Читаем без скачивания Прах Энджелы. Воспоминания - Фрэнк Маккорт

Теперь и мне надо в туалет, и Финтан ведет меня на задний двор. Он говорит: мне тоже надо. Я расстегиваю ширинку, но писать не могу, потому что он на меня смотрит и говорит: ты неправду сказал. Тебе вовсе не надо было. Мне нравится смотреть на тебя, вот и все, Фрэнсис. Я не стал бы грешить, ведь у нас в будущем году Конфирмация.

Мы с Пэдди уходим. Я еле терплю, и бегу за гараж пописать. Пэдди меня дожидается. Мы идем по Хартстондж Стрит, и он говорит: ну что, Фрэнки, бутерврот был отличный, и они с мамой очень святые, но я бы к Финтану еще раз не пошел бы. Он очень странный, скажи, Фрэнки?

Точно, Пэдди.

Как он смотрит, когда ты его вынимаешь – скажи, странно, Фрэнки?

Ага, Пэдди.

Несколько дней спустя Пэдди мне шепотом сообщает: Финтан Слэттери хочет, чтоб мы в обеденный перерыв пошли к нему домой. Мамы дома не будет, но ланч она ему оставит. Может, он с нами поделится, молоко у них вкусное. Пойдем?

Финтан сидит через два ряда от нас. Он знает, о чем Пэдди мне шепчет, и двигает вверх-вниз бровями, как бы спрашивая: пойдешь? Я шепчу Пэдди «да», и он кивает Финтану, и преподаватель рявкает: прекращайте шевелить бровями и губами, не то схлопочете ясеневой тростью пониже спины.

Ребята из нашей школы видят, как мы уходим втроем, и говорят: смотрите на Финтана и его фаворитов. Пэдди спрашивает: Финтан, а кто такой «фаворит»? В древние времена, говорит Финтан, так называли мальчиков, которые ходили в школу, вот и все. Дома на кухне он велит нам садиться за стол и разрешает полистать комиксы - «Филм Фан», «Бино» или «Дэнди», или религиозные журналы, или мамины дамские журналы - «Чудо» или «Оракул», в которых все время пишут про девушек с фабрик, бедных но прекрасных, которые влюбляются в графских сыновей и те в них, но в конце концов девушка с фабрики от безысходности бросается в Темзу, однако ее спасает идущий мимо плотник, бедный но честный, и полюбит эту девушку просто ради нее самой, хотя выясняется что шедший мимо плотник на самом деле сын герцога, что гораздо выше чем граф, так что теперь бедная девушка с фабрики герцогиня и может свысока смотреть на графа который ее отверг, потому что теперь она счастлива, растит себе розы в Шропшире где у них поместье в двенадцать тысяч акров и ухаживает за бедной старушкой-матерью, которая не покинула бы свою скромную хижину за все деньги мира.

Ничего читать не хочу, говорит Пэдди, вранье одно все эти истории. Финтан снимает полотенце, которым были накрыты бутерброд и стакан молока. Молоко на вид жирное, прохладное, изумительно вкусное, и хлеб почти такой же молочно-белый. Бутерврот с ветчиной? - спрашивает Пэдди. Ага, отвечает Финтан. Вкусный, небось, бутерврот, говорит Пэдди. А горчица там есть? Финтан кивает, и разрезает бутерброд пополам, от чего горчица выдавливается. Он слизывает ее с пальцев и делает большой глоток молока. Потом режет бутерброд еще на четыре части, на восемь, шестнадцать, берет из стопки журнал «Маленький вестник Пресвятого Сердца» и читает, поедая кусочки бутерброда и запивая молоком, а мы с Пэдди на него смотрим, и я знаю, какая мысль вертится у Пэдди в голове: а мы-то чего сюда пришли? Потому что и у меня эта мысль вертится, и я надеюсь, что Финтан подвинет к нам тарелку, но он допивает молоко, накрывает полотенцем тарелку с недоеденными кусочками бутерброда, изящным движением вытирает губы, склоняет голову, крестится и произносит благодарственную молитву после еды, о Боже, мы в школу опоздаем, у двери опять крестится, смочив пальцы святой водой в маленькой фарфоровой купели с образком Девы Марии, Которая указывает двумя пальцами Себе на сердце, будто мы сами его не увидим.

Мы с Пэдди уже не успеваем к Нелли Эйхорн за булочкой с молоком, и я не знаю, как продержусь теперь до тех пор, пока можно будет сбегать домой после школы и съесть кусочек хлеба. У ворот школы Пэдди останавливается и говорит: не пойду никуда, умираю от голода. Я так усну, и Дотти меня убьет.

Идемте же, идемте, беспокоится Финтан, опоздаем. Ну же, Фрэнсис, скорее.

Финтан, я не пойду. Ты поел. Мы ни крошки не съели.

Ты прохвост несчастный, взрывается Пэдди. Вот ты кто, Финтан, жадина несчастный, и не нужен нам твой несчастный бутерврот, и несчастное Пресвятое Сердце Иисуса и несчастная твоя святая водичка. Ну тебя в задницу, Финтан.

О, Патрик.

«О, Патрик!» Да шел бы ты, Финтан. Айда, Фрэнки.

