Читаем без скачивания Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

— Основные усилия свои на этом этапе, — уже более воодушевленно продолжил Меандров, — предлагаю направить на север страны, — подошел он к предусмотрительно вывешенной на стене карте Советского Союза. — Первый десант следует выбросить в район Северной Двины, которая должна стать центром Северной повстанческой зоны и командование которой я готов взять на себя. Затем с помощью созданного здесь секретного полевого аэродрома или же с помощью субмарин следует забросить большой десант в район устья реки Оби, где будет создана Восточная зона, командование которой можно поручить опытному диверсанту полковнику Киселеву.

— Я знаю этого офицера, — ответил Трухин на молчаливый вопрос Власова. — За плечами у него три рейда в тыл красных. Сильный и хладнокровный человек.

— Какой должна быть общая численность этих двух десантов? — спросил Власов.

— Точнее будет сказать, численность двух отрядов, которые придется создавать путем нескольких десантирований. Уже сейчас в моих списках есть сто пятьдесят офицеров и сто солдат.

— Офицеров больше, чем солдат? — удивленно развел руками Малышкин. — Опять создаем офицерские «батальоны смерти»?

— Таковой должна быть общая тенденция, — объяснил свою позицию Меандров. — Среди десантников офицеров должно быть значительно больше рядовых. И в районе Северной Двины, особенно в ее среднем течении, и в районе Оби расположено множество лагерей с советскими заключенными, а также лагерей германских военнопленных. Немало там и расконвоированных зэков, которые находятся на вольных поселениях и которые тоже ненавидят советскую власть. Так что солдат у нас будет хватать. Острейшая нехватка будет ощущаться в офицерских кадрах. Поэтому со временем каждый из оказавшихся там офицеров станет командиром отдельного отряда и комендантом большого повстанческого района.

— Кстати, по такому же принципу действует теперь и заграничное командование Украинской повстанческой армии, разворачивая борьбу на украинских территориях, — заметил Власов. — Мы не будем касаться сейчас различия в программах и целях наших армий, но объективно воины УПА являются нашими союзниками. По крайней мере, временными. Так что желательно, чтобы в составе наших групп было какое-то число украинцев для работы с теми украинцами, которые находятся в лагерях и живут на Севере.

— Как и какое-то число немецких офицеров, — добавил Трухин, — поскольку наши отряды будут пополняться военнопленными. Было бы неплохо, если бы это были офицеры из «русских немцев». Следовало бы связаться с обер-диверсантом рейха Отто Скорцени. Лучшие диверсионные кадры сейчас находятся под его командованием, как, впрочем, и знаменитые разведывательно-диверсионные Фридентальские курсы.

— Это верный ход, — согласился командарм. — При первой же возможности постараюсь связаться со Скорцени.

— Кстати, хочу заметить, — вернул себе Меандров право на завершение доклада, — что я написал специальный «Устав военно-политической борьбы с советской властью»[62]. В случае утверждения его штабом РОА он может стать программным документом всей нашей дальнейшей борьбы за свободную Россию, а также лечь в основу «Устава» той, новой, Русской освободительной армии, что будет зарождаться уже на территории России. К слову, возможно, ту, повстанческую нашу, армию следовало бы назвать Русской Народной Армией.

— А что, есть необходимость отказываться от названия «Русская освободительная»? — поползли вверх брови командарма РОА.

— Наименование «Русская народная» было бы понятнее советскому человеку, привыкшему к тому, что все, что именуется «народным», — свято. Да и коммунистическая пропаганда не смогла бы играть на связях этой армии с немцами, с Гитлером.

— Кстати, такое название уже было у 1-й русской бригады вермахта, которой еще в августе 1942 года командовал полковник Владимир Боярский, — напомнил Малышкин, однако не понятно было, поддерживает ли он идею переименования Освободительной армии, или же таким образом пытается избежать его. — Германцы называли ее Осиндорфской русской бригадой, одним из основателей ее стал генерал Жиленков. Но бригада отказалась воевать и против регулярных советских частей, и против красных партизан, за что и Жиленкова и Боярского приговорили к смертной казни. И если бы не заступничество полковника генштаба барона фон Ронне, их еще тогда расстреляли бы.

