Читаем без скачивания Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть - Айдын Шем

Только паническим состоянием бедолаги-директора можно объяснить то, что он, получивший уже однажды афронт в спецкомендатуре при городском Управлении государственной безопасности, вновь поперся туда же, потеряв самоконтроль. На этот раз старший лейтенант Иванов был очень резок:

- Вы каждый раз появляетесь у меня со своими ничего не значащими предупреждениями! Вы решили поиздеваться над госбезопасностью? - возвысил Иванов голос. - Вы мешаете своими провокационными посещениями работе важного государственного органа!

Ефим выскочил на улицу как побитая собачонка и, прибежав в полуобморочном состоянии к себе домой, заперся от ахающей и охающей супруги, до вечера просидев неподвижно в кресле. Что там вертелось-делалось в его воспаленном мозгу? Ненависть ли руководила его неумными действиями или страх, что его обвинят в том, что в его школе сын человека, приговоренного за свою антисоветскую деятельность к двадцати пяти годам,получил высшую ученическую награду? Но на выпускном вечере аттестат зрелости золотому медалисту Афуз-заде вручал не он, а Бетя Моисеевна, наговорившая столько добрых слов о мальчике, пришедшем три года назад на ее уроки, что глаза у мамы того мальчика наполнились слезами.

Возмущение старшего лейтенанта госбезопасности Иванова непорядочностью директора школы ожесточалось еще и тем, что сам он принимал посильное участие в судьбе юноши. В обязанности коменданта входило принимать просьбы от спецпереселенцев, и те из этих просьб, которые находятся вне его юрисдикции, переправлять в более высокие инстанции. Увы, большинство комендантов, поставленных над спецпереселенцами всех национальностей, всегда использовали свою власть во зло, тем самым зарабатывая поощрения от начальства. Но были и такие, которые старались помочь униженным людям или, во всяком случае, не творить зла по своей инициативе.

Нет ничего глупее, чем огульно охаивать людей по их принадлежности к тому или иному общественному институту. Александр Герцен, которого в России опять не любят, пишет, что "оптовые осуждения" целых сословий по характеру их деятельности есть признак ограниченности и бесчеловечности. Он пишет, что "можно быть жандармским офицером, не утратив всего человеческого достоинства". Знаменательно, что Герцен там же говорит о доносчиках типа Ефима, что "нельзя быть шпионом и честным человеком". Воистину так! Доносительство не профессия, не сословная категория - это состояние души.

Как того требовали соответствующие правительственные постановления, каждый оканчивающий школу спецпереселенец, юноша или девушка, должен был за несколько месяцев до получения аттестата зрелости обратиться в комендатуру с письменной просьбой разрешить ему продолжить учебу в том или ином техникуме или институте. Такое же прошение написал еще в январе и Камилл. Однако через месяц его вызвал старший лейтенант Иванов и ознакомил с официальной бумагой, поступившей из республиканской госбезопасности, в которой Камиллу отказывали в праве выехать на учебу в Ташкент. Предлагались на выбор два педагогических института, один в Нукусе, другой в Ургенче - в далеких областных городах. Но самая потеха была в том, что в следующей строке документа сообщалось, что в одном из институтов обучение проводится на каракалпакском языке, в другом - на узбекском.

- Дайте, я сам прочту! - ошеломленный Камилл перечитал присланный ему отказ. Пока юноша читал, Иванов глядел на него с горечью, он и сам не ожидал, что наверху будет принято такое решение.

- Что же тебе, Афуз-заде, посоветовать? - произнес комендант. - Ты понимаешь, что тут от меня ничего не зависит. Попробуй повторить свою просьбу, напиши, что из-за тяжелого материального положения ты не можешь поехать в далекую область. Обучаясь же в Ташкенте, ты можешь получать продукты из дому, например, через проводников поезда. Напиши не задиристо, покорно. Попытайся разжалобить.

Камилл написал, как и посоветовал ему Иванов, короткую повторную просьбу разрешить ему продолжить учебу в городе Ташкенте, отстоящем от места проживания его на расстоянии двадцати пяти километров. И о проводниках пригородного поезда упомянул. Но в то же время он решил написать большое письмо в Москву.

