Читаем без скачивания В чужой стране - Абрам Вольф

— Констан, идем! Ты со мной и еще двое. Остальные пойдут с Жаном, — Жульян показал взглядом на старика. — Трис говорит, что облава начнется с рассветом… Мы спрячем вас в домах. Идем!

С Жульяном отправились Шукшин, Маринов и Зуев. Обойдя лесом деревни, они вышли к каналу и долго шагали вдоль него посадками.

Под ногами мягко похрустывали опавшие листья. Молодые клены и невысокие кудрявые дубки были ярко расцвечены: светлые, огненные краски перемежались с темными, холодными. В сосновом лесу, где жили партизаны, наступление осени еще не чувствовалось. А здесь все говорило о ее приходе. Пахло увядшей, высохшей на корню травой, от потемневшего канала тянуло холодком, сыростью. «Скоро зима, — невесело размышлял Шукшин, оглядываясь по сторонам. — Зимою нам будет труднее. Люди раздеты…»

Невдалеке показался мост. Жульян пошел на разведку.

Убедившись, что патрулей нет, подал сигнал:

— Быстро вперед!

Только партизаны перешли через канал — к мосту подлетела машина с солдатами. Гитлеровцы, готовя облаву, спешили выставить на мостах заставы.

Поздно вечером они пришли в деревню Опповен, стоявшую у самой голландской границы. Жульян ввел своих друзей в каменный домик, потемневший от времени и облупившийся. Домик принадлежал старому шахтеру Хендриксу, человеку болезненному, не работавшему уже много лет. Единственный сын его погиб в шахте, все хозяйство держалось на двадцатилетней дочери Гертруде. Гертруда была любимицей всей деревни. Гибкая, стройная и светлая, как молодая березка, она покоряла всех своей веселостью. Парни ухаживали за нею наперебой, каждый был бы рад взять ее в жены, но Гертруда никому не отдавала предпочтения. Со всеми она была одинаково приветлива и на объяснения в любви отвечала шутками, звонким смехом.

Дома была одна Гертруда. Увидев Жульяна, бросилась ему навстречу.

— О, это ты… Как давно тебя не было у нас! Жульян обнял Гертруду.

— А где отец?

— В Мазайк уехал, в больницу. Совсем плох наш