Читаем без скачивания Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства - Александр Фурман

Посмотрев Фурману в глаза, она миролюбиво добавила:

– Я не требую от тебя немедленного решения. У тебя еще будет возможность попросить прощения у Гуссель после уроков. За тобой ведь, кажется, кто-то приходит обычно? Или ты один возвращаешься?

– Дедушка должен придти за мной, – признался Фурдан.

– Очень хорошо. Время подумать и все взвесить у тебя еще есть. Тебе теперь все известно для того, чтобы ты мог самостоятельно выбрать правильное решение, с наименьшим ущербом для себя и для других. Мне все же кажется, что не стоит с самого начала портить жизнь себе и серьезно осложнять жизнь своим родителям. Как раз твои-то родители, насколько я знаю, этого совсем и не заслужили. Конечно, тебе потребуется… подавить, или несколько сдержать свою гордость, которая, я знаю, у тебя имеется, и даже в избытке. Но… по-моему, дело все-таки того стоит.

Сейчас ты можешь идти ко всем. Но я еще раз прошу тебя никому не рассказывать о нашем разговоре и рассчитываю на твое благоразумие. А после уроков, если ты решишь последовать моему совету, подожди меня внизу в раздевалке вместе с твоим дедушкой, или кто там должен за тобой придти. Я постараюсь сделать так, чтобы Люба Гусселъ спустилась одновременно со мною, но она не будет знать, что вы ее ждете. Скорее всего, это будет для тебя последней возможностью уладить дело миром. А теперь иди.

Последним уроком в тот день была физкультура.

По очень сжатому фурмановскому рассказу дедушка не слишком-то и разобрался, что там произошло, поняв только, что Саша набедокурил и теперь вдобавок не хочет просить прощения. Дедушка огорченно цыкал и качал головою, приговаривая: «Да как же это можно, Сашенька, что же ты?.. Нужно извиниться!..» Фурману было вполне ясно, что он загнан в угол и может двигаться только в оставленном для него узком коридоре. «Что ж, значит так, если им всем это так надо!..» – яростно говорил он себе.

Встреча на первом этаже произошла, как и говорила Лариса, как бы случайно. Когда Гуся поняла, что попалась, было уже поздно, и ей оставалось только с осуждением посмотреть в глаза предавшей ее учительницы.

Выслушав отстраненное и очень взвешенное сообщение Ларисы Константиновны, дедушка первым делом поспешил извиниться за Фурмана и перед нею лично, и перед Любой Гуссель, а потом, поскольку этого было, конечно, недостаточно, с выражением мучительного недоумения на лице стал уговаривать внука не упорствовать попусту, делая хуже себе же самому, а попросить прощения, как полагается. А как же иначе? Фурман тускло сказал, что он уже просил один раз, но она не хочет. Дедушка на это стал горячо твердить, что он очень уважает Ларису Константиновну, хотя она и недавно начала с ними работать, но все ею очень довольны и благодарны; что он прекрасно знает и саму Любочку, и ее родителей, вполне достойных людей; и что старший брат Любы Миша Гуссель учится в одном классе с Сашиным старшим братом; и что как это можно «не простить» – этого просто не может быть! Видно, Фурман плохо просил или Люба его просто не поняла, поэтому надо сделать это еще раз, как следует, тут даже нечего обсуждать, и нет никаких сомнений в том, что Любочка его после этого простит, думать по-другому было бы просто глупо, просто глупо!.. Нужно как можно скорее извиниться, да и покончить разом со всей этой пустяковой ссорой без всяких обид – они же одноклассники, и им сколько еще лет вместе учиться и дружить! Ну же, давай, Сашенька, нехорошо, не упрямься…

Фурман устало, но отчетливо произнес требуемую фразу, и Любке, против которой все так подло сговорились, тоже ничего другого не оставалось делать, как отпустить его. Правда, она еще что-то такое добавила лишнее: мол, смотри теперь, в следующий раз я уж не буду такой уступчивой… Но все равно они оба испытали облегчение и даже криво ухмыльнулись друг дружке: Фурман – вяло, а она – с хитроватой поучительностью. Лариса попросила дедушку задержаться еще на минутку, а Фурману было разрешено подождать его на улице.

Открыв внутреннюю дверь, Фурман внезапно натолкнулся на прятавшегося за ней Вовку Голубкина. Пропуская Фурмана, Голубь глазами спросил, чем все закончилось. Фурман показал, что все нормально, можно было и не волноваться из-за всей этой чепухи, и вышел из школы.

