Читаем без скачивания Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

26

Через три дня после вызова к Сталину генерал армии Антонов приказал доставить к себе, в здание Генштаба, руководителя венгерской миссии генерал-полковника Габора, чтобы вручить ему подписанное наркомом Молотовым послание регенту Хорти и венгерскому правительству.

— Мы можем считать, что маршал Сталин принял предложения регента Хорти? — с надеждой спросил жандармский инспектор, принимая из рук первого заместителя начальника Генштаба написанный на русском языке документ.

— Верховный Главнокомандующий в целом положительно воспринял идею заключения мирного договора с Венгрией, — как можно деликатнее подслащивал Антонов пилюлю, которую неминуемо придется проглотить и членам Особой миссии, и самому адмиралу Хорти. — Но, посоветовавшись с представителями правительств союзных стран, мы выдвинули ряд своих требований. Сейчас переводчик ознакомит вас с его текстом, после чего я готов ответить на ваши вопросы.

«Правительства Советского Союза, Великобритании и США, — принялся читать штабной офицер-переводчик, — считают необходимым, чтобы регент Хорти и венгерское правительство приняли следующее предварительное условие.

Венгрия должна эвакуировать все венгерские войска и чиновников из оккупированных ею территорий Чехословакии, Югославии и Румынии в пределы границ Венгрии, существовавшие на 31 декабря 1937 года. Эта эвакуация должна начаться немедленно и должна закончиться в течение десяти дней со дня получения венгерским правительством настоящего заявления».

Переводчик выдержал паузу и вопросительно взглянул сначала на Антонова, а затем на Габора.

— Нет-нет, это невозможно! — не удержался венгерский генерал.

Каждое слово он произносил, покачивая своим отвисающим «индюшиным» подбородком и «молитвенно» потрясая руками. Было в иконообразном лице этого человека нечто такое, что заставляло усомниться в его принадлежности к военной касте и превращало увешанный наградами мундир в театральный костюм.

— Что вы имеете в виду? — отрешенно как-то поинтересовался Антонов, демонстративно просматривая лежавшие на столе бумаги.

— Это немыслимо ни с исторической точки зрения, ни по срокам. Вы — штабист высокого ранга, господин Антонов, и прекрасно понимаете, что вывести войска в течение десяти суток со дня получения этих условий — просто физически невозможно. Как маршал Сталин представляет себе это?!

— Переведите ему, — обратился Антонов к переводчику, — что мне поручено всего лишь ознакомить членов миссии с условиями, утвержденными Верховным Главнокомандующим, а не обсуждать с ними целесообразность тех или иных ее положений.

Впрочем, генерал армии прекрасно понимал, что Габор прав: невозможно в течение десяти дней после получения этих условий завершить вывод войск сразу из нескольких стран. Но главное, невозможно так резко изменить внешнеполитический курс Венгрии, страны, в которой действует парламент и легально существует мощная оппозиция.

Первый заместитель начальника Генштаба легко списал бы это решение Сталина на авторитарность его мышления, если бы не понимал, что на самом деле вождь умышленно выдвигает перед венгерской стороной невыполнимые условия. Хозяин Кремля предвидел, что если дать Венгрии возможность традиционным путем выйти из войны под гарантии стран-союзников, то России никогда не установить действенного контроля над ней и не превратить ее в «страну социализма». Она попросту «уйдет» на Запад, под крыло англичан и американцев, сохранив в себе мощные основы не только классической буржуазии, но и классического, с венгерским душком, нацизма. Поэтому Сталин уже твердо решил для себя, что Венгрию следует добывать силой оружия, не считаясь ни с какими потерями. Решил, хотя и не огласил своего решения.

Единственное, что по-настоящему устраивало вождя, — это полная и безоговорочная капитуляция Венгрии перед советскими войсками. Но для этого Сталину еще нужно было потянуть время и дождаться, когда его войска вклинятся в этнические земли венгров, когда они разгромят их наиболее боеспособные части и создадут угрозу вторжения в Будапешт.

Однако все эти размышления, о которых руководитель венгерской миссии вряд ли догадывался, так и остались в сознании генштабиста. Встретившись взглядом с переводчиком, Антонов в очередной раз утвердительно кивнул:

«В целях проверки и контролирования за этой эвакуацией, — продолжил тот чтение условий, — три союзных правительства направят в Венгрию своих представителей, которые будут действовать в качестве объединенной военной миссии под председательством советского правительства.

