Читаем без скачивания Imprimatur - Рита Мональди

Кардиналы восстали и добились удаления Олимпии, но некоторое время спустя ей удалось вновь оказаться на коне, и тут уж она вцепилась в папу до самой его кончины, когда повела себя весьма своеобразно: два дня скрывала от всех факт его смерти, чтобы иметь возможность прибрать к рукам все самое ценное, что имелось в папских покоях. Тело было брошено на произвол судьбы, им занимались только крысы. Во время похорон кардиналы явили полное равнодушие, простой же люд смеялся и издевался над усопшим.

Так вот, Олимпия любила играть в карты, и якобы однажды вечером в приятной компании дам и господ оказался один молодой священник, который принял ее вызов и сел с ней за карточный стол после того, как остальные проигрались. Наблюдать за столь необычным поединком собралась толпа любопытных. Более часа длилось их сражение, на кон были поставлены большие деньги, в конце вечера Олимпия оказалась обладательницей кругленькой суммы, точно никто не скажет, какой именно, но по всеобщему свидетельству, огромной. И что интересно, юный незнакомец, по слухам незаурядный игрок, будто бы по рассеянности держал карты так, чтобы их видел слуга Олимпии, и проигрывая, сохранял хорошую мину при плохой игре (галантность прежде всего), с полнейшим безразличием отнесясь к колоссальному проигрышу. А некоторое время спустя папа Памфили возвел этого священника в сан кардинала. Звали его Бенедетто Одескальки, и было ему в то время тридцать четыре года.

Между тем я закончил процедуры, прописанные отцу Робледе.

– Но не забывай, это лишь напраслина. Никакого подтверждения этому факту не существует, – предупредил меня напоследок Робледа своим обычным голосом, снимая пластырь с груди.

Выйдя от иезуита и вспоминая его дряблое, побагровевшее от растираний тело, я испытывал необъяснимое чувство неловкости. Не было нужды обладать сверхъестественными способностями, чтобы понять, каковы его взгляды на Его Святейшество: папа не святой, не честный и не порядочный, друг и сторонник янсенистов, к которым благоволит из желания досадить французскому королю; весь пронизанный жаждой наживы, он якобы даже подкупил даму Олимпию, чтобы получить сан кардинала. Но если этот портрет правдив, как же тогда Иннокентию XI удалось вернуть нашу святую церковь к строгости, достоинству, воздержанности? Как совместить этот неприглядный образ с тем, кто десятилетиями помогал беднякам всего мира? Призвал всех европейских государей объединить усилия в борьбе с турками? Ни для кого не секрет – его предшественники осыпали подаркам своих племянников и членов семьи, он же положил конец этой недостойной традиции, пополнил апостольскую казну и вот теперь помогает Вене выстоять под ударом османских полчищ.

Да полно, пусть его болтает. Сам же, что пес, который боится своего хвоста. С первого дня он показался мне подозрительным, и он сам и учение иезуитов, допускавшее грех. Я тоже хорош, развесил уши и даже в какой-то момент увлекся его рассказом, попавшись на удочку, когда он намекнул на отравление Муре, чего, конечно же, не может быть. Нужно прекратить потакать себе в желании соперничать с аббатом Мелани, склонным к высмеиванию и разнюхиванию, к этой пагубной страсти, из-за которой я сегодня угодил в сети, расставленные лукавым, и наслушался всяческой клеветы.

Я спустился в кухню и обнаружил на буфете записку без подписи, адресованную явно мне:

ТРИЖДЫ ПОСТУЧУ В ДВЕРЬ – БУДЬ НАГОТОВЕ.

Третья ночь С 13 НА 14 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА

Прошел час с тех пор, как Кристофано закончил осматривать моего хозяина, я был у себя и писал в своем дневнике, а когда раздался стук в дверь, спрятал его под тюфяк.

– Капля масла, – загадочно проговорил аббат, чуть только вошел.

И тут я вспомнил, что, когда мы виделись в последний раз, он заметил у меня на лбу каплю масла, вытер ее пальцем и попробовал на вкус.

– Скажи-ка, какое масло ты заливаешь в лампы и фонари?

– Камерлинги рекомендуют употреблять для этих целей только масло с осадком, которое…

– Я тебя не спрашиваю, кто что рекомендует, а что ты заливаешь в лампы, пока твой хозяин, – он указал на Пеллегрино, – находится в забытьи. – Аббат Мелани не удержался от лукавой улыбки. – Ну а теперь не лги. Сколько всего у тебя фонарей?

– Сперва было три, один мы разбили, когда спускались в подземный ход. Осталось два, причем один неисправен…

– Что ж, возьми исправный и следуй за мной. И захвати вот это.

Он указал мне на удочку, стоящую в углу комнаты, с которой г-н Пеллегрино ходил в редкие свободные часы рыбачить на берег Тибра за церковь Санта-Мария-ин-Постерула.

Через некоторое время мы уже спускались в подземелье. Железные скобы в стене, кирпичное основание, каменные ступени – все как в предыдущую ночь, – даже слой грязи повсюду, стоило углубиться в галерею, проделанную в известняковом туфе. Только дышалось на этот раз труднее.

И вот наконец сам подземный ход, такой же мрачный, как и накануне, когда мы его обнаружили.

Аббат, судя по всему, разгадал мои мысли, потому как проронил:

– Наконец-то ты узнаешь, что задумал этот странный аббат Мелани.

С этими словами он остановился.

– Дай-ка мне удочку.

Положив ее на колено, он резким движением переломил ее пополам и, не дав мне и слова вымолвить, сказал:

– Не беспокойся. Доложишь об этом своему хозяину, он поймет, что дело не требовало отлагательства. А теперь делай, что я скажу.

И пропустил меня вперед, сам же понес половинку удочки в вертикальном положении, ведя ее концом по своду, словно пером по бумаге.

Так мы прошли несколько десятков канн. Аббат все время задавал мне странные вопросы.

– Масло с осадком, оно что, какое-то особенное на вкус?

– Я бы не смог описать его, – отвечал я, хотя прекрасно знал этот вкус, поскольку мне доводилось украдкой поливать им ломоть хлеба, когда ужин был очень уж несытным. Разумеется, я делал это тайком, когда г-н Пеллегрино спал.

– И все же какой он: прогорклый, горький, кислый?

– Наверно… думаю, да.

– Ясно.

Через несколько метров аббат велел мне остановиться.

– Пришли!

Я в замешательстве смотрел на него.

– Так ты еще не понял? – На его губах появилась усмешка. – Может, это тебе поможет.

Он вырвал у меня из рук удочку и с силой ткнул ее в свод. Раздался скрип петель, ужасающий грохот, а затем шуршание посыпавшихся сверху камешков и комочков земли.

И тут я увидел нечто, отчего кровь застыла у меня в жилах: толстая черная змея бросилась на меня, желая задушить, но отчего-то повисла, так и не оторвавшись от свода.

Я невольно отскочил в сторону, весь сжавшись от ужаса, а аббат разразился хохотом.

– Подойди и подними фонарь, – с победным выражением лица проговорил он.

В своде зияла дыра, по ширине почти равная диаметру подземного хода, и оттуда свешивалась толстая веревка. Она-то и напугала меня, будучи выброшенной вниз при открытии люка.

– Ты перепугался при том, что опасности никакой не было. За это тебе полагается небольшое наказание: поднимешься первым и подсобишь мне.

К счастью, мне не составило труда подняться наверх, ухватившись за веревку и вскарабкавшись с ее помощью по стене. После этого я помог Мелани, которому пришлось пустить в ход все свои силы. Дважды он чуть не уронил на землю наш единственный фонарь.

Мы оказались посередине другого, верхнего туннеля, который, судя по всему, шел в ином направлении, вкось по сравнению с нижним.

– Тебе решать: вправо или влево?

Я стал вяло отнекиваться, никак еще не придя в себя после пережитого ужаса. «Было бы неплохо узнать, как Мелани догадался», – мелькнуло в голове.

– Ладно, тогда выбор за мной. Итак, налево.

Мне было известно – и я подтвердил это аббату Мелани, – что растительное масло с осадком отличается худшим вкусом по сравнению с тем, на котором готовят пищу. Капля, замеченная аббатом на моем лбу наутро после нашего первого спуска в подземный ход (когда я спал, она каким-то чудом умудрилась не быть стертой с него), не могла, судя по ее вкусу, иметь отношение к Фонарям нашего постоялого двора, которые я заправлял хорошим маслом. Не принадлежала она и к числу того, что включалось Кристофано в его снадобья. Она была неизвестного происхождения и каким-то загадочным образом попала на мой лоб. С присущей ему догадливостью аббат рассудил, что в своде подземного туннеля имелось отверстие. Через него вор и ускользнул от нас, а нам показалось – растворился в воздухе.

– Масло, оказавшееся у тебя на лбу, вытекло из его фонаря и просочилось в щель крышки люка.

– А при чем тут удочка?

– Если люк существовал, он должен был быть надежно спрятан. А удочки сделаны из такого материала, который очень чувствителен ко всякого рода неровностям, вот я и подумал, что мы непременно услышим, как изменится звук, когда удочка с каменного свода перейдет на деревянный. Так и произошло.