Читаем без скачивания Когда порвется нить - Эрлик Никки

Ближе к концу рекламы выступил сам Энтони.

— Вот почему я горжусь тем, что являюсь членом президентской целевой группы, созданной в ответ на проблему нитей, а также всецело поддерживаю Инициативу ОБПС и продуманное законодательство, которое защитит всех американцев, таких как Луиза, от дальнейшего насилия, — сказал он. — Я Энтони Роллинз, и я одобряю это сообщение.

Джек был потрясен. Энтони входил в оперативную группу президента?

Энтони помог создать Инициативу ОБПС?

— Черт! — крикнул Джек.

Выходит, его собственный дядя устроил так, что Джеку и Хави пришлось заглянуть в свои коробки, пришлось меняться нитями и лгать всем вокруг. Именно поэтому Джеку пришлось поставить подпись, сознательно лжесвидетельствуя, под жалостливым взглядом майора Риггса.

Джек схватил свою бутылку с водой с подушки рядом и метнул ее в лицо Энтони.

— Сволочь!

Пластиковая бутылка с громким звуком отскочила от экрана, разбрызгивая капли в воздух как раз в тот момент, когда возобновилась бейсбольная игра.

«Слава богу, что Хави не было рядом и он не увидел это объявление», — подумал Джек. Так, значит, в настоящем положении вещей виновен и Энтони — вместе с остальными членами семьи Джека, которые его поддерживали.

И теперь Энтони хотел, чтобы Джек присоединился к нему в Нью-Йорке и тупо стоял на сцене, пока дядя будет хвастаться разработкой того самого указа, который навсегда испортил жизнь Джеку и Хави.

«Родственники поддерживают друг друга, — услышал Джек голос отца. — Особенно в такой семье, как наша».

ЭНТОНИ

Энтони был готов.

Его речь была записана на нескольких карточках для заметок, лежащих у него на коленях, и он со вздохом откинулся назад в мягком бежевом кресле, пока его предвыборный автобус с надписью «Роллинз для Америки» на боковых панелях неуклонно двигался из округа Колумбия в парк в центре Манхэттена, где собралась значительная толпа, чтобы послушать выступление Энтони, и не менее значительная толпа, собравшаяся в знак протеста.

Менеджер предвыборной кампании Энтони предупредил его о демонстрациях.

— Есть ли повод для беспокойства? — спросила Кэтрин.

— Там будет много охраны, — сказал менеджер. — И собаки-взрывотехники уже все обнюхали в округе.

— Я имела в виду впечатление, которое мы производим на избирателей, — Кэтрин нахмурилась.

— Ну, мы знали о такой возможности, когда решили использовать нити в качестве тезиса, — сказал менеджер. — Но, честно говоря, я вижу в происходящем знак того, что звезда вашего мужа восходит. Люди не пришли бы просто так.

— Может быть, нам даже повезет и какой-нибудь сумасшедший протестующий затеет драку, — размышлял Энтони. — Никто не любит разъяренную толпу.

И когда автобус подкатил к переполненному парку, Энтони и Кэтрин действительно с трудом могли определить, кто в шумной толпе их сторонники, а кто пришел выразить им свое негодование.

ХЭНК

Хэнк был готов.

Он собирался встретиться с друзьями из группы поддержки на акции протеста в центре города, где должен был выступать Энтони Роллинз, и чувствовал, что наконец-то делает что-то важное, впервые после увольнения из больницы.

Допивая кофе, он включил новости, где репортеры освещали неделю демонстраций в Китае.

— Для всех телезрителей, только что подключившихся к эфиру, мы следим за четвертым днем протестов, проходящих в Пекине, — объявил ведущий.

На кадрах было отчетливо видно, как несколько тысяч человек блокируют улицы в центральном деловом районе города.

— Несколько месяцев назад правительство Китая призвало всех граждан сообщать о длине своих нитей в рамках национального реестра данных, заявив, что это делается для защиты населения и официального учета, — пояснил ведущий. — И хотя международное сообщество возмутилось двусмысленностью этих мотивов, особенно в странах ЕС и в США, внезапные аресты в начале этого месяца трех жителей Пекина, отказавшихся подчиниться приказу, стали причиной более масштабных протестов, которые мы наблюдаем сейчас.

