Читаем без скачивания Там, где бродит смерть - Александр Марков

— Пойду посмотрю, что с двигателем.

— Поосторожней, я смогу еще сбросить только километров пять, — сказал Левашов, — а вы, капитан, успокойте своих людей, а то, не дай бог, начнут волноваться, когда увидят, что пилот бросился вон из летящего аэроплана. Подумают еще, что мы падаем.

— Они скорее примут пилота за сумасшедшего. До земли километра полтора, а у него нет парашюта, — улыбнулся Мазуров.

Второй пилот был уже в салоне. Он шел между штурмовиками, которым оставалось с невозмутимым видом сидеть на лавках, словно это — самое надежное и безопасное место на аэроплане. Пилот пытался сохранить равновесие. Он ступал осторожно, стараясь не отдавить штурмовикам ноги, но те заранее поджимали их, прятали под лавку, чем значительно облегчали пилоту его задачу.

Вокруг пояса пилот обмотал веревку длиной метров пятнадцать семнадцать. Свободный конец веревки он привязал к железной скобе, приваренной к краю лавки. Мазуров приказал двум штурмовикам, сидевшим рядом с дверью, открывавшей дорогу к левому крылу (это были Александровский и Рингартен), внимательно следить за вторым пилотом и, если тот начнет соскальзывать с крыла, немедленно втягивать его обратно.

— Надеюсь, что этого не потребуется, — бросил второй пилот, — я, знаете ли, неплохо ходил по трапеции. На крыльях много стяжек и распорок, за которые можно держаться. Думаю, ваша помощь понадобится, только когда я буду возвращаться. Дам знак. Трижды дерну за веревку. Тогда тяните.

— Сделаем все как надо, — успокоил его Рингартен.

Ветер толкнул его в грудь, да так сильно, что для того, чтобы удержаться на ногах, пришлось обеими руками вцепиться в борт аэроплана. Второй пилот стоял так, зажатый в дверном проеме, наверное, секунд десять, прежде чем разжал пальцы, и тут же, пока ветер не успел нанести новый удар, немного согнулся, выставив вперед левую ногу, как это делает бегун в ожидании старта. Стоило сделать первый шаг, высунуться из аэроплана и оказаться на крыле, как ветер тут же изменил свою тактику. Он уже не хотел загнать второго пилота обратно в салон, а стремился сбросить его на землю.

Ледяные струи стегали по лицу, еще немного, и они сдерут кожу и мышцы, обнажив кости. Невольно он закрыл глаза, несмотря на то, что их и так защищали очки. Второй пилот сделал полшага к краю крыла, покачиваясь, как пьяный, и выбирая наиболее оптимальную позу для того, чтобы противостоять порывам ветра. Он широко расставил ноги, немного согнув их в коленях, и как птица раскинул в стороны руки, а затем двинулся вперед. По этой походке, которая находится уже на уровне рефлексов, моряка можно узнать, даже когда он оказывается на суше, потому что, как только он немного отвлечется и перестанет контролировать себя, его руки самопроизвольно отходят в стороны и начинают балансировать. А все из-за того, что моряк привык не доверять поверхности, на которой стоит.

Крыло трясло и качало, как палубу корабля, попавшего в бурю, хотя Левашов старался вести аэроплан как можно плавнее. Крыло было скользким. Таким бывает деревянный пол, на который вылили несколько ведер воды и погоняли ее тряпкой на швабре… У второго пилота перехватило дыхание, но не из-за страха, а из-за того, что он глотнул слишком много воздуха и захлебнулся. Когда штурмовики увидели, что второй пилот оступился и подошел, как им показалось, слишком близко к краю крыла, они чуть не стали втягивать его обратно, но он вовремя выпрямился.

Открывшаяся панорама поражала. Он ощутил ее краем сознания и периферийным зрением, поскольку все его внимание сосредоточилось на ближайшем двигателе. Это была его первая цель. В эти секунды второй пилот не думал о том, что часть крыла под ним может провалиться, как прогнившие доски старого моста, перекинутого через пропасть. Если бы они летели на высоте сто или двести метров и внизу различались подробности: дома, дороги и деревья, — он, скорее всего, мог испугаться, но аэроплан был слишком высоко, а все, что находилось на земле, казалось крохотными миниатюрами, как в стране лилипутов, и из-за этого такой же крохотной становилась опасность. Если подняться еще выше, она вовсе исчезнет.

Дрожь крыла передавалась ногам. Мышцы начинали слабеть. Второй пилот уцепился руками за распорку между крыльями, повис на ней, навалившись почти всем телом, и немного отдохнул, переводя дыхание. Он и не заметил, что спина покрылась поўтом, стекавшим вдоль позвоночника.

