Читаем без скачивания Дикое поле - Андрей Посняков

— А Рахман? Он-то на что?

— Рахман пусть домом занимается. К тому же ты знаешь — госпожа мне куда как больше верит.

— Потому что ты ее никогда не обманываешь, — покивал Утчигин. — А Рахман — всегда.

— Что же она его не прогонит?

— Сам знаешь — хитрые люди тоже нужны бывают.

— Хэй, хэй, Мисаил!!! — радостно хохоча, выехали с заднего двора подростки — Уриу с Джангазаком, узкоглазые, смуглые «индейцы», им еще бы перья, да броситься с кручи с кличем: «У-у-у-у, у-у-у! Апачи-и-и-и!!!»

Да поснимать скальпы с какой-нибудь бледнолицей сволочи, хоть, скажем, с углицких пропойц-князюшек, до власти да чужого добра жадных.

Седой, старый привратник живенько отворил ворота, и трое юношей, радостно крича, выехали из усадьбы да пустили лошадей вскачь — навстречу ясному солнышку, свежему ветру навстречу, навстречу весне… пусть даже и фальшивой.

Ратников немного позавидовал этим мальчишкам — ну, до чего ж хорошо! Скачи себе… ни забот особых, ни хлопот. Только что в любой момент убить могут — врагов у Белой госпожи хватает.

Ага, вот она и сама из юрты нарисовалась — видать, встала только что, но уже себя в порядок привела: волосы уложила, приоделась в белый свой кафтан-халат-дэли. Ай, красавица, красавица вдовушка — что уж тут скажешь? Только оближешься. Бровь соколиная, солнечно-карие, с зелеными весенними искорками, очи, тонкий — руками перехватить — стан, гибкое юное тело, грудь… бедра… ах, ах… редакция «Плейбоя» в полном составе завистливо пускает слюни — фотографа-то сюда не прислать!

— Хэй, хэй, Мисаил! — красавица приветливо помахал рукой. — Ты что так уставился? Нет, нет, не смотри — я еще не накрашена.

— Да и не нужно тебе краситься, — весело засмеялся Миша. — Лицо только портить.

— Артельщики твои когда придут?

— Сказывали — с утра, сразу после заутрени.

— Так заутреня-то давно уж…

— Так должны бы уж и быть… — обернувшись, молодой человек посмотрел за ворота и с облегчением выдохнул. — Да вон они едут.

— Рахман, встреть их и пусть пока ждут! — подозвав домоправителя, деловито распорядилась хозяйка. — А ты, Мисаил, пойдешь со мной. Покажу, где, как да что делать.

— Так ясно ж уже…

— Пойдем!

Ак-ханум повернулась, пошла — ну, до чего ж хороша, прямо не отвести взора! — и эту свою красоту юная госпожа конечно же осознавала вполне и пользовалась. А почему бы нет-то?

Поднявшись по невысокому крыльцу, они прошли в залу, натопленную настолько жарко, что у обоих сразу же выступил пот.

— Говорила же Рахману — не надо так жарко топить, по-зимнему… Сюда подойди, Мисаил… видишь, вот тут я прикажу бассейн сделать… как у римлян когда-то — атриум.

— Ого! — молодой человек искренне восхитился. — Откуда ты, моя госпожа, про римлян знаешь?

— Ну, ты совсем-то глупой меня не считай! — обиженно прищурилась девушка. — Я много чего знаю.

— Да я и не сомневаюсь, моя госпожа! — приложив руку к сердцу, Ратников со всем уважением поклонился.

Ак-ханум махнула рукой:

— Ла-адно. Вот здесь пусть трубу проложат… и вон там — там воду подогревать будут. А здесь, вот по бордюру, хочу мозаику в римском стиле устроить.

— Ага, ага, — послушно покивав, Михаил не удержался, съехидничал. — А чтоб совсем на Рим походило, надобно дыру в крыше пробить. В атриуме так.

— Дыру? В крыше? В голове у себя пробей, больше толку будет! — Ак-ханум расхохоталась, сдула упавшую на лоб прядь, лукаво сверкнув глазами.

Ратников аж языком прищелкнул:

— Ну до чего ж ты красивая!

Чувствуя, что теряет голову, подпадая под власть этих сверкающих зеленовато-карих глаз, подошел ближе, обнял, крепко целуя в губы…

Красавица поддалась было… но тут же отпрянула, шутливо погрозив пальцем:

— Нет-нет, не сегодня… Не в эти дни.

— Как пожелаешь, моя госпожа.

— Желаю-то я почти всегда, — цинично призналась хозяйка. — Но далеко не всегда могу себе позволить. Вот, как сейчас… сейчас я могу понести… а иметь детей хочется от того… от кого хочется. Я еду в гости сейчас, вот сейчас, прямо. И думаю, что вернусь только к утру… Ах… — мечтательно запрокинув голову, юная женщина улыбнулась. — Ах, если б все сложилось, как я мечтаю! Мисаил… вели, чтоб готовили лошадей. Ах… Ты же мой друг, ведь так?

— Да. И ты сама это знаешь.