Он вдохнув холодный уличный воздух и вдруг подумал: а наверное, вовсе не так уж и плохо было бы вот так выйти из школы и вдохнуть уже совсем свободно – после того как тебя исключили навсегда…

Дома Фурман задумчиво пообедал, ушел в свою комнату и прилег там наедине со своими мыслями. Он вспоминал какие-то темные легенды об отчисленных и пытался представить себе, как же живут эти ребята, исключенные из школы. Не хулиганы, конечно, а вот такие, как он. Ведь вряд ли им разрешают работать – разве только почту разносить?.. Наверное, они сидят дома, у окна, в полном одиночестве или бродят целыми днями по улицам, стараясь ни с кем не повстречаться из прежних знакомых…

Незаметно Фурман вырубился и проспал до вечера – маме даже пришлось будить его уже после того, как все поужинали, а ведь он еще за уроки и не садился.

Давно уже шла вторая четверть, повсюду улегся снег, а Фурман, как ни странно, все еще оставался старостой класса, и Лариса Константиновна принимала это как должное.

Порча, проявившаяся в начале года, при Александре Ивановне, время от времени еще давала о себе знать какими-то нелепыми срывами. Однажды прямо на уроке Лешка Колесников подрался со своей соседкой Олей Меркуловой. С чего там у них началось, никто не успел понять: наверное, она все-таки первая стукнула его в ответ на сказанное слово или сделанное движение, но зато он уже у всех на глазах с размаху ударил ее кулаком по лицу. Прежде чем упасть на парту и зарыдать, Меркулова еще успела мазнуть Колесю по носу.

Все были поражены: чтобы мальчишка ударил девчонку кулаком в лицо – такого в классе еще не было… Конечно, в Колесином характере и раньше наблюдалась какая-то странная импульсивность, но чтобы так уж не сдержаться и дать волю своей «нервности» перед всеми – это просто позор… Лариса Константиновна возмутилась как-то неэнергично: «Это что еще такое?! Сейчас же прекратите!» Поскольку Колеся уже сидел с запрокинутой головой и театрально утирал кровь из носа, ей пришлось самой вести его к медсестре. Судя по выражению Колесиных глаз, он, похоже, понимал, что совершил небывалое преступление – да еще и получив при этом по носу от девчонки.

Меркулову, так храбро расквасившую нос этому «психу», принялись утешать все девчонки с ее ряда. Рыдать она скоро перестала, и ее уговорили приложить к щеке холодный пятак, чтобы не было синяка. Небольшой спор возник в классе по поводу того, кому теперь следует отсесть – самой Меркуловой или ее обидчику. Решили, что это должен сделать именно он.

Лариса вернулась слегка возбужденная, а попозже появился и сам герой с бледным покрытым красными пятнами лицом и гладко зачесанными мокрыми волосами. Вид он имел закрытый и независимый и, как ни в чем не бывало, уселся на свое место. Девчонки зашипели, чтобы он пересел, но Колеся ответил удивленным отказом: мол, а чегой-то я – пусть сама, если ей надо… Меркулова не стала долго ждать, она вскочила, схватила в охапку свои вещи и громко потребовала, чтобы он пропустил ее. Колеся повернулся боком и нахально ухмыльнулся всему классу: «пажжаласта!» Меркулова перешла на соседний ряд, и Лариса Константиновна недовольно сказала:

– Ну, теперь все, успокоились, наконец? Я уже могу продолжать урок?.. Что вы точно осатанели все…

Все потихоньку обменивались многообещающими взглядами, а кое-кто пытался показать Колесе кулак, но он не смотрел.

На перемене, посоветовавшись, решено было его пока не трогать – пускай еще немножко погуляет, авось «дозреет». Вообще, в школе никакого шума сейчас лучше не поднимать. Это внутреннее дело самого класса, и они сами, между собой, должны его решить. Ведь ясно, что при Любови Захаровне такого просто не могло бы произойти, а Лариса еще не освоилась до конца в их внутренних взаимоотношениях, и ждать от нее полноценного вмешательства не стоит. Так что надо спокойно дожить до конца уроков, выйти на улицу и там уж всем классом разбираться что к чему. Чтобы разбирательство получилось честным и справедливым, суд тут же постановил, что никто из мальчишек Колесю трогать не должен – пусть только проследят, чтобы он не сбежал, но без рукоприкладства. А поговорят с ним сами девчонки: они все считают себя лично обиженными тем, что он поднял руку на одну из них. Мальчишек такая необычная роль немного смешила и возбуждала, но они – удивляясь тому, какие у них девки, оказывается, боевые, – согласились постоять на подмоге, а в случае непредвиденных осложнений защитить их всех. «Да что ж вы думаете, мы с ним не справимся, что ли? – заводно веселились девки. – Да если надо будет, так мы и со всеми вами разберемся без всякой помощи!.. В крайнем случае, с каждым по отдельности!» – «А, ну-ну, давайте…» – с некоторой грустью отвечали ребята.