралась остановить это?