Читаем без скачивания Брэдбери - Геннадий Прашкевич

«Стал ли человек разумнее? Не думаю. Как он устраивал бессмысленные войны, так и устраивает, даже если знает заранее, что проиграет их…»

Однажды на Марсе перепуганные переселенцы все как один выбежали из домов.

Они бросили недоеденный ужин, недомытую посуду, сборы в кино, они стояли на своих новеньких верандах и с ужасом смотрели на родную такую далекую планету Земля, висящую над горизонтом. Они расстались с ней три или четыре года назад и вот теперь увидели то, чего так боялись: Земля взорвалась!

Как вести себя перед лицом этой нестерпимой беспомощности?

На ночные газоны вынесли остывший ужин, накрыли складные столы, и вот люди вяло ковыряли пищу вилками до двух часов ночи, когда с Земли, наконец, долетело первое внятное послание светового радио.

Словно далекие светлячки, мерцали в небе мощные вспышки морзянки.

АВСТРАЛИЙСКИЙ МАТЕРИК ОБРАЩЕН В ПЫЛЬ…

ЛОС-АНДЖЕЛЕС И ЛОНДОН ПОДВЕРГНУТЫ АТОМНОЙ БОМБАРДИРОВКЕ…

ВОЙНА, ВОЙНА…

Ужасным ощущением такой вот скорой и беспощадной, может, действительно последней в истории человечества войны жили все мы в середине XX века.

5 марта 1946 года в Вестминстерском колледже в небольшом американском городке Фултон, штат Миссури, Уинстон Черчилль произнес известную речь. Кстати, выступал Черчилль в Фултоне исключительно как частное лицо, он не был в то время премьер-министром Великобритании, но авторитет бывшего премьера был так огромен, что его слушали, затаив дыхание. А он всего лишь повторял, казалось бы, всем уже давно известное: атомная война неизбежна… атомная война может разразиться в любой момент…

В этот лучший вечер моей жизни,когда деревья тонут в золоте прошлого,а равнины тонут в серебре будущего,между мной и вами — всего лишь фраза из одного старинного романа:«Женевьева, вы всегда царствуете над вещами»…

В тихом городе —по улице с довоенной архитектурой,под деревьями в золоте прошлого,под рекламой в серебре будущего,будто сойдя с самолета,вы идете…

Медленно поднимаю глазаот блеска ваших маленьких туфель — к блеску неисчислимых галактик.Поздняя звезда вырвана, как кусок штукатурки, пулей.Где-то там, в далеких радиосигналах,наша маленькая тревожная Земляищет своего продолжения…

Как хорошо, Женевьева,что вы существуете такой —всегда царствующей над вещами…53

Рей Брэдбери оказался жестче.

Прекрасная Женевьева вбежала в его рассказ, датированный декабрем 2005 года, прямо из pulp-литературы. У нее пухлые белые пальцы, толстое испуганное лицо, глаза — как два огромных яйца, воткнутых в бесформенный ком теста. А ноги — толстые, белые, и волосы неопределенного бурого оттенка, тщательно уложенные в виде растрепанного птичьего гнезда, а губ вообще нет, вместо них — нарисованный через трафарет жирный красный рот.

Но (парадоксы искусства!) всё это обитает в нашем сознании одновременно — и блеск далеких галактик над чудесными туфельками Женевьевы, всегда волшебно царствующей над вещами, и растрепанные волосы брэдбериевской Женевьевы, ужасно улыбающейся нарисованным через трафарет жирным ртом.

Да, Брэдбери доказал: Марс — это тот же Огайо, тот же Иллинойс.

Ничего, собственно, не изменилось. Только планета называется по-другому.

«На заброшенном дворе отец сложил книги в кучу и поджег. Бумага морщилась, словно стариковская кожа, пламя окружало и теснило легионы слов. “Государственные облигации”; “Коммерческая статистика 1999 года”; “Религиозные предрассудки”; “Наука о военном снабжении”; “Проблемы панамериканского единства”; “Биржевой вестник за 3 июля 1998 года”; “Военный сборник”. Отец нарочно захватил все эти книги и теперь с наслаждением бросал их в огонь, объясняя своим детям, в чем тут дело.

— Я сжигаю образ жизни — тот самый, который сейчас выжигают там, на Земле. Простите меня, если я говорю как политик, но ведь я бывший губернатор штата. Я был честным человеком, и меня за это ненавидели. Жизнь на Земле никак не могла устояться, чтобы хоть что-то сделать как следует, основательно. Наука слишком стремительно и слишком далеко вырвалась вперед, и люди заблудились в машинных дебрях, они, словно дети, чрезмерно увлеклись занятными вещицами, хитроумными механизмами, вертолетами, ракетами. Не тем занимались. Без конца придумывали все новые и новые машины — вместо того чтобы правильно управлять ими. Войны становились все более разрушительными и в конце концов погубили Землю. Вот что означает долгое молчание радио. Вот от чего мы бежали. Нам посчастливилось. Больше ракет на Земле не осталось. Пора вам всем узнать, что мы прилетели на Марс вовсе не рыбу ловить. Я все откладывал, не говорил, теперь скажу. Земля погибла. Пройдут века, прежде чем возобновятся межпланетные сообщения, — если вообще возобновятся. Тот наш образ жизни доказал свою непригодность и сам себя задушил. Вы только сейчас начинаете жить. Я буду вам повторять это каждый день…» («Октябрь 2026. Каникулы на Марсе»).

И неожиданно предложил: «А теперь покажу вам настоящих марсиан».

Мимо развалин они пошли вниз к каналу — под звездами, высыпавшими на небо.

— Ну где, где они, эти марсиане?

— Да вот же они, прямо перед вами, смотрите!

И пораженные, — и Тимоти, и Майкл, и Роберт, и мама, и папа, все они долго смотрели в свои отражения в ночной воде, а отражения из воды так же долго всматривались в них…

В том же 1951 году повесть «Марсианские хроники» вышла в Англии — под названием «Серебряная саранча» («The Silver Locusts»).

«Ракеты жгли сухие луга, обращали камень в лаву, дерево — в уголь, воду — в пар, сплавляли песок и кварц в зеленое стекло; оно лежало везде, словно разбитые зеркала, отражающие в себе ракетное нашествие. Ракеты, ракеты, ракеты, как барабанная дробь в ночи. Ракеты роями садились в клубах розового дыма. Из ракет высыпали люди с молотками: перековать на привычный лад чужой мир, стесать все необычное, рот ощетинен гвоздями, словно стальнозубая пасть хищника, сплевывает гвозди в мелькающие руки, и те сколачивают каркасные дома, кроют крыши дранкой — чтобы спрятаться от чужих, пугающих звезд, вешают зеленые шторы — чтобы укрыться от ночи. Затем плотники спешат дальше, и являются женщины с цветочными горшками, пестрыми ситцами, кастрюлями, поднимают кухонный шум, чтобы заглушить тишину Марса, притаившуюся у дверей, у занавешенных окон. За шесть месяцев на голой планете был заложен десяток городков с великим числом трескучих неоновых трубок и желтых электрических лампочек. Девяносто с лишним тысяч человек прибыло на Марс, а на Земле уже укладывали чемоданы другие…» («Август 2002»).