В то время президентствовал в Советском Союзе маршал Климентий Ворошилов. Точнее не президентствовал, а был Председателем Президиума Верховного Совета СССР, что в какой-то анекдотичной степени было схоже с президентским статусом. В довоенном детстве пятилетний мальчишка декламировал стишок:

 Климу Ворошилову письмо я написал:

 - Товарищ Ворошилов, народный комиссар! –

- ну и так далее. Вот и нынче, уже в реальности, написал выпускник средней школы письмо Климу Ворошилову. Так, мол, и так, я учусь на отлично, заканчиваю десять классов. Хочу поступить в Средне-Азиатский Государственный Университет на физический факультет. Но мне, как крымскому татарину, почему-то советская власть не разрешает отъехать на двадцать пять километров от той школы, в которой я сейчас учусь, чтобы подать документы в приемную комиссию университета. В то же время другие мои одноклассники могут поехать хоть в Москву, хоть в Ленинград - куда угодно. Как, вопрошал юный Афуз-заде, согласуется такое ограничение меня в правах с текстом Конституции? Прошу вас, писал этот нахальный ученик десятого класса, разрешить мне без препятствий воспользоваться моим конституционным правом на учебу. И о других своих правах упоминал он в этом письме, ссылаясь при том на соответствующие статьи основополагающего закона государства.

Не зря штудировал совсем недавно Камилл учебник по сталинской Конституции! Вот и доказал он этим письмом самому маршалу Ворошилову, что справедливо получил пятерку на пересдаче экзамена по той самой Конституции!

Ответ пришел не позже, чем через месяц, через республиканские инстанции. В этом ответе гражданина К. Афуз-заде уведомляли, что его письмо отправлено для рассмотрения в республиканское Министерство ГБ, оттуда, мол, и ждите ответа. И оттуда пришел ответ: не имеется никаких препятствий для вашего выезда на учебу в Нукус или в Ургенч.

Обратите внимание – никаких препятствий!

А между тем начались и завершились выпускные экзамены. Ученикам вручили аттестаты зрелости, причем Камилл и Рафаил получили аттестаты золотых медалистов. Сами медали, оказывается, изготовлялись по результатам прошедших по всей огромной стране экзаменов, поэтому желтые кругляшки медалистам должны были вручить только через год. Но это было неважно, потому что на руках были аттестаты, позволяющие поступить в любой университет или институт без экзамена!

Рафик сразу же поехал в Москву подавать документы на физический факультет Московского Государственного Университета, где на филологическом факультете уже обучался один из выпускников школы номер двенадцать имени почившего в бозе Вождя.

Камиллу обучение в Москве не светило ни в каком случае. Камилл дожидался ответа на свое очередное послание в МГБ Узбекской Советской Социалистической Республики с просьбой разрешить продолжить учебу в Ташкенте. Все его одноклассники уже подали документы кто в ташкентские институты, кто в военные училища, а Игорек уехал в Ленинград, где уже завершала свое обучение в медицинском институте его старшая сестра. И другие крымские татары получили разрешение на учебу, кто в Самарканде, а кто и в Ташкенте - неизвестно, чем руководствовались бдительные работники госбезопасности при таких назначениях.

А Камиллу предписывалось ехать в Нукус или Ургенч, и не более того. Собственно, запрета на учебу никакого не было! И когда однажды его мама в сердцах высказалась в своей конторе по поводу того, что ее сын-медалист не имеет права поступить в институт, что это нарушение права гражданина на получение образования, то заранее подготовленный органами и ожидавший такого рода высказывания камилловой мамы местный сексот при всем коллективе грубо обвинил женщину в распространении клеветы на существующий строй:

- Кто лишает вашего сына права на образование? Вы сами говорите, что ему предлагают на выбор институты в разных городах. Ваш сын, если он и взаправду хотел бы дальше учиться, мог бы поехать в Нукус или в Хорезм, неважно куда. А разве в нашем городе для него не найдется работы? Он у вас не хочет ни работать, ни учиться! Вы его желание тунеядствовать прикрываете антисоветскими разговорами!

А когда одна из присутствующих при этом русских женщин возразила, что нельзя ограничивать желание мальчика учиться двумя городами, затерянными в пустыне, то сексот в новом приступе агрессивности набросился на нее:

- Ишь, какая наглая! А там, в пустыне, живут тоже советские люди, между прочим! Чем они хуже тебя! Пристроилась тут, понимаешь! Вот и тебя надо бы в Каракалпакию отправить!