Двигатель был тем местом, возле которого можно было вновь передохнуть. Но второй пилот чувствовал спиной взгляды двух десятков глаз, которые его невольно подталкивали.

Кожух двигателя был теплым, лишь на несколько градусов ниже температуры человеческого тела, но тепло почти не ощущалось через кожу перчаток. Он вибрировал с частотой, во много раз превышающей скорость ударов сердца. Пилоту казалось, что он может даже слышать эти удары, ведь их многократно усиливала пульсация крови, отдающаяся в барабанных перепонках.

Когда пилот миновал двигатель, штурмовики потеряли его из виду. Они осторожно вытравливали веревку, когда она начинала натягиваться.

Он почти уже добрался до неисправного двигателя, когда почувствовал, что поверхность крыла уходит из-под ног. Он не успел даже испугаться, потому что растяжка ударила в спину, точно канат на боксерском ринге, посылая его вперед и чуть в сторону, так что пилоту осталось лишь выставить перед собой руки, чтобы не очень сильно удариться о корпус двигателя. Он отбил ладони и пальцы, опять закрыл глаза и чуть не прикусил язык, да еще у него снова перехватило дыхание, словно он получил-таки удар в солнечное сплетение, который выбил весь воздух из легких. Через полминуты он понял, что починить двигатель в воздухе не сможет. Чтобы смириться с этой мыслью, ему потребовалось несколько секунд, в течение которых он сидел на корточках возле двигателя, держась за него пальцами, чтобы ветер не смел его с крыла. Его охватило примерно такое же чувство, которое охватывает кладоискателя, когда тот, преодолев множество препятствий, добирается до места, где, судя по старой карте, зарыты сокровища, и вдруг понимает, что они уже давным-давно разграблены, а значит, все его лишения напрасны.

Второй пилот никак не мог заставить себя двинуться в обратный путь. Он сидел возле двигателя с закрытыми глазами. Так, лежа в кровати, человек старается удержать последние частички сна, одновременно ясно сознавая, что нужно вставать. Вставать так не хочется, что спящий отправляется умываться мысленно, а потом, когда все же открывает глаза, неожиданно понимает, что по-прежнему находится в кровати под теплым одеялом.

Наконец второй пилот прогнал оцепенение, поднялся и трижды дернул за веревку. Штурмовики тут же дружно навалились на нее, будто участники соревнования по перетягиванию каната. Второму пилоту пришлось даже немного отпрянуть назад, чтобы не потерять равновесие. Штурмовики наверняка втянули бы его обратно в салон, даже если бы по какой-то причине он уже не мог идти. Обратный путь оказался гораздо короче. Со стороны пилот был похож на упирающегося ослика, только морковки перед носом не хватало.

Он был слишком спокоен, когда опять очутился внутри аэроплана.

— Ну что там? — спросил Рингартен.

— Цилиндры. «Фоккер» нас тогда все-таки достал. Исправить нельзя, сказал второй пилот.

За то время, что он находился на крыле, его лицо изменилось, хотя это еще почти не ощущалось. Нет, он вовсе не стал казаться старше, его кожу не избороздили новые морщины, а волосы из-за пережитых испытаний не присыпал иней, просто в его движениях появилось больше уверенности, точно так же разительно меняются новобранцы, которым удается выжить в первом серьезном бою. В его глазах появилась глубина. Теперь это были глаза человека, который ходил по краю бездны, ощущая ледяное дыхание смерти. Он столкнулся со смертью слишком близко и теперь не испытывал перед ней панического страха. Он относился к ней равнодушно, как к чему-то обычному и уже надоевшему.

Второй пилот не замечал, что продрог до костей, его кровообращение уже начинало восстанавливаться. Он затворил за собой дверь, отцепил веревку и бросил ее под лавку. Веревка, как змея, свернулась там кольцами. Потом он двинулся в пилотскую кабину.

Кончики пальцев покалывало. Повернув ручку двери, второй пилот вдруг заметил, что оставил на ней кровавое пятно. Он удивленно посмотрел на ладонь. Кожа местами содралась, и теперь из оттаявших ран начинала сочиться кровь. Боли он пока не испытывал, только легкое жжение, будто он запустил руку в крапиву и теперь на ней должны набухнуть волдыри. Он не нашел ничего лучше, как достать из внутреннего кармана куртки носовой платок и обмотать его вокруг кисти. Предварительно он стер кровь с дверной ручки. Вторая рука была не повреждена. Лишь в запястье что-то ныло, как это бывает у стариков при перемене погоды или магнитных бурях.