Читаем без скачивания Другой мир за углом (сборник) - Александр Шорин

…Из оцепенения Олежку вывел резкий окрик Вовки, обращенный к Димке:

– Стой! Куда?!!

Но было уже поздно: держа перед собой санки, Димка стремительно ринулся вниз. Вовка – за ним, но явно отставая, Олежка – следом, в хвосте.

Скинув шапку, чтоб не мешала, Димка нёсся вниз. В ушах свистел ветер, но он почти не замечал этого, видя перед собой только Наташу и гигантского железного монстра, надвигающегося на неё. Расстояние между этими двумя всё время уменьшалось, а он со всей возможной скоростью летел прямо туда, в эту щель.

…Что-то случилось с его глазами, потому что чем ближе он приближался, тем более ему казалось, что он скользит в каком-то тоннеле, а цель его – постоянно сужающееся горлышко, в которое нужно успеть проскочить…

Скрип санных полозьев, звук удара, противный хлюп сминаемого колёсами тела. Женский визг. Грубый, отборнейший мат, которого доселе никто от Вовки не слышал. Когда подъехал Олежка, он уже вытащил пьяного в дробадан тракториста и тяжело, по мужски, мутузил его на снегу, отороченном кровью, а на визг и крики из домов нижней улицы начали выходить люди…

…Горлышко бутылки захлопнулось в последний момент, но Димка не остановил движение, а напротив – ускорил его: он никогда в жизни ещё не чувствовал такого слияния со своими санками, теперь они стали единым целым. И тогда отверстие вновь открылось, и он уверенно скользнул в него.

– Какой умничка! – проговорил акушер, принимая на руки новорождённого, – и помогать ему не надо: сам выскочил, словно на салазках!

Иногда реинкарнация занимает доли секунды…

Сказка про трамвайчик

В космосе совсем темно, только звёздочки сияют. И вот одна из них начинает сиять ярче и приближаться. Становится видно, что это шарик, и шарик этот – планета. Она становится больше и больше. Видно уже моря и материки. Один из материков приближается: видно зеленое пятно леса. Потом видно деревья. Потом одно разлапистое дерево. Потом муравейник под этим деревом. И, наконец, видно одного Муравейчика.

Муравейчик управляет трамвайчиком, к которому прицеплены вагончики, и он ездит по тоннелям. В вагончики муравьи грузят всякие веточки, а Муравейчик их возит по всему муравейнику.

Муравейчик совсем старый, седенький. Усики у него совсем беленькие и опущены вниз. А рядом с ним сидит Муравьюнчик: чёрненький такой, совсем молодой и бодрый. Старый Муравейчик учит молодого Муравьюнчика, как нужно управлять трамвайчиком, чтобы не давить муравьев и не сталкиваться с другими трамвайчиками.

Молодой Муравьюнчик удивляется:

– Сколько ездим, а я не помню, чтобы дорога хотя бы раз была знакомой. Мне кажется, что мы каждый раз едем по какой-то новой дороге.

Муравейчик ему отвечает:

– Дороги не бывают новыми и старыми. Дорога – она одна, и она бесконечна.

– Подожди, а разве у тебя нет уютной норки, в которой ты живешь, разве не возвращаешься ты в неё по ночам?

– Нет, – отвечает ему Муравейчик, – зачем мне норка, когда у меня есть такой замечательный трамвайчик? Я всегда в нём, и всегда со мной моя дорога. Это и есть мой дом, и он лучше всякой норки.

Удивился Муравьюнчик, но больше спрашивать ни о чем не стал. Вскоре все стало совсем иначе: в трамвайчик пожаловал Большой Трамвайный Начальник. Он позвал к себе Муравейчика и вручил ему Большую Трамвайную Медаль – за доблестный многолетний труд на благо муравейника. А кроме медали вручил ему веточку, которая отпирает уютную норку. Он сказал Муравейчику, что он уже стар для того, чтобы управлять трамвайчиком, и теперь должен пойти на пенсию и жить в уютной норке.

Муравейчик заплакал: больше всего на свете он хотел остаться в своем трамвайчике и совсем не хотел в норку. Но Начальник объяснил ему, что он уже старый: может отдавить кому-нибудь лапку. И пришлось Муравейчику согласиться: и глаза у него уже не те, и лапки по ночам болят… Муравьюнчику было очень жалко смотреть, как плачет Муравейчик, но он ничего не мог поделать. Он только пообещал, что обязательно заглянет к нему в норку.

И вот остался Муравьюнчик в трамвайчике главным. Поначалу это ему очень понравилось: дергает за рычажки, свистит, когда встречается с другими трамвайчиками… Вдруг понимает, что дорога-то у него всё время одна и та же: тут грузит, туда отвозит. Потом снова: тут грузит, туда отвозит…

«Наверное, – подумал Муравьюнчик, – у старого Муравейчика есть какой-то секрет – и поэтому дорога вместе с ним всегда кажется новой, а без него – одной и той же». Подумал он и заглянул к нему в норку – спросить об этом.

