Читаем без скачивания Касстро Алвес - Жоржи Амаду

Поэта поселил у себя Луис Корнелио дос Сантос, его друг по Ресифе, учившийся там с ним на одном курсе. Однако его подлинным очагом в Рио-де-Жанейро была гостиница, где жила Эужения. Там он проводил свои вечера. Днем же почти все время он бывал в редакции газеты «Диарио до Рио-де-Жанейро», где читал «Гонзагу» многочисленной аудитории. Хотя драма пользуется большим успехом у литераторов, Фуртадо Коэльо отказывается поставить ее на сцене. Возможно, подруга, что выдающийся актер так и не простил поэту, что тот забрал у него первую актрису, которая была к тому же матерью его дочери. И теперь он воспользовался возможностью отомстить. Кастро Алвес решает уехать отсюда в Сан-Пауло.

Однако ему еще остается самое главное — вступить и здесь в общение с народом. Он имел в Рио успех среди интеллигенции, в прессе, у артистов. Теперь следовало донести свое искусство до простого народа.

И вот, прежде чем уехать, подруга, — в день, когда город отмечает празднествами и уличными шествиями победу при Умаите[36], — он появляется на балконе редакции «Диарио до Рио-де-Жанейро», очень бледный и очень красивый, и декламирует для толпы, которая проходит по улицам. И народ Рио-де-Жанейро приветствует его такими же горячими аплодисментами, как в Байе и Ресифе. Этот народ привык к поэзии Казимиро де Абреу, который в красивых строфах оплакивал любовь, и сейчас голос, который принесся с севера, звучит для него, как горн, как барабанный бой, этот замечательный мужественный голос:

От вольных кондоров я жду ответа,Свободный ветер пусть ответит мне;За что и кем ведется битва этаИ чьи знамена реют в вышине?

Идут на битву строем легионы:То на тирана двинулся народ.Форты штурмует он и бастионы, —Уже насилья зыблется оплот.

И вот кровавый деспот уступает:Его сломил народ своим мечом.Так пусть теперь свобода воссияет,Как солнце в этом небе голубом!

Летящий с севера кондор попадает, подруга, в объятья народа. Такова его судьба, здесь, там, и дальше, на севере и на юге, вчера, сегодня и завтра.

ГЛАВА 18

Куда бы ни был я судьбой заброшен,

Тебя, Сан-Пауло, мне не забыть…

Солнце, встречая поэта, освещает улицы Сан-Пауло, моя негритянка. По этим улицам ступали великие люди, под сводами его факультета права звучали самые выдающиеся голоса Бразилии. Три таких имени, подруга, ты можешь прочесть на мемориальных досках, которые студенты укрепили впоследствии на стенах этого дома знания: Алварес де Азеведо, Фагундес Варела и Кастро Алвес. Вокруг этих имен объединились многие другие, и из Сан-Пауло по всей Бразилии разносились песни любви и свободы, самые нежные и самые сильные.

При Алваресе де Азеведо Сан-Пауло переживал период романтики, эпоху галлюцинаций. Его гений создал особую атмосферу в этом городе, где безраздельно господствовала романтическая литература. Появившийся позднее Фагундес Варела укрепил эту славу города — студенты в тавернах, студенты, ведущие женщин по улицам, чтобы уединиться с ними на кладбищах, — таковы типичные картины того времени. Самоубийство в двадцать лет после осознания мира красоты — такова примерно была формула жизни, которую поэты создали для Сан-Пауло. Зимний холод города зовет к теплу в тавернах. Байрон зовет к безрассудству, к самым невероятным безумствам. Окружающий мир перестает существовать. Студенты и поэты, которые верховодят ими, живут в далекой от реальности обстановке. У факультета — фантасмагорический вид, это храм новой религии: байронизма. В мертвые вечера тишину нарушает серенада. Дамам, прячущимся за жалюзи, читают романтические стихи, молящие о любви. И ночью не прекращаются жалобы на неблагодарность возлюбленной. Студентов ждут таверны; дома терпимости страшны, как демонические строфы Байрона. И в тавернах и в домах терпимости поэты ищут смерть — последнюю и самую желанную из возлюбленных. Если один город Сан-Пауло, буржуазный и спокойный, засыпает, когда колокол прозвонит девять часов, другой Сан-Пауло, сатанинский и юный, впрочем постаревший от литературных разочарований, с хохотом и драками беснуется на улицах{67}. Но вот внезапно наступает тишина, подруга, и над всей этой грязью, над всем этим пороком поднимается голос. Он декламирует:

Когда, влекомый неизвестной далью,Впервые край родной я покидал,В твоих глазах, исполненных печалью,Я жемчуг слез, подруга, увидал.

Этот голос смывает грязь с улиц, очищает души, увязшие в болоте.

А порой слышится другой голос, подруга, он поет для бедняжки, молоденькой девушки, которую нужда заставила торговать своим телом.

О девочка! Цветком благоуханнымТебя создал небесный садовод.Зачем судьбы решеньем злым и страннымТы жить обречена на дне болот?

Таковы, моя негритянка, все эти студенты с сердцами, полными печали, которую они почерпнули у Байрона, с головою, полной блестящих образов.

Это романтическое поколение, которое почти не соприкасалось с действительностью и которое жило в мире грез, — это поколение превратило факультет права в Сан-Пауло на известный период в самую знаменитую в стране башню из слоновой кости. Башню поразительной красоты, но не от мира сего! С ее высоты поэты не видели повседневной, зачастую трагической жизни. И опьяненный созерцанием своих поэтов, усыпленный их голосами самоубийц, Сан-Пауло почти не слышал того, другого голоса, который, возможно, был тише, но уже указывал новые пути, — голоса Педро Луиса{68}. Этот поэт хотел, чтобы в его поэзии звучали мотивы не бесплодные и бесполезные для счастья людей. Но его голос не был достаточно мощным, чтобы заглушить благозвучную симфонию романтических голосов Алвареса и Фагундеса. И Сан-Пауло не проснулся, он продолжал убаюкивать себя проникнутыми отчаянием стихами, и они были трагической колыбельной песнью для этого сонного гиганта. В его огромном сердце было много места для самых высоких чувств, его могучие руки обладали силой, способной разорвать и самые крепкие цепи рабства. Но нужно было, чтобы его разбудил чей-то голос, подсказал ему, что в мире много страдания и что миссия Сан-Пауло — принести людям радость.

Кастро Алвес поет в Сан-Пауло свою пробуждающую песню. И гимн его, в котором говорится о пробивающемся рассвете, о заре свободы, о надежде на будущее, преображает Сан-Пауло. Его присутствие и его деятельность вызывают в большом городе юга интерес к социальным и политическим проблемам. После Кастро Алвеса факультеты права в Ресифе и Сан-Пауло уже ничем не отличаются друг от друга. В них одинаково свободно дышится, в них воздух пропитан идеями, в них студенты смешиваются с толпой и лучшие представители студенчества способствуют развитию наиболее благородных социальных движений. В Кастро Алвесе Сан-Пауло найдет человека, стремящегося к разрешению самых насущных политических проблем, уходящего от грез, которые приводят только к господству исступленного воображения. В тепле симпатии, которой окружит его Сан-Пауло, Кастро Алвес напишет лучшие из своих аболиционистских и республиканских стихов. Если в мире возможно подлинное взаимопонимание, то таким примером были Кастро Алвес и Сан-Пауло.