Читаем без скачивания Мастер и Афродита - Андрей Анисимов

– Я его потерял, – спокойно и тихо доложил Миша.

Терентьева лишилась речи. Она шевелила губами, но не могла произнести ни слова. Наконец, глотнув воды, Зинаида Сергеевна вскочила со своего кресла и, подбежав к Павшину, схватила его за полы пиджака и, тряся юношу, зашипела:

– Я вас засажу. Вы потеряли документ с подписями известных людей. Это тебе, щенок, даром не пройдет.

Перейдя на «ты», Терентьева уже не шипела, а визжала;

– Художники, подписавшие письмо, станут свидетелями. Ты сдохнешь в тюрьме.

– Напрасно вы волнуетесь, Зинаида Сергеевна.

Ни один из художников ваше письмо не подписал, – ответил Павшин. – И перестаньте меня трясти. Вы же в Министерстве культуры, а не на базаре…

– Врешь! Они подписали! Я сейчас же обзвоню весь список. Убирайся вон отсюда. И жди. Твое место в тюрьме.

Павшин брезгливо отряхнул пиджак и молча уда" лился. Терентьева некоторое время смотрела на дверь, что закрыл за собой юноша, потом бросилась к столу, достала из ящика список фамилий тех художников, чьи подписи должны были украсить злополучное письмо, и, подняв трубку телефона, задумалась. «Надо взять себя в руки. Почему этот сопляк так вывел меня из равновесия? С ним я еще разберусь. А сейчас успокоиться и звонить. Звонить и разговаривать небрежным начальственным голосом».

Терентьева решила взять с художниками резкий официальный тон.

Первым в списке стояла фамилия Шумова. К телефону подошла супруга художника.

– Я не могу его позвать. Муж занят, – сообщила Мария Ивановна.

– Это говорят из Министерства культуры. Объясните мужу, что на проводе начальник отдела пропаганды, товарищ Терентьева.

– Народный художник СССР товарищ Шумов занят. Он пишет портрет Героя Советского Союза космонавта Титова. Я непременно передам мужу, что вы звонили. Он с вами свяжется, когда закончит работу.

В Министерстве культуры, наверное, поймут, что время космонавта дорого.

Терентьева бросила трубку. В натянутой вежливости супруги Шумова Зинаида Сергеевна уловила издевку.

Каретников подошел к телефону сам. По дикции живописца Терентьева догадалась, что ее собеседник пребывает в состоянии алкогольного опьянения. Он долго не мог понять, кто с ним говорит и что от него хотят. Когда наконец понял, то неожиданно рассмеялся. Зинаида Сергеевна опешила.

– Зиночка, – блаженно проговорил Каретников, – это ты, кисуля?

– С вами говорит начальник отдела монументальной пропаганды Министерства культуры, – старалась вернуть Каретникова в реальный мир Зинаида Сергеевна. Но тот как ни в чем не бывало продолжал:

– Зиночка, кисуля, зачем ты мне прислала эту гниду Павшина с подметным письмом? Я его, кисуля, с лестницы спустил. Ты бы сама приехала. Картинку мою оценила… Мы бы с тобой шедевр обмыли.

Зинаида Сергеевна сочла нужным разговор прекратить:

– Проспитесь, Каретников, стыдно.

Терентьева крутила диск и после разговора с каждым новым абонентом осознавала, что ее затея провалилась. Кое-кто из художников вроде был не против письмо подписать, но не хотел это делать первым.

Кто-то говорил, что рад бы, да нельзя: сволочью прослывешь. Через час в дверь постучали.

– Войдите, – бросила Терентьева, продолжая названивать.

В кабинет вошел Павшин.

– Зинаида Сергеевна, вы подписали мое заявление? – спросил он, словно ничего не произошло.

Зинаида Сергеевна дрожащей рукой вывела свою фамилию.

– Спасибо, – поблагодарил Миша. – С вами было очень приятно.., работать, – добавил он и, не дождавшись ответа, покинул кабинет. Теперь уже навсегда.

Зинаида Сергеевна заперла за ним дверь на ключ и разревелась. У нее началась обыкновенная женская истерика. Плакала Зинаида Сергеевна первый раз в жизни. Как она ненавидела всех этих монументалистов, портретистов, пейзажистов. Она, Терентьева, дает им работу, выбивает деньги из областей, республик, чтобы они, эти несчастные мазилы, не сдохли с голоду, а в благодарность что? Первый раз в жизни она обратилась к ним за поддержкой… И это художники?! Да что бы они все без нее стоили? Ничего. Ни одна из их картин не дойдет до самого захудалого западного аукциона. Нигде в мире не дадут и ломаного гроша за их мазню. Художники! Им бы молиться на советскую власть, на родную партию, которая носится с ними, холит, лелеет, обеспечивает домами творчества и мастерскими. Не ей, Зинаиде Сергеевне Терентьевой, а им страшен Темлюков. Это он заявил: «Соцреализм – бред и пошлятина». Темлюков, возможно, проживет без соцреализма, а они? Что ж, рубите сук" на котором вас так сладко кормят. Художники – недоумки, но она должна бороться. Она с детства предана коммунистическим идеалам и будет стоять за них до конца. Темлюков у нее еще попляшет.

Зинаида Сергеевна раскрыла свой телефонный справочник, выписала нужный номер на отдельную бумажку и только после этого крутанула диск.

– Девушка, соедините меня с начальником паспортного режима. Говорит начальник отдела монументальной пропаганды Министерства культуры Терентьева. Виталий Петрович, добрый день. Мы с вами лично знакомы по санаторию ЦК. Помните Новый год в Борвихе? К сожалению, я звоню по делу. У меня есть художники, которые нарушают положение о мастерских. Проживают в помещениях нежилого фонда и еще с иногородними любовницами. Запишите адрес. Я бы очень вас просила пресечь эти нарушения в корне. Вместе пообедать? Я не против. Всегда была неравнодушна к мужчинам в форме. Звоните, приглашайте.

Повесив трубку, Терентьева достала из сумки губную помаду и, подойдя к зеркалу, начертила на щелках своих губ две малиновые полосы.

9

Константин Иванович писал. К зиме световой день уменьшался. Шура позировала у окна в своем индийском платье. Свет золотил ее волосы и резко чертил силуэт. Темлюков бился над новой для себя задачей. Ему хотелось создать контрастную живопись, сохранив плавные и мягкие цветовые переходы. Шура злилась. Ей давно надоело сидеть. Огромный город с магазинами, кинотеатрами, оживленной толкучкой манил девушку. Но она терпела. «Кто я ему? – размышляла Шура. – Покамест у него любовь, все в порядке, а поднадоем – пошлет ко всем чертям. Пора в загс. Пора оформить отношения. Вот тогда он у меня попляшет. Черта с два я стану сидеть как кукла с утра до вечера».

– Ты не устала, дорогая? – машинально спросил Константин Иванович, мешая умбру с оранжевым кадмием.

– Нет, милый. Малюй спокойно, – нежно ответила Шура. – Мне не терпится поглядеть, когда ты закончишь.

Темлюков работал. Все у него ладилось. На таком подъеме художник себя давно не помнил. Он уже отдохнул от Воскресенской фрески. Но заряд, полученный от нее, требовал продолжения. За месяц Темлюков написал с Шуры несколько акварелей, один этюд маслом, два быстрых портрета темперой. Он задумал большую картину – Шура на озере. Он не мог забыть это видение. Шура, словно лесная богиня, и маленькое лесное озерцо. Он обязательно напишет эту картину и назовет «Русская Афродита».