Читаем без скачивания Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон

К ноябрю Каролина стала толстой, как слониха. Майор Фальштайн смотрел на нее и качал головой. Зигфрид замолвил за нее словечко, уверяя, что она шьет намного лучше многих девушек. Прежде всего имела значение именно производительность: если у тебя высокая производительность, ты остаешься; если производительность падает, тебя депортируют. Из-за депортации количество швей значительно уменьшилось, и майору были просто необходимы хорошие работницы. Поэтому у Каролины была работа, пока она могла сидеть за швейной машинкой.

Без Давида новости о войне оставались на уровне разрозненных слухов, большей частью неправдивых: англичане заняли Францию, Берлин бомбят, Гитлер умер… В общем, всякая чушь. Благодаря Зигфриду мы слышали и нацистскую пропаганду: немецкие войска уже под Москвой, Америка сдалась на милость Японии, Лондон разбомбили до основания… В Хшануве, будучи отрезанными от остального мира, мы находились в информационном вакууме.

Один день плавно перетекал в другой. Мы продолжали заниматься обыденными делами, даже несмотря на то, что судьба гетто казалась предрешенной: всех евреев должны были переселить. К декабрю больше половины населения гетто уже упаковало вещи и отправилось на поездах в другие лагеря. Мне сказали, что через несколько недель закроется и Цех, а производство шинелей и военной формы будет перенесено в трудовые лагеря. В этом была логика. В Хшануве рабочие до сих пор получали зарплату, даже евреи. Но фабрика, на которой платили зарплату, не могла конкурировать с концентрационным лагерем, где использовалась рабская сила. Экономика производства 101.

В декабре вернулись зимние холода. Мы опять заткнули щели газетами. Спали в пальто. Но в этот раз нам с Каролиной было сложно спать под одним одеялом. Ей было настолько неудобно, что она никак не могла заснуть. Она просыпалась среди ночи и подкладывала под спину мяч. Ей приходилось потягиваться, чтобы глубоко вдохнуть, и она постоянно извинялась за свои охи и вздохи.

Когда стало очевидно, что конец гетто неминуем, Каролина решила поднять вопрос о том, чтобы жить с мамой Зигфрида в Баварии. Не лучше ли там родить ребенка? В тепле и чистоте? Когда они смогут туда отправиться? Но Зигфрид ответил, что время сейчас неудачное, он не может уехать домой и пока не придумал, как вытащить Каролину из гетто. Но волноваться не стоит.

– Этот мерзавец никогда и не собирался на ней жениться? – спросила Кэтрин.

– Ошибаетесь. Он очень ее любил. Я теперь точно это знаю. Мне кажется, что, учитывая время и обстоятельства, они были просто влюбленными глупцами. Она верила, что они создадут семью, а он по глупости полагал, что сможет осуществить это во время войны. Но он любил ее и продолжал приносить нам еду, фрукты, молоко, сыр и мясо. Мы были самыми здоровыми девушками в гетто.

Схватки у Каролины начались в первую неделю января. После работы мы попросили, чтобы к нам зашла Мюриэль Бернштейн. До войны Мюриэль училась на медсестру в Кракове и, слава Богу, до сих пор работала в больнице. Юденрату удалось оставить в больнице двух докторов и трех медсестер – вне списка на депортацию.

– У нее раскрытие, – сказала Мюриэль. – Уже скоро. Принесите чистые простыни и воду. Позовете меня, когда между схватками будет не более десяти минут.

В шесть утра я побежала в больницу.

– Где Мюриэль Бернштейн?

– Она еще не пришла. Наверное, до сих пор дома. Улица Сосновая, 14.

Я бежала что есть духу, но оказалось, что Мюриэль ушла в магазин, чтобы отстоять очередь за хлебом и булочками. У них еще и булочки были?! Я вновь помчалась по улицам, а когда добежала до булочной, то увидела Мюриэль в самом конце очереди.

– Она рожает, – выдохнула я, запыхавшись. – У нее схватки каждые три минуты.

– Три минуты? Я же сказала позвать меня, когда будет десять минут.

– Знаю, но я спала, а она не стала меня будить.

Мы вдвоем бросились к нам домой и обнаружили Каролину, которая лежала на спине, вцепившись в края матраса.

– Боже мой! Как же больно! – кричала она.

Мюриэль наклонилась, посмотрела и сказала:

– Господи, нельзя терять ни минуты! Уже показалась головка. – Она разостлала под Каролиной чистую простыню, вымыла руки. – Уже пора. Каролина, сейчас ты будешь рожать. Тужься. Сильнее, Каролина. Давай же, девочка!

Каролина закричала – и на свет появилась Рахиль, прекрасная девочка весом чуть меньше двух килограммов. Мюриэль передала мне ребенка.