Заглянул и видит: совсем неуютная норка у Муравейчика. Просто норка, в которой он лежит совсем-совсем грустный. Посмотрел на него Муравьюнчик: принес ему вкусных личинок, подгрёб чистых листиков… Муравейчик этому почему-то совсем не обрадовался. Поднял только свои грустные глаза…

И тут понял Муравьюнчик, что ему нужно сделать: он поднял Муравейчика на руки (он показался ему совсем лёгким) и отнес в трамвайчик. Когда трамвайчик тронулся, Муравейчик ожил и повеселел. Даже съел две личинки.

Трамвайчик переходил из одного тоннеля в другой, пока не выбрался из муравейника. Пыхтя, он покатился туда, где нет Больших Трамвайных Начальников, и где никто не сможет отправить Муравейчика на пенсию. Туда, где дорога – всегда новая. Туда, где совсем темно, и только звёздочки сияют…

Туалет как артефакт privacy

Диалог, предваряющий этот рассказ:

– Background истории – во многих советских туалетах не было дверей, вспомним наши школы… А даже если и были, то перегородки между кабинками никогда не были до потолка, так что можно увидеть голову соседа, готовящегося совершить столь интимный акт. И до сих пор такие туалеты в наших универах, например. Это что, плевок в сторону privacy? В моём лондонском общежитии, построенном в 70-е, и уже доживающем свой век, и в универе и везде в Лондоне туалетные кабинки нормальные, изолированные.

Даёшь рассказ на эту тему!

– Долго смеялся )))

Сейчас спросил на эту тему у двух журналистов, с которыми мы курили вместе КАК РАЗ В ТАКОМ туалете. Ответ их был однозначен: «Чтобы не допускать гомосексуализма». Когда я смущённо конкретизировал, что речь идет о женских туалетах, смех просто-таки потряс эти стены. (Гомосексуализм в ЖЕНСКОМ туалете – это вообще изврат!)))

Было высказано предположение, что «и прочих сексуализмов, онанизмов» и т.д.

И вот ещё. Сначала я подумал ещё о «наследии советской эпохи», но повспоминав (по фильмам), неожиданно визуализировал картинку таких же точно туалетов в США. Вот.

– …Это тема, рождённая за чашечкой чая с коллегой по правам человека… Из патриотических соображений хотелось бы услышать историю про советские-российские туалеты :)

Даёшь про советские туалеты!

Успехов!

Итак, туалет как артефакт privacy

…Подсунули мне этого чёртового англичанина!

С раннего утра было нытье: «Ну выручи! Ну очень надо!». И зачем я согласился?

Начнём с того, что по-английски я ни бум-бум, а энтот гад, соответственно по-русски с тем же успехом. И ведь как назло: в министерстве культуры все свалились с каким-то страшным гриппом – валом лежат, ко всем прочему середина мая и идёт снег (подчеркиваю: СНЕГ В СЕРЕДИНЕ МАЯ): одного этого уже хватило бы, чтоб испортить мне настроение, так ещё и чёртов англичанин: видите ли обещали ему «культурную программу» в Екатеринбурге. А я тут причём?!!

Появляется в моем кабинете. На джентльмена ни фига не похож. Не скажу, что я прям большой спец по этим джентльменам, но всё равно не похож: тощий какой-то, весь рыжий, в веснушках, с щербиной во рту и здоровенным прыщом на кончике носа. Всё это творчество природы венчают круглые очки (а-ля Гарри Поттер), за которыми два абсолютно разноцветных глаза: один карий, второй голубой. Рыжая грива, шорты цвета хаки, армейские ботинки… Куда я с этим чудом? Слава богу, хоть молчалив оказался.

– Лэтс гоу! – говорю ему угрюмо, после того, как он представился как Билли то ли Глюк, то ли Блюк, я не разобрал.

Пробираемся мы сквозь снежный ветер в картинную галерею. Я скучаю и думаю: не предложить ли гостю пиво и баню? А он мне вдруг заявляет: типа в туалет хочу.

Я понимаю: иностранному типу не предложишь сделать это в ближайшей подворотне, поэтому сворачиваю к школе, которая как раз на пути, делаю «Цыц!» охраннику и веду его в сортир. Заходим – а там писсуарчики маленькие и дырки в полу без кабинок. Он смотрит на меня и кричит: «Ноу приват!» – и назад. Черт его дери!

И что я должен сделать? Веду его назад – в сортир в нашем министерстве – там вполне прилично, правда, ноги видать и крыши сверху нет у кабинок, но кто на это вниманье-то обращает?

А он опять своё: «Ноу приват» и всё тут!

А я-то ему баню хотел предложить… при его скромности он бы там помер, наверно!