Читаем без скачивания Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

И Радзивиловский добился от Медведева показаний о существовании военного заговора, о его активном участии в нем. И в ходе последующих допросов, после избиения его Фриновским в присутствии Ежова, Медведев назвал значительное количество крупных руководящих военных работников[305].

В 1957 г., в ходе проверки дел по обвинению Тухачевского, Якира и других были обнаружены заявления арестованных, из которых видно, что подписанные ими показания – вымышлены, подсказаны им или получены путем шантажа. Так, в записке заместителю начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД[306] 3. Н. Ушакову Б. М. Фельдман 31 мая 1937 г. писал: «Начало и концовку заявления я писал по собственному усмотрению. Уверен, что Вы меня вызовете к себе и лично укажете, переписать недолго»[307].

Вероятно, что еще до М. Е. Медведева показания об участии Тухачевского в военном заговоре дали другие лица. Среди них – Т. Домбаль, польский коммунист, активно приветствовавший вхождение Красной Армии в Варшаву. Он был арестован 29 декабря 1936 г. ГУГБ НКВД СССР как член «шпионско-диверсионной и террористической организации “Польска организация войскова” (ПОВ) и резидент 2 отдела Польглавштаба». На момент ареста Домбаль – академик АН БССР, заведующий кафедрой социально-экономических наук Московского института механизации и электрификации им. Молотова, доктор экономических наук[308].

На допросе 31 января 1937 г. Домбаль «признался», что, работая на «Польску организацию войскову», отправлял в Польшу «ряд сообщений о состоянии вооружений и строительстве Красной Армии», материалы для которых он «черпал в процессе общения с высшим руководящим составом РККА», в частности с Тухачевским – «о его опытах с танками и лекциями в Военной Академии по этому поводу»[309].

Характерно, что на первых этапах фальсификации «немецкий след» не просматривается: речь идет только о некоем абстрактном «заговоре», позже появляется тема шпионажа в пользу Польши. Это говорит о том, что сценарий писался «с колес», подчиняясь главной задаче – дискредитировать Тухачевского и его единомышленников.

Вне лубянских стен сценарная линия проводилась вначале завуалировано. Тем не менее, после ареста военного атташе в Великобритании В. К. Путны и заместителя командующего Ленинградского военного округа В. М. Примакова Тухачевский отлично понимал, что кольцо вокруг него сжимается. Действительно, уже в апреле 1937 г. заместителя наркома обороны маршала не пустили в Лондон на коронацию короля Георга VI.

Запрет на поездку (де-факто – на выезд из страны) был тщательно «декорирован». 22 апреля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление:

«Ввиду сообщения НКВД о том, что товарищу Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондоне угрожает серьезная опасность со стороны немецко-польской террористической группы, имеющей задание об убийстве товарища Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке товарища Тухачевского в Лондон»[310].

Решение Политбюро основывалось на спецсообщении Н. И. Ежова от 21 апреля 1937 г. И. В. Сталину, В. М. Молотову и К. Е. Ворошилову. Вот его текст:

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международные осложнения. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку товарища Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить»[311].

На спецсообщении стоит резолюция Сталина: «Членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин». Рядом – рукой Ворошилова: «Показать М. H. 23.IV.37 г. КВ». На этом же экземпляре расписался Тухачевский, подтвердив тем самым, что он ознакомился с документом. Как годы спустя констатировала Комиссия Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х гг., «никаких материалов о подготовке подобного террористического акта над М. Н. Тухачевским у КГБ СССР не имеется, что дает основания считать это спецсообщение фальсифицированным»[312].

Следующий ход: резкое понижение заместителя наркома обороны в должности. 9 мая 1937 г. К. Е. Ворошилов обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с письмом об утверждении новых должностных назначений. 10 мая 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение:

«Утвердить: Первым заместителем народного комиссара обороны Маршала Советского Союза товарища Егорова А. И. Командующим Приволжским военным округом – Маршала Советского Союза товарища Тухачевского М. Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны»[313].

Симптоматично само назначение на должность первого замнаркома обороны – вместо Тухачевского – маршала Егорова. Именно Егоров в свое время безоговорочно поддержал решения Сталина и Ворошилова саботировать приказы Тухачевского о штурме Варшавы и наступать на Львов. «Польский след» проступил и здесь. Он рефреном возникал и на партийных заседаниях в присутствии Сталина, и – впоследствии – на допросах. 11 мая Тухачевского официально сняли с должности заместителя наркома и отправили в Куйбышев – командовать войсками Приволжского военного округа. Перед отъездом, 13 мая, он добился встречи со Сталиным[314]. 22 мая в Куйбышеве Тухачевский был арестован и отправлен на Лубянку.

В тот же день был арестован председатель Центрального совета Осоавиахима Р. П. Эйдеман, 29 мая – командующий Белорусским военным округом И. П. Уборевич, 30-го – командующий Киевским военным округом И. Э. Якир.

Арестованные раньше Тухачевского военачальники (А. И. Корк, В. М. Примаков, В. К. Путна, Б. М. Фельдман) уже давали «саморазоблачающие» показания. Они – примитивная компиляция правды и вымысла. Однако в процессе следствия, разумеется, грубость «стыковок» никого не интересовала, как собственно, и доказательная база, вернее, ее отсутствие. Определяющим правилом, которым руководствовались следователи, была артикулированная Генеральным прокурором СССР А. Я. Вышинским формула о признании подсудимого как «царице доказательств».

Практически сам факт ареста органами НКВД априори воспринимался и следствием (его вел НКВД), и официальными партийно-правительственными кругами как доказательство виновности арестованного. Причем предъявляемые обвинения нередко по сути были эвфемизмами для прикрытия прямого указания «убрать» политического противника или показавшуюся неблагонадежной группировку. Тем более, что такого рода процессы контролировались (и во многом инспирировались) лично Сталиным, о чем знали все исполнители.

К «Делу военных» Сталин проявлял особый интерес. Он не только изучал протоколы допросов арестованных, но и почти ежедневно принимал Н. И. Ежова, а 21 и 28 мая 1937 г. – и его заместителя М. П. Фриновского, непосредственно участвовавшего в фальсификации обвинения. О методах работы свидетельствуют данные графологического анализа.

«В результате почерковедческого исследования представленных рукописных текстов и сравнительного анализа их с образцами почерка рукописных текстов 1917 и 1919 гг., представленных на 4-х листах, установлено следующее:

…При анализе почерка, которым исполнены исследуемые рукописные тексты «Заявлений», «Показаний» Тухачевского М. H., в каждом из исследуемых документов наблюдаются:

– тупые начала и окончания движений, извилистость и угловатость штрихов (большая, чем в свободных образцах, несмотря на преобладающую угловатую форму движений); наличие неоправданных остановок и неестественных связей, то есть признаки, свидетельствующие о замедленности движений или – нарушении координации движений.