– Подержи ее. Каролина еще не закончила. – Она опустилась на колени. – Каролина, еще один идет. Ты должна еще раз постараться. Давай, дорогая. Тужься сильнее.

Через две минуты родилась еще одна девочка. Ее назвали Лия. Мы сидели втроем, глядели на этих прекрасных малышек и плакали. Вот они и родились. Близнецы Каролины.

Я так ясно все вижу, как будто это произошло только сегодня. Каролина лежала в постели, на каждой руке по малышке. На ее лице была очаровательная улыбка. Мюриэль мыла руки. А я? Я стояла и плакала.

– Пусть Господь благословит вас троих, – сказала Мюриэль. – Да переживем мы все войны в здравии и любви!

Кэтрин отложила блокнот, встала и потянулась.

– Какая прелесть, Лена! Отличная история. Мы должны сделать перерыв. Уже поздно, вечер пятницы, и я устала. Давайте продолжим завтра с утра.

Глава двадцать седьмая

Лиам встретил Кэтрин у двери, помог ей снять куртку и поцеловал: «Добро пожаловать домой».

– Как все прошло сегодня?

– Помнишь, я говорила, что рассказ Лены не настолько трогает меня, как откровения Бена?

– Конечно. Ты сказала, что ее история не менее страшная, но ее проще переварить, потому что ты считаешь, что можешь ей помочь.

Кэтрин кивнула:

– Я могла ошибаться.

– В том, что можешь ей помочь?

– В том, что ее проще переварить. История выбивает из колеи. Потрясает до глубины души. Я зла как черт. Хочу отомстить. Хочу возмездия. Хочу выстроить в ряд всех этих нацистских чудовищ на последнюю перекличку и смотреть, как им вынесут приговор.

– Кэт, это было семьдесят лет назад. Они проиграли войну. Многие предстали перед военным трибуналом, многие оказались в тюрьме или были расстреляны. Германия выплатила миллиарды компенсации.

– А жизни, которые они забрали, Лиам? Матери, отцы дети… Они вернут им их жизни?

– Я понимаю. Как это переносит сама Лена? Переживая историю день за днем?

Кэтрин покачала головой:

– Хладнокровно. Время от времени она замолкает, делает глубокий вдох и продолжает. Иногда плачет, но полностью себя контролирует.

– У нее есть цель. Как далеко вы сегодня продвинулись?

– Каролина наконец родила. Рахиль и Лию. Такая чудесная, трогательная история. Мне хотелось аплодировать. Только эти дети никак не могли выжить.

– Лена думает иначе.

– Знаю. Меня подмывало просидеть с ней всю ночь, чтобы узнать, почему она полагает, что они выжили. Но внутреннее чутье подсказывает мне, что это невозможно. Зигфрид и не собирался увезти еврейских младенцев к своей матери вглубь Германии. Каролина по глупости в это верила. В Хшанув пришла зима, а дома не отапливались. Есть было нечего. Как может выжить новорожденный младенец? В конце концов, не забывай об «окончательном решении». Гетто расселяли, следуя приказу в течение нескольких месяцев избавить город от евреев. Здания должны быть снесены. Гетто сровняют с землей. Всех, кто остался, посадят в поезда и депортируют в другие лагеря, большинство отправится в Освенцим. Младенцев, детей до четырнадцати лет, инвалидов, стариков никто никуда не расселял. Их уничтожали сразу по приезду в лагерь. Шанс выжить был только у молодых и сильных. Известно, что были убиты почти все из трехмиллионного еврейского населения Польши.

– Но Лена верит, что близнецы выжили?

Кэтрин пожала плечами:

– По всей видимости, да.

– А ты до сих пор считаешь, что в этой истории есть еще что-то?

– Не сомневаюсь ни капли. Чутье адвоката подсказывает мне, что тут скрыта какая-то страшная тайна. Не знаю, захочет ли Лена ее раскрыть. Возможно, я пойму, в чем дело, но может быть, что и нет.

– Может, мания?

– Не думаю. Тогда у нее чертовски развито воображение, она повествует с такими подробностями… Сделай одолжение, проверь по архивным документам нацистской Германии, существовал ли некий полковник Мюллер. Если да, то был ли он командирован в Хшанув? И что с ним стало?

– Хорошо. Это я смогу. Но обязан предупредить: я за тебя волнуюсь. Понимаешь, в твоем положении… выслушивать такие подробности, одну за другой…

– В моем положении, да? В моем деликатном положении?

– Постой. Я не имел в виду…

– Да конечно! Не имел… Черта с два!

– Ты беременна, а слушаешь историю об умирающих детях, твое эмоциональное…

– Эмоциональное! Ты с ума сошел? Ты хочешь, чтобы я оставалась равнодушной, бесчувственной и безучастной? Ты бы таким остался? Не думаю! Как будущего отца, просто как человека, тебя бы, как и меня, тронула эта история. Тронула – и разозлила.