Венгрия обязана порвать все отношения с Германией и немедленно объявить войну Германии, причем советское правительство готово оказать помощь Венгрии своими войсками…»

Переводчик еще только дочитывал это послание, а генерал Габор уже стоял с осунувшимся, посеревшим лицом человека, который не на того поставил и который проиграл все, что только способен был проиграть.

Он знал, что Хорти не способен выполнить эти условия. Мало того, когда требования Сталина станут известны нилашистам и массе других национал-патриотов Венгрии, те попросту заставят Хорти уйти в отставку, или, в крайнем случае, превратят его в тронное чучело, а вся реальная власть в стране и в армии перейдет к премьер-министру, пост которого, конечно же, займет Ференц Салаши со своими фашистами. А ведь нужно еще учитывать реакцию Гитлера и командующего германскими войсками в Венгрии.

Только теперь инспектор жандармерии понял, что он зря ввязался в эту историю, приняв предложение и сторону Хорти. Жандармерия — при всех правителях и режимах остается жандармерией. Кто бы ни пришел к власти и какие бы войска ни оккупировали Венгрию, Габор, как жандармский генерал, всегда мог сохранять свои титулы и свое «лицо». Худшее, что ему могло угрожать, это почетная отставка, с сохранением чина и наград.

Однако с такой уверенностью встречать свое будущее генерал-полковник мог только до этой поездки в Москву, из которой ему предстоит вернуться, как из ипподрома, где он фатально поставил на давно выдохшуюся лошадку. Единственное, что ему оставалось сейчас, это сразу же после прибытия в Будапешт связаться с Салаши и поведать ему обо всей подноготной своей миссии.

Возможно, он так и поступил бы, если бы не осознание того, что даже покаяние перед Салаши и перебежка в лагерь нилашистов всего лишь на несколько месяцев отстрочат его отставку, его окончательное падение. Так не лучше ли уйти в отставку сразу же после возвращения из Москвы?

«В любом случае, — сказал себе генерал-полковник Габор, — ты должен быть признателен регенту Хорти и самой судьбе, что оказался во главе этой миссии в Москву. Этой особой, исторической миссии. Ни один венгерский генерал, как бы он ни прославился в боях этой мировой войны, не войдет настолько прочно не только в венгерскую, но и в мировую историю, как войдешь ты, генерал, который не видел передовой, но который оказался на острие дипломатического наступления регента. Так что тебе ли превращать эту неудавшуюся миссию в личную трагедию?!»

Сказав себе это, генерал Габор как-то сразу приободрился и посмотрел на советского генштабиста с нескрываемым снисхождением.

— Вам все понятно, господин генерал-полковник? — безучастно поинтересовался тем временем Антонов.

— К тексту письма вашего правительства у меня вопросов нет. Но, в общем, позиция Сталина в этой ситуации меня удивляет.

— Еще раз задаю вопрос: «Вам все понятно из того, что заложено в тексте письма советского правительства»? — раздраженно спросил генерал армии.

— Нам понятно только то, — с солдатской прямотой ответил руководитель миссии, — что советское правительство упускает шанс бескровно овладеть Венгрией и получить в ее лице союзника в дальнейшей борьбе против фашизма. Советский Союз эту возможность упускает, господин генерал армии, и в этом ошибка вашего руководства.

— Трудно предугадать, что потеряли и что приобрели политики на дипломатических фронтах, пока не выяснилось, что потеряли и что приобрели их армии на фронтах окопных, — многозначительно заметил генерал Антонов.

27

После того как почти все присутствующие заверили командарма в готовности сложить свои головы на алтаре отечества, в комнату неожиданно вошел дежурный офицер и сказал, что его просят подойти к телефону. Звонят из Берлина, из штаба рейхсфюрера СС Гиммлера.

Власов победно взглянул на своих подчиненных, давая понять, что теперь с ним считаются в наивысших сферах рейха, но в это время послышался высокомерный голос доселе упорно молчавшего генерала Жиленкова:

— Хотят уведомить командарма о конгрессе народов России, о котором хотел уведомить я сам.