— Мы внимательно ознакомимся с вашим проектом Устава, господин Меандров, — сделал ударение Власов на слове «проектом», давая понять, что любой законченный документ в РОА должен исходить только от ее командующего. — И над названием новой повстанческой армии тоже основательно одумаем: стоит ли нам предавать забвению заслуги нашей Русской Освободительной армии, — не скрывал Власов, что самолюбие его слегка задето. — Тем более — в угоду советской пропаганде.

— Думаю также, что в обеих повстанческих зонах нам следует создать кратковременные офицерские и унтер-офицерские курсы, которые бы не только готовили новые кадры, но и проводили военно-идеологическую переподготовку бывших советских командиров.

— Следовательно, в обе зоны нам нужно будет десантировать группы инструкторов, — молвил генерал Малышкин, — укомплектованные преподавателями нашей офицерской и разведывательной школ.

— И вновь-таки усилив их воспитанниками Фридентальских курсов.

— Нужно будет внимательно посмотреть курсантов Фриденталя, — задумчиво молвил Власов. — Да подобрать хотя бы парочку настоящих сорвиголов, вроде того, помните, который прошел тылами и красных, и немцев, от Маньчжурии до Берлина?

— Если вы имеете в виду того белоказачьего офицера, которого послал атаман Семенов, — молвил Малышкин, — то речь идет о белогвардейском ротмистре князе Курбатове[63].

— Припоминаю, припоминаю, — зашелся морщинами высокий лоб командарма. — О нем как об образце истинно русского казачьего офицера говорил как-то Петр Краснов. Удивительная, утверждают, личность. Правда, теперь он уже вроде бы в чине полковника.

— Только как об удивительной личности о нем и можно было говорить. Кстати, после прибытия в Берлин князя Курбатова приняли Кейтель, адмирал Канарис, Кальтенбруннер и, как утверждают, даже Гиммлер. Несмотря на свой богатый опыт, Курбатов все же прошел курс обучения в замке Фриденталь, где его готовили уже как резидента разведки и будущего руководителя повстанческого движения.

— Если удастся привлечь этого человека к нашей борьбе, — заинтригованно молвил начальник штаба РОА, — то это можно будет считать большим успехом. Такой офицер, наверное, способен дать фору самому Скорцени.

28

В те минуты, когда самолет с членами миссии на борту приземлялся на военном аэродроме неподалеку от Будапешта, генерал-полковник королевской жандармерии Фараго Габор еще не знал, что летное поле его на какое-то время оказалось под контролем охранного отряда Ференца Салаши.

Спускаясь по трапу, он с любопытством посматривал на приближающуюся группу людей в гражданском, будучи уверенным, что его встречают чиновники из министерства иностранных дел или же сотрудники 2-го отдела Генштаба[64]. И лишь когда инспектор жандармерии узнал в рослом плечистом мужчине отставного майора Гёзу Унгвари, он все понял. Генералу уже приходилось встречаться с Унгвари в тридцать восьмом, когда тот проходил по делу Салаши; да и потом, когда, уже в сороковом, тот вместе с руководителем нилашистов вышел на свободу и получал заграничный паспорт в качестве «гостя Третьего рейха».

Тогда Габор, который терпеть не мог нилашистов, надеялся, что пребывание «в гостях» этого типа затянется на десятилетия. Но этого не случилось. Когда же недавно генерал опять услышал о нем, то не придал особого значения: еще одна неприятная весть в череде многих других, куда более угрожающих.

— Ба, да это же королевский инспектор королевской жандармерии?! — разыграл удивление Унгвари, о котором даже из тюрьмы доходили сведения, как о человеке крайне жестоком и мстительном.

И в заключении, и на свободе его одинаково побаивались и оказавшиеся в застенках венгерские нацисты, и «красные венгры», и даже отпетые уголовники. Хотя, кто знает: возможно, люди именно с такой репутацией и нужны сейчас растерзанной войнами, слабеющей Венгрии.

— Что здесь происходит? Почему вы оказались на поле аэродрома? — все еще пытался сохранять присутствие духа жандармский генерал.

Однако Унгвари счел его вопросы сугубо риторическими. По-жандармски риторическими.

— Я давно знаю, что Сталин состоял в агентуре русской, царской, если быть точным, охранки, но не знал, что он является еще и агентом венгерской королевской жандармерии.

— Я об этом тоже не знал, — уязвленно парировал генерал.