Читаем без скачивания Московщина - Арье Вудка

– Ваш Лесив в тюрьме уже совсем ослеп. Смотрите, как бы и с вами не случилось то же самое!

Дяк остался при своих глазах, но на Урале заболел раком. Чекисты сказали: раскайся, тогда будем лечить! Дяк отказался. Его актировали в безнадежном состоянии.

Многие провокаторы уже разоблачены настолько, что использовать их по назначению невозможно. Эти просто «отстаивают» официальную линию во всех вопросах, создают фон «гласа народного», иногда довольно курьезно. Армянский патриот Сако Торосян возмущался тем, что кавказскую женщину отрывают от «семьи и делают общественной»

– Что ты панымаэшь! – кричали ему в курилке прожженные кавказские полицаи, вращая нахальными усиками, – жэнщына лучшэ всэх, она большэ всэх работаэт! Жэнщын нада в правытэльство!

– Эх ты, а еще капказки чэловэк! Гаварышь такоэ! Ышак большэ всэх работаэт! Ышак должэн править! Самый лучший чэловэк – ышак!

36. Президент Никсон и мы

Когда поступило сообщение о визите Никсона в Китай, лагерь воспрянул духом. Только и было разговоров:

– Ну, теперь этого зверя зажмут с двух сторон!

– Да, не пикнет! Деваться некуда…

Шовинисты ходили мрачные, о чем-то тревожно шушукались. Потом выяснилось, что Никсон после Пекина приглашен в Москву.

– Отлично! Почувствовали, гады, что жареным пахнет!

– Да, приглашают… Хотят миром уладить…

– Ну, ребята, пора паковать чемоданы!

Менты совсем присмирели. В зоне появлялись редко, ходили как сонные, почти не придирались.

А в это время в психбольницах срочно оформляли документы на освобождение всех внезапно «выздоровевших» диссидентов. Часть уже успели выпустить. От Никсона явно ждали ультиматума и были готовы его принять. Шутка ли, блок Запад – Китай!

При колоссальных пространствах России война на два фронта – это заведомое поражение. А ведь шантаж войной – решающий рычаг московской внешней политики.

Никсон приехал в Москву. Первым делом он заявил, что не собирается вмешиваться во внутренние дела. Дескать, можно прекрасно поладить и без этого, концлагеря тут ни при чем. Большевики поняли с полуслова. Двери психушек моментально захлопнулись перед носом уже подготовленных к освобождению. Менты подняли голову и совсем озверели. Половину политзаключенных отправили на Урал. Следующий приезд Никсона уже заранее ознаменовался разгулом репрессий. Каждый шаг никсоновской разрядки мы жестоко чувствовали на собственной шкуре. Мудрено ли, что вскоре это почувствовали и те, кто хотел сделать на наших шкурах удачный бизнес – почувствовали во Вьетнаме, в Анголе, в собственных нетопленых квартирах. Уотергейт мы восприняли как Божью кару.

В день отъезда Никсона из Москвы меня ни за что ни про что бросили во внутреннюю тюрьму концлагеря с шестимесячным сроком. Этому предшествовало одно удивительное событие.

Загружал я очередной вагон готовыми футлярами для часов. Когда все кончилось, вышел отдохнуть, посидеть немного с друзьями на травке. И вдруг вижу перед собой живого Мартимонова – я даже зажмурил глаза и головой замотал, чтобы призрак рассеялся. Но нет, стоит, в вольной одежде у входа в лакокрасочный цех, с той же шевелюрой, что и всегда (мы-то стриженые наголо ходили). Может, двойник. Но нет, как две капли воды… Где еще найдешь такой сверхкурносый нос… И рост, и фигура, и прическа, каштановая, слегка кудрявая, с боковым пробором: та же манера одеваться, та же походка…

– Это кто такой?

– Новый вольный мастер…

– А как его фамилия?

– Не знаю. Можно выяснить.

Но я-то знаю. В голове неотступно крутится страшная мысль: вот он, прямой виновник стольких лет ада, вот он, наш черный гений, вот он, предатель!

Души сидящих в разных лагерях как будто взывают ко мне: отомсти! Взгляд невольно упирается в лежащий в десяти шагах топор. Одним ударом разрубить глыбу смерзшегося ужаса – а там будь, что будет! Страшным усилием подавляю в себе бешеный порыв. А вдруг не он? А вдруг случайный двойник? И потом… пусть лучше его, как Каина, Бог покарает… Эх, не рожден я убийцей! Лишь много позднее, когда эмоции улеглись, понял я, зачем понадобился им Мартимонов. Они-то ведь не знали, что мне известна его метаморфоза. Они хотели раскопать новые связи, подбить на что-нибудь, накрутить новый срок; возможно, даже и пристрелить при попытке «подготовленного» побега… Мартимонов явно намеревался изобразить себя замаскированным борцом, конспиративно проникшим в лагерь, чтобы спасти меня…

На следующий день я должен был выходить во вторую смену. Утром попросил знакомого парня, работавшего в лакокрасочном цеху, разузнать подробности о новом мастере. При этом я неосторожно поделился своими эмоциями. В тот же день я вместо работы очутился во внутренней тюрьме концлагеря.

Тяжко было идти среди некошеных трав туда, в каменный гроб. Только-только дождался лета и… Об этом и говорил мне в штабе, куда меня предварительно привели объявить о наказании, толстый офицер МВД.

– Ой, какой начальниче-е-ек! – встретили его при первом появлении отрядные уголовники, оглядывая и стараясь даже ненароком пощупать его толстый зад. Теперь настала его очередь проявить извращенное сладострастие.

– Ну что, Вудка, в камеру идем? А? На лето – в камеру! Потом зима, а к следующему лету во Владимир поедете, опять воздуха не понюхаете. Хорошо, а?!

И он, как кот, прижмурил от удовольствия свои и без того узкие глазки на лице, расплывшемся от жира и блаженства.

Последний раз вдыхаю запах колосящихся трав, последний раз подставляю лицо солнцу и среди вездесущих колючих оград направляюсь под усиленным эскортом в сумрачную сень затхлого камня. О чем думал я, лежа на нарах? О чем не думал? Думал о том, как все туже затягивается петля, как всасывает меня бездонный омут.

Когда целыми днями сидишь в камере, мысли, как набегающие волны, неустанно сменяют друг друга. За ними, как за шумом моря, забываешься, отдыхаешь. Но я был уже достаточно «старым» зеком, чтобы и мысли чаще крутились вокруг колючих проволок.

Вспомнился мне пожилой литовец, который по-польски рассказывал о своей встрече со святой Терезой Нойман. Говорить по-русски он совсем не умел. Во время войны каким-то образом попал в Германию и обратился за духовной поддержкой к своей знаменитой сестре по вере. Та приняла его у себя и предсказала ему всю его будущую жизнь. Предсказала его переселение в Польшу и в Советский Союз, предсказала советский концлагерь. До сих пор все сбылось в точности! Теперь он ждет досрочного освобождения в 1974 году, после чего должен вернуться в родную Литву.

– Так сказала Тереза, а она не может ошибиться! – твердил он.

Вспомнилось знаменитое пророчество Иоанна Кронштадского, который предрек победу красных в 1917 году и их крах в 1977. Об этом знает каждый зек.