Хэнк предположил, что постоянное освещение событий в Пекине отчасти спровоцировало толпы, ожидаемые сегодня на митингах в Нью-Йорке. Трудно было слушать речи Энтони Роллинза и не беспокоиться о том, что Америка все ближе подходит к радикальным замыслам Китая.

Ходили слухи, что Энтони Роллинз был одной из ключевых сил, стоящих за последними политическими решениями правительства, а его выходка на июньских дебатах рассматривалась многими как искра, которая зажгла нынешнюю дискриминацию против коротконитных, распространившуюся из Конгресса почти на все сообщества. Согласно странице мероприятия в социальных сетях, около двенадцати тысяч участников планировали собраться в небольшом парке Манхэттена, где проходил митинг Энтони, с плакатами, мегафонами и флагами, чтобы выразить свое возмущение.

Хэнк вспомнил, как Аника потащила его на Марш за науку. Сначала он не хотел идти. Он не был уверен, что это окажет какое-то влияние.

— Может, и не окажет, — сказала тогда Аника. — Но я отвечу тебе то же самое, что сказала своим подругам на Женском марше. Мы проводим марш не только потому, что надеемся, что это вызовет перемены. Мы проводим марш, чтобы напомнить им о нашей численности. Чтобы напомнить им: забыть о нас не получится.

Хэнк выключил телевизор и вышел.

В парке Хэнку сразу бросились в глаза транспаранты с лозунгами: «Коротконитные вместе!», «Длинная нить — это перебор», «Равенство для всех», «Мы больше, чем наши нити!»

Он и сам удивился, насколько ошеломило его это зрелище. Это был прекрасный калейдоскоп неоновых плакатов, слов — как язвительных, так и искренних.

Чувство, охватившее Хэнка в этот момент, перенесло его в другое время и место, примерно на два десятилетия назад, когда его давняя подруга Люси взяла его за руку и повела в родильное отделение во время их первой недели практики в больнице и они вдвоем смотрели через стекло на ряды новорожденных: спящих, корчащихся, зевающих, плачущих. На глаза Люси навернулись слезы, но Хэнк не хотел плакать при девушке, на которую пытался произвести впечатление. Именно поэтому он просто стоял и смотрел в будущее. На дюжину симпатичных люлек, в которых лежали еще не испорченные миром за пределами палаты младенцы. Дюжина причин для надежды.

Многие одноклассники Хэнка говорили, что хотят стать врачами, чтобы быть частью чего-то большего, чем они сами. Хэнк всегда кивал, не понимая, что они имеют в виду. Он просто хотел помогать людям.

Но здесь, среди толпы, когда его взгляд метался от лица к лицу, он понял.

На заднем плане Хэнк слышал, как Роллинз выходит на сцену под одобрительные возгласы и аплодисменты, но не хотел пока оборачиваться. Он хотел еще мгновение понаблюдать за митингующими.

Пока блуждающий взгляд Хэнка не поймал нечто странное.

Черноволосая женщина быстро двигалась сквозь толпу, натыкаясь на людей и поспешно отмахиваясь от них, ее правая рука была засунута внутрь куртки, как будто она держалась за что-то.

Дьявольщина. Хэнк почувствовал, как скрутило живот. Та же реакция кишечника, тошнотворное чувство уверенности, которое он испытывал, когда в отделение скорой помощи привозили пациента, у которого почти не было шансов выжить. Его тело умело определять, когда вот-вот произойдет что-то ужасное.

Кто-то у микрофона представлял Роллинза, восхваляя мужество, убежденность и веру конгрессмена, но Хэнк почти ничего не слышал. Он следовал за женщиной, постепенно догоняя ее, пытаясь понять, что она задумала. Может быть, под курткой у нее был просто особенно язвительный лозунг или бутылка со свиной кровью. Что бы это ни было, она была полна решимости.

Он находился всего в нескольких шагах у нее за спиной, когда она наконец достала пистолет.

Всю жизнь Хэнком двигал инстинктивный порыв — он заставлял его быть начеку во время двенадцатичасовых смен, засовывать руку в кровоточащую рану и зажимать пальцами артерию, бежать на выстрелы майским утром в Мемориальной больнице Нью-Йорка. Этот же импульс толкнул его и сейчас.