Финтан бежит в школу, а мы с Пэдди доходим до Баллинакурры и забираемся в чей-то сад. Как только мы перелазим через стену, на нас бросается свирепый пес, но Пэдди заговаривает ему зубы: хороший ты пес, мы кушать хотим, иди домой к маме. Собака лижет ему лицо и, виляя хвостом, семенит восвояси, и Пэдди радуется, гордый собой. Мы запихиваем под рубашки столько яблок, что с трудом перебираемся обратно через стену, после чего бежим на долгое поле, садимся под изгородью и до того объедаемся яблоками, что больше ни кусочка впихнуть в себя не можем, а потом окунаем лица в ручей с чудесной прохладной водой. Потом мы разбегаемся по нужде в разные концы оврага и подтираемся травой и плотными листьями. Пэдди, сидя на корточках, говорит: ничего нет лучше на свете, чем поесть яблок, попить воды и посрать как следует. Это лучше, чем любой бутерврот с горчицей и сыром, и пусть Дотти О’Нил засунет свое яблоко себе в задницу.

Над каменной оградой появляются три коровьи морды - коровы глядят на нас и мычат. Ей-богу, их пора подоить, говорит Пэдди. Он перебирается через ограду и ложится на спину под коровой - ее огромное вымя нависает у него над головой. Он тянет за сосок, и молоко брызжет ему в рот. Он перестает пить и говорит: давай, Фрэнки, это же парное молоко. Вкуснятина. Вон еще корова. Их пора подоить.

Я заползаю под корову и тяну за сосок, но она лягается, надвигается на меня и я думаю: ну все, мне крышка. Пэдди перебирается ко мне, показывает, как надо доить, и молоко бьет струей. Мы лежим вдвоем под одной коровой, набиваем брюхо молоком и радуемся, но вдруг раздается чей-то окрик, и мы видим, что к нам по полю несется фермер с палкой в руках. Мы мигом перемахиваем через ограду, а фермер в резиновых сапогах и добраться до нас не может. Он стоит у стены, трясет палкой и вопит, что если когда-нибудь нас поймает, то сапоги затолкает нам в задницу по самое голенище, а мы смеемся, потому что он ничего нам сделать не может, и я думаю: откуда на свете столько голодных, когда кругом полно молока и яблок.

Пэдди легко сказать: пусть Дотти засунет яблоко себе в задницу, - а я не хочу всю жизнь обчищать огороды и доить коров. Я всегда стараюсь выиграть приз - яблочную кожуру, чтобы дома потом рассказать папе, как я отвечал на трудные вопросы.

Мы идем обратно через Баллинакурру. Начинается дождь, сверкают молнии, и мы пускаемся бежать, но я бегу еле-еле, потому что у меня на ботинке подошва шлепает и я того гляди споткнусь. А Пэдди босой, ему пробежаться - раз плюнуть, и он громко шлепает по мостовой. У меня и ботинки, и носки промокли насквозь и теперь шмякают. Пэдди замечает, что звуки у нас получаются разные, и мы сочиняем песенку: шлеп, шлеп, шмяк, шмяк, шлеп и шмяк, шмяк и шлеп. Мы так смеемся от этого, что хватаемся друг за друга, чтоб не упасть. Дождь льет пуще; мы знаем, что под деревом становиться нельзя, иначе в уголек превратишься, поэтому встаем на чье-то крыльцо - но через минуту дверь открывает дородная горничная в белой шапочке и черном платье с белым фартучком и прогоняет нас: убирайтесь, нечего людей позорить. Мы убегаем, и Пэдди кричит ей вслед: телка маллингарская, жадина-говядина, и от смеха так заходится, что, обессиленный, прислоняется к стене. Мы вымокли до нитки, и прятаться от дождя уже нет смысла, так что мы не спеша бредем по О’Коннел Авеню. Пэдди говорит, что «телка маллингарская» - выражение его дяди Питера, который служил в английских войсках в Индии, у него даже есть фотография, на которой он вместе с другими солдатами - у всех каски, ружья и патронташи через плечо; некоторые из них темнокожие - это индийцы, которые остались верны королю. Дядя Питер прекрасно жил себе в местечке под названием Кашмир, а там лучше, чем в Килларни, которое все вечно расхваливают и про которое в песнях поют. Пэдди снова заводит свою шарманку: будто он убежит из дому и будет жить в Индии, в шелковой палатке, с девушкой, у которой на лбу красная точка, и есть инжир и карри, а от этого просыпается аппетит, хотя живот набит молоком и яблоками.

Дождь прекращается, и у нас над головой поют птицы. Пэдди говорит, что это утки или гуси, или перелетные какие-то птицы, которые направляются в Африку, где чудесно и тепло. Птицы умнее нас: на Шеннон прилетают отдыхать, а потом возвращаются в теплые страны - может, и в Индию улетают. Пэдди говорит, что напишет мне письмо, когда туда доберется, и я тоже приеду в Индию и найду себе девушку с красной точкой.

А зачем эта точка, Пэдди?

Она значит «высший класс» - самое лучшее.

Но Пэдди, разве кто-то из благородных станет с тобой общаться, если узнает, что ты из Лимерика, с переулочка, и у тебя нет ботинок?