Читаем без скачивания Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон

– У меня поручение, – яростно запротестовала я. – Я должна немедленно доставить шинели полковнику Мюллеру. Он ждет. Отпустите меня, и я никому ничего не скажу.

– Я никому ничего не скажу… – передразнил он. – Я никому ничего не скажу… Ха-ха-ха! Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты немного опоздаешь. – Он потянул меня за волосы за кусты, второй рукой зажимая мне рот. – Сейчас ты дашь мне то, что я хотел от тебя несколько недель назад. Помнишь? Рольф всегда получает то, что хочет.

У меня душа ушла в пятки. И не только потому, что он был свирепым бегемотом, рычащим зверем, но он был вооружен: на одном бедре у него висела кобура с пистолетом, на втором – нож. Я поняла, что эту ночь не переживу.

Он достал нож из ножен и ткнул в мою юбку.

– Сама снимешь или разрезать?

Я стояла, не шелохнувшись. В другое время ему пришлось бы меня убить, прежде чем я позволила бы себя тронуть. Но сейчас в моих туфлях было спрятано донесение Ареса. Оно могло изменить ход войны. Я обязана доставить его полковнику Мюллеру! Не сводя глаз с обидчика, я сняла юбку. На его лице расплылась похотливая улыбка. Он повалил меня на землю и, широко расставив ноги, встал надо мной. Я следила за тем, как он расстегнул ремень и стал спускать штаны. Рольф тяжело задышал.

Когда он оседлал меня, взгляд мой упал на его пистолет, но дотянуться я еще не могла. Пришлось извернуться. Подвинуться в сторону. Подпустить его поближе. Я обхватила его руками и потянула на себя.

– Ага! – возликовал он. – Тебе нравится.

Дыхание Рольфа участилось. Я скользнула правой рукой ему за спину, по бедру, выхватила из кобуры пистолет и ткнула дулом ему под подбородок.

– Встать! – приказала я.

– Ха-ха! – засмеялся он. – Ни черта ты в пистолетах не понимаешь.

– Не стоит на это рассчитывать. Я же дочь Капитана.

Я нажала на спусковой крючок и проделала в его голове дыру.

Я тряслась как осиновый лист. Мои руки, лицо, блузка были в крови. Я столкнула с себя тело Рольфа и спрятала в кусты. Вытерла руки о траву, надела юбку.

Моя тележка так и стояла на улице. Я подбежала и начала поспешно толкать ее по улице за угол. Я должна была попасть к полковнику Мюллеру, но не могла войти к нему в дом вся в крови. Меня могла увидеть Эльза.

Через три квартала, по другую сторону железнодорожных путей, через город извивалась речка Хехло. Я прополоскала блузку и вымыла, как могла, лицо и руки в мутной воде. Я выглядела отвратительно, но, по крайней мере, бóльшую часть крови смыла.

Наконец я дошла до нужного дома и постучала в дверь. К счастью, открыл сам полковник. Он взглянул на меня и в ужасе отступил.

– Что, черт побери, с тобой произошло?

– На меня напали. – У меня кружилась голова. – Но я доставила донесение, господин начальник.

Он поспешно завел меня в кабинет и закрыл дверь. Я села в кожаное кресло, посмотрела на него мутным взглядом, и меня вырвало прямо на ковер.

– Господи! – воскликнул он. – Нужно немедленно все убрать. Нам повезло, что Эльзы нет дома.

Он вышел из кабинета, а я достала донесение и положила его на стол. Одна из бумаг развернулась. То, что я прочла, меня испугало. Безумие! Просто невероятно! Я и без того жила в кошмаре, но в донесениях Ареса описывались вещи намного более ужасные, чем можно было себе представить: камера в бункере № 2, куда заводили обнаженных узников и массово травили газом. В бумагах говорилось, что завод концерна ИГ Фарбен производит газ «Циклон Б» для дальнейшего истребления еврейской расы.

Далее описывался сам процесс отбора. Евреев, приезжающих в Освенцим, делили на мужчин и женщин. Затем эсэсовцы шли вдоль рядов и тех, кого считали пригодными для работы, сгоняли в одну сторону площадки. Остальных – женщин, детей до четырнадцати лет, стариков и инвалидов – уводили в бараки. Донесение также содержало план двух лагерей, расположение бараков и блоков.

Я даже не представляла, что прочитанное может так ужаснуть. Неудивительно, что Ян подчеркивал: это бумаги чрезвычайной важности. Когда я читала донесение, в кабинет вошел полковник. Я схватила бумаги и потрясла перед его лицом.

– Вы знаете об этом? Что же вы, немцы, творите? Чудовищно!

Он схватил меня за плечи:

– Тсс… Ни слова! Ты ничего не видела. Ты меня поняла? Это должно попасть в Лондон. Любая утечка информации… если гестапо прознает об этом… нас найдут. Они уничтожат сеть. Ты хотя бы на секунду представляешь, что будет, если нас обнаружат? Гестапо – самая совершенная контрразведка в мире. В начале года они обнаружили в Праге документы и раскрыли наших лучших секретных агентов-поляков. Они выследили их даже в Стамбуле. Если они узнают о донесениях Ареса, то рассекретят его и всех наших агентов, включая тебя, меня и Давида. Не следовало тебе вообще читать эти донесения.

– Обо мне не беспокойтесь. Я ни слова не пророню. Единственное, что меня волнует, – чтобы эта информация достигла остального мира.

Он кивнул:

– Расскажи, что сегодня с тобой произошло.

Я рассказала ему о нападении. Губы у меня дрожали, но не от страха. От злости. Ярости.

– А тело где? – спросил полковник. – Мы должны немедленно избавиться от него. Если СС и гестапо обнаружат убитого капрала вермахта, последуют массовые репрессии. Но сперва нужно тебя отмыть. Ты знаешь, где ванная. Прими душ и пойдем.

Странно было вновь принимать душ в собственном доме. Я стояла в своей ванной и смывала с себя кровь насильника-нациста. Все казалось нереальным. Ничего из этого не происходило на самом деле. Как в одном из этих странных снов, когда невероятные эпизоды связаны вместе и когда, просыпаясь, гадаешь: как же разум мог создать подобные причудливые вещи? Я закончила принимать душ и чуть не отправилась в свою спальню.

Полковник взял лопату, и мы вышли из дома. Мы везли тележку шесть-семь кварталов до того места, где на меня напали. Тело Рольфа – без значительной части черепа – так и лежало в кустах со спущенными штанами. Мы попытались затолкать его на тележку, но в нем было килограммов сто. Мертвого веса. Мы не смогли его поднять, поэтому наклонили тележку и вкатили на нее тело. Потом вырыли у реки неглубокую могилу и свалили в нее Рольфа. Туда же бросили его пистолет и фуражку. Я не дала полковнику натянуть на него штаны.

– Зароем так, как он умер, – заявила я. – Он не заслуживает уважения. Если кто-нибудь его найдет – поймет, почему его убили.

– А у тебя крутой нрав, – улыбнулся полковник Мюллер. – Я сразу это понял. Ладно, зароем его с приспущенным «флагом».

Мы забросали Рольфа землей, и полковник велел мне везти тележку к Давиду, а сам зашагал к себе домой. Следовало бы сказать «ко мне домой»… Он сделал шаг и обернулся:

– Отличная работа, дочь капитана Шейнмана! Отец гордился бы тобой.

Я доехала до Цеха и поставила тележку на место. Давид открыл дверь, впустил меня и сразу спросил:

– Что, черт побери, с тобой произошло?

Я разрыдалась и какое-то время не могла говорить, только сообщила, что донесение доставлено. Как обычно, на ночь я осталась у Давида. Он был таким добрым и понимающим. Ближе к утру я подробно рассказала ему, как все прошло, но так и не призналась, что на меня напали.

Он заверил, что гордится мною. Сказал, что я героиня Польши.

– Больше тебе не придется работать связной. Мы найдем другого человека. Ты уже внесла свою лепту, этого достаточно.

– Черта с два! Я читала сегодняшнее донесение, Давид, и знаю, что написал Арес. Это безумие! Я настаиваю на том, чтобы оставаться частью сети.

Услышав это, он поцеловал меня и сказал, что очень встревожен.

– И в ту ночь вы окончательно в него влюбились? – поинтересовалась Кэтрин.

– Я не говорила, что влюбилась в Давида.

– Я вам тоже не говорила, что беременна.

Лена улыбнулась:

– Знаете, отвечу вам так: если бы я до этого не влюбилась – точно влюбилась бы в ту ночь.

– Утро наступило слишком быстро.

Давид легонько толкнул меня локтем.

– Пересменка, – сказал он, – я должен спуститься вниз. А ты возьми выходной, отправляйся домой и поспи.

– Думаешь, я смогу заснуть?

– Тогда оставайся здесь. Я приду позже.

Я и осталась. Честно признаться, на целых три дня. Я была на седьмом небе от счастья.

– Любовь зарождается даже при самых ужасных обстоятельствах, – сказала Кэтрин. – Напоминает мне «Касабланку»[34] – базовые инстинкты действуют.

– Кэтрин! – урезонила ее Лена, правда, с улыбкой.

– Простите, но я верю в трогательные любовные истории. Особенно во время войны. У меня такое чувство, как будто я разговариваю с Ингрид Бергман.

– Ладно-ладно. Довольно. – Лена села прямо, скрестила ноги и поправила юбку. – В 1942 году немцы начали ликвидировать польские гетто в соответствии с принципами Ванзейской конференции и постановили очистить Хшанув уже к концу года. Как и бóльшая часть мира, мы понятия не имели о Ванзейской конференции.