— Знаю, — Ак-ханум обняла Михаила за шею, потерлась щекой об щеку. — Ты, верно, догадываешься — куда я еду… и зачем… Только не говори никому, ладно?

Резко повернувшись, юная госпожа выбежала из дворца во двор, в юрту, а Ратников неспешно подошел к артельщикам, степенно здороваясь со всеми за руку:

— Здрав будь, Евстафий!

— И ты будь здрав, друже.

Поболтали, потом Михаил повел часть артельщиков в дом… На крыльце оглянулся — Ак-ханум, верхом на вороном жеребце, пронеслась мимо в сопровождении воинов Шитгая. Ай, ай… зря она доверят этому гнусному толстяку! Лучше б Утчигина и его парней с собою взяла… хотя, с другой стороны, им еще не по чину — слишком уж молоды.

— Сам Сартак-царевич нашу госпожу звал! — выглянул из дверей Рахман. — Ах, какие люди.

Сартак… Михаил про себя улыбнулся — теперь ясно, куда красавица Ак-ханум так спешила с утра… и ясно — от кого хотела ребенка.

Что ж — просила не болтать… Так и не надо.

— Это дело госпожи, куда и к кому она едет! И не стоит слугам об этом болтать, — резко оборвав управителя, Михаил обернулся к артельным. — Заходите, парни.

И сразу же закипела работа — артельщики под руководством Евстафия что-то измеряли, долбили стены… Ратников зачем-то зашел к себе в каморку, что-то взять или так просто заглянул… и вдруг отчетливо услыхал голоса, доносившиеся сквозь проделанную в углу дыру из гостевой залы.

Хорошо было слышно, отчетливо… каждое слово. А что если…

— Евстафий, друг, — выйдя из своей комнаты, Михаил отозвал приятеля в сторону. — Ты вот через эту дырку трубу не тяни… возьми левее — так красивей будет.

— Как скажешь! — подрядчик пожал плечами. — Левей, так левей. Эй, парни — дыру вон ту заложите.

— Не, не, не, — замахал руками Ратников. — Закладывать ничего не надо — просто решеточкой золоченой закройте. Вдруг да пригодится еще дыра?

— Добро, закроем.

— И бассейн, бассейн — главное.

— Что?

— Ну, пруд этот домашний.

Отдав необходимые распоряжения, молодой человек вышел во двор и тотчас же увидал бегущего к нему Джаму:

— Мисаил, Мисаил, тут тебя из какой-то корчмы спрашивают. Говорят, ты задолжал там.

Проходивший мимо как раз в этот момент Кузьма навострил уши и ухмыльнулся.

— Задолжал? — Миша задумчиво поскреб затылок, проводив рыжего пройдоху взглядом. — Ах да, да, было. Только вот, сколько задолжал — убей бог, не помню. Пойду, уточню… Где там корчмарь-то, Джама?

— Сказал — у старого карагача ждать будет.

Под старым карагачом, в орешнике, паслась белая лошадь, рядом с которой, беспечно прислонившись спиной к толстому узловатому стволу, задумчиво жевал старую соломину галицкий кондотьер Савва Корягин.

— А-а-а, — подойдя ближе, усмехнулся Ратников. — Я почему-то так и подумал, что ты.

— Здрав будь, Миша, — выплюнув соломину, Корягин протянул руку.

— Здравствуй, здравствуй. Случилось что?

— Да так, — кондотьер лениво потянулся. — Помнишь, я тебе про одного новгородца рассказывал?

— Который то ли новгородец, то ли — нет?

— Да, да, про него. Сегодня ты с ним должен встретиться. К вечеру ближе в корчме Африкана Корыта — знаешь такую?

— Нет, — покачал головой Михаил. — Что же я, такой пьяница, что все корчмы должен в городе знать?

— У южных ворот это. Там, где яблоневые сады.

— Южные ворота, — Ратников издевательски свистнул. — Знаю — там юг, там тепло, там яблоки. А что за Африкан? Имечко, как у какого-нибудь ди-джея.

— Не понимаю тебя… Впрочем, имя, как имя. Корыто — наш человек, то есть в смысле — мой, рязанец. Суздальцев куда больше, чем татар, ненавидит. Да и других своих соседей — черниговцев, смолян — не жалует.

Миша при этих словах усмехнулся:

— Ишь ты! Рязань татары пожгли, а рязанцы суздальцев ненавидят!

— Это потому, что суздальцы еще допрежь татар Рязань разорили. Татарам уж одни ошметки остались. А вообще-то, все там хороши, чистеньких нету. Вот и Африкан — был себе своеземцем, хозяйничал, до татар еще. Отъехал как-то в Рязань, в базарный день. А тем временем суздальцы налетели, усадьбу пожгли, супружницу его да детишек — в полон, в рабство булгарам продали або смолянам — поди-ка, найди. Погоревал Африкан, да делать нечего — только усадьбу отстроил, а тут — татары.

— Дальше можешь не рассказывать, — махнул рукой Михаил. — Понятно — попал мужик из огня да в полымя. Был своеземцем, стал рабом… потом, видно, выкупился.