Читаем без скачивания Годы привередливые. Записки геронтолога - Владимир Николаевич Анисимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бездарное лето 1976 года
Это было, пожалуй, самое скучное и бездарное – в смысле строительства – лето. По какой-то причине наша обычная команда не собралась куда-либо, и я зашёл в штаб ССО ЛИТМО – Ленинградского института точной механики и оптики, который располагается у Сытного рынка, договорился, что поеду с одним из их отрядов в Гатчинский район Ленинградской области. Село называлось Тихковицы, жили там в основном финны или ингерманландцы. Жили чисто, спокойно, разводили свиней, а стройотряд строил им свинарники. Удивительное дело, но свинарники строили из брёвен. Брёвна пилили вручную пилами – на весь отряд была только одна бензопила «Дружба», с которой управлялся только я – студенты не умели с ней обращаться. В брёвнах топорами вырубали пазы, ставили деревянные же стойки и собирали из брёвен стены. Такой свинарник сгнивал от агрессивной среды за три года, его сносили бульдозерами и строили новый. Я спросил бригадира свинарей, спокойного, неулыбчивого финна, – почему не строят кирпичных свинарников, они простоят десять лет минимум, а стоимость ненамного больше. Ответ меня поразил: «Нам не дают денег на хороший свинарник – экономят, а то, что за десять лет на строительство новых деревянных свинарников уходит в три раза больше средств, это районное и областное начальство не беспокоит». Такова была система социалистического ведения хозяйства. Что-то я этим летом заработал, конечно, но радости от примитивного характера труда и его бессмысленности не было. Ведь рядом был огромный промышленный город, и построить свинарник из панелей или кирпича можно было бы даже быстрее, чем из дерева. Я даже никого не запомнил и не подружился, песен эти студенты не пели, работали лениво.
Физиологическое понятие возрастной нормы
Под таким названием В. М. Дильман на базе ИЭМ АМН СССР организовал в 1976 году симпозиум, который был первой в моей жизни международной конференцией, где я делал доклад. В симпозиуме принимали участие такие известные ученые, как И. Беренблюм и Г. Ригл (США). Из Москвы приехал Илья Аркадьевич Аршавский, которому уже тогда было за восемьдесят лет. Он был классиком отечественной возрастной физиологии и держался патриархом, что ужасно раздражало В. М. Дильмана. Разговорного английского языка я толком не знал, хотя читал много специальной литературы на английском и, конечно, существенно продвинулся в этом. Впрочем, все мы, включая В. М. Дильмана, плохо говорили – сказывалось отсутствие языковой практики. Однако проблема решалась просто: конференции проходили на двух языках, русском и английском, приглашались переводчики-синхронисты. Как правило, это были медики или биологи, часто даже профессора, которые хорошо знали английский язык. Это была хорошо оплачиваемая и престижная работа, и хорошие синхронисты были на вес золота. Но они работали на самом заседании, а нужно было встретить зарубежного гостя, доставить и поселить его в гостинице, сводить в музей или по городу, «поужинать его», наконец. Конечно, в Институте был Международный отдел, где были переводчицы, помогавшие во всех этих делах, но ведь и самим нужно было учиться общаться! Было очень стыдно за свой корявый английский язык, но, удивительно, объяснялись мы со своими зарубежными гостями довольно активно. И они нас понимали! Как сказал кто-то из них: «Ваше знание английского языка намного превосходит знание нами русского языка», – что было совершеннейшей истиной.
Марине Остроумовой и мне был поручен американский ученый Гейл Ригл из Мичиганского университета в Анн-Арборе, штат Мичиган. Он работал с профессором Джоном Мейтесом, крупным специалистом по физиологии репродуктивной системы при старении и раке. Мы встретили Ригла в аэропорту, возили из гостиницы на конференцию и в Институт и вообще опекали. Ригл был лет на пять старше меня, симпатичным и обаятельным человеком. Нам с Мариной он очень понравился. Незадолго до конференции Ригл опубликовал работу, в которой приводил доказательства существования феномена возрастного повышения порога чувствительности гипоталамуса к торможению в адаптационной и репродуктивной системах[46]. Мы с гордостью показали свои данные, опубликованные, увы, пока только на русском языке. Но донести до него свои результаты мы сумели. Более того, выяснилось, что мы продвинулись значительно дальше нашего нового американского друга, поскольку уже исследовали роль различных нейромедиаторов, рецепторов к стероидным гормонам в механизмах этого процесса. Ригл восхищенно цокал языком, когда мы с Мариной с энтузиазмом показывали, как здорово мы все это «раздраконили».
Спустя год-два стали выходить работы нашего друга, из которых следовало, что наши «посиделки» с ним не пропали даром, однако вот процитировать хотя бы одну нашу работу, где этот подход был использован, он почему-то забыл… Потом я с подобными ситуациями сталкивался часто и наконец-то понял (с большим опозданием), что этот «модус» вообще-то обычен в науке. Самое ценное – новые идеи, и если хочешь держаться «на плаву», получать гранты и вообще выживать в науке, то нужно делать приоритетные работы. А какой там приоритет, если уже кто-то на эту тему написал. Изоляция, в которой пребывала советская наука, в основном предопределялась этими самими правилами, установленными для «внутреннего пользования», всеми этими актами экспертизы, «полосами препятствий» при оформлении статьи и подготовке ее для публикации в зарубежном журнале.
Помнится, похожая история произошла с Валерием Окуловым. Он тогда делал докторскую диссертацию по кейлонам – ингибиторам клеточной пролиферации. Один из лидеров проблемы в те годы норвежский профессор Олаф Иверсен из Осло опубликовал какую-то работу, в которой не сослался на данные Валерия, опубликованные за год или два до того. Валерий, хорошо знавший очень уважаемого научным сообществом Иверсена лично и уверенный в его порядочности, написал ему письмо, где указал на это. Ответ Иверсена нам принес показать Валерий. «Дорогой коллега, – писал почтенный профессор, – если Вы хотите, чтобы Ваши работы знали и цитировали, их нужно писать и публиковать не на норвежском или русском языках, а на английском».
Оверштаг
Осенью 1977 года произошло событие, которое в очередной раз изменило
