Читаем без скачивания Похождения Стахия - Ирина Красногорская

– Не осуждай: я счастлива, думм бер. Наконец счастлива!

Он также неизменно отвечал ей мысленно: «Дай-то Бог!»

Конец ее счастью положила депеша, прибывшая из Петербурга на имя Бестужева. Петр Михайлович не сделал из нее тайны. Несколько раз прочитал ее вслух Анне и Морицу, так что при желании они могли затвердить ее наизусть. В ней же говорилось: «Хотя нами сегодня и получено ваше письмо о выборе чинами курляндскими в герцоги графа Саксонского Морица, однако имеете вы еще раз предлагать им его светлость, князя Меньшикова, ибо он здесь доносил, что прежде чины курляндские на выбрание его не только склонны были, но и сами желали, дабы он был герцогом у них».

И читавший и слушавшие понимали: светлейший князь лжет и депешу скорее всего писал сам. Понимали и то, что не Екатерина, а он правит Россией и управы на него не найти.

Удалая головушка, Мориц предложил Анне венчаться тайно и бежать с ним во Францию. Она согласилась, а бежать в чем была не отважилась. Приготовлений к побегу скрыть ей не удалось. Кто-то донес о них Бестужеву. Он приехал вовремя.

– Девочка моя, – заговорил с искренней любовью, не тяготясь присутствием Морица и стража у дверей, – дорогая моя девочка, – и грузно опустился на колени подле кресла герцогини, – ты погубишь себя. Ни одна любовь лиц коронованных не кончалась счастьем. Поверь мне! Да что далеко ходить – дядя графа, славный саксонский генерал погиб из-за любви.

Петр Михайлович, продолжая пребывать в неудобной для его лет и положения позе, рассказал историю несчастного Филиппа фон Кенигсмарка. В ранней юности тот был пажом Софьи-Доротеи, дочери герцога Брауншвейгского. Молодые люди питали друг к другу романтические чувства. Но чувства чувствами – политика превыше их. Софью-Доротею выдали замуж за двоюродного брата, принца Ганноверского. Филипп сыскал славу на военном поприще, стал генералом. Встретились через много лет при дворе герцога Ганноверского. Филипп узнал, что Софья несчастна в браке. Муж суров, груб, к тому же изменяет ей постоянно. Былая любовь возродилась. Возлюбленные после неудачной попытки расторгнуть брак Софьи решились бежать. И не сумели скрыть своего намерения в ганноверском замке, полном шпионов. Глубокой ночью, когда карета была уже заложена, Софью-Доротею и преданную ей придворную даму арестовали. Даму отправили в тюрьму, а Софью на пожизненное заключение в какой-то замок.

– А генерал бесследно исчез. Есть основания полагать, что его убили, – сказал Петр Михайлович. – Я не хочу, чтобы нечто подобное приключилось с племянником Кенигсмарка. Не допущу, чтобы пострадала ты, Анна. Так что ваш побег предотвращен. Будем вместе искать средства, чтобы брак состоялся.

– Вы забыли, любезный Петр Михайлович, что между Доротеей и моим несчастным дядюшкой стояла еще и влюбленная в него всесильная куртизанка графиня фон Платен. Мы же с герцогиней свободные люди. Все наши романтические привязанности в прошлом. – И, не давая Бестужеву возразить, простодушно предложил: – Позвольте поднять вас. Ноги, наверное, затекли?

Бестужев отстранил его руку и легко поднялся сам, заговорил назидательно:

– Коронованные особы не могут быть свободны, граф. Их сильнее всяких пут связывает положение. И не интриганка Платен стала на пути возлюбленных, а политика. Политике любовь противопоказана!

Анна слушала его с видом провинившейся дочери.

Бестужев поклонился и вышел.

А Стахий поздним вечером у себя в постели вспомнил еще одну горестную любовную историю. Года за два перед этим на Сенатской площади в Петербурге был казнен красавец камергер императрицы Виллим Монс, брат бывшей фаворитки царя. Тело его и голову на шесте царь повелел выставить на всеобщее обозрение. Официально сообщалось, что камергер лишился головы за лихоимство. На столбах близ эшафота висели списки взяток, какие он брал. Но… но вечером после казни царь привез на площадь жену, чтобы показать ей останки камергера. Но… затем приказал заспиртовать голову и поместить ее в кабинете императрицы. А перед казнью камергера, обвиняя императрицу в особом к Монсу расположении, разбил нарочно, в бешенстве, драгоценное венецианское зеркало. Желал показать: ничего не стоит вот так же разбить и ее жизнь. Забыл, должно быть: с зеркалами шутки плохи. Месяца через три и самого царя Петра не стало. Слух же о том, что красавец Виллим Монс пострадал не за лихоимство, усилился. И подтверждением ему стало стихотворное признание самого несчастного, получившее широкую огласку: «Любовь – моя погибель! Я питаю в своем сердце страсть: она причина моей смерти. Я дерзнул полюбить ту, которую должен был только уважать».

«Человек, дерзнувший полюбить императрицу, рискует жизнью. Дерзнувший полюбить герцогиню, тоже рискует», – подумал Стахий.

После неудавшегося побега герцогиня перекочевала со своим двором в Митаву. И вскоре отправилась в Ригу. Стало известно, что туда прибыл князь Меншиков. Была ли поездка одним из задуманных Бестужевым средств или Анна предприняла ее по своему усмотрению, Стахий не понял. Ездила инкогнито. Только его да девочку, камер-медхен, с собой взяла. Остановилась в слободке напротив города, на курляндском берегу Даугавы. Опасалась быть задержанной в Риге, принадлежащей России. Стахия отправила с запиской к князю.

Светлейший тотчас же поехал к ней. Говорили они без свидетелей около часа за плотно закрытыми дверями. Возвращался Меншиков к себе раздосадованным. После его ухода Анна громко плакала, всю ночь что-то писала, рвала и жгла исписанные листки. Едва рассвело, приказала двигаться в обратный путь. В замке уединилась с Бенигной, рассказывала возмущенно:

– Послушай, Бен, какие нелепые, дурацкие доводы привел Данилыч. Ее Величество не изволит допускать Морица до герцогства Курляндского из-за вреда интересам России и Польши. Мне же вступать в супружество с ним не-при-лич-но! Понеже оный рожден от метрессы, а не от законной жены. Каково, а? Ежели я решусь все-таки на это супружество, то моему высочеству, ее Величеству и всему государству российскому будет бесчестно. Бесчестно!

– И говорил такое Данилыч, Алексашка, – сын конюха, бывший казачонка, мальчишка на побегушках! Воистину – из грязи в князи. Ее Величеству бесчестно будет! Будто я не знаю, сколько лет она с дяденькой невенчанной жила. Дочери от незаконного брака. Говорят, и с Меншиковым…

– Тише, ваше высочество! Тише, Анхен, – и у стен уши, – остановила Бенигна и плотнее закрыла дверь. Ушей Стахия они никогда не принимали в расчет.

Меншиков оказался легок на помине. Объявился нежданно-негаданно в Митаве. Встретился с депутатами сейма. Объяснялся с ними, как со своими подданными, а то и крепостными. Грозил: откажутся избрать его герцогом – заставит, введет в Курляндию войска, ослушников сошлет в Сибирь. Там морозы лютые, волки, что собаки на улицах стаями собираются. Депутаты объясняли ему терпеливо: никак не могут его избрать, поскольку он не немецкого происхождения и не лютеранин. Не станут они избирать и принца голштинского: ему только тринадцать лет, и до его совершеннолетия пользы от него никакой. Граф же Мориц Саксонский отвечает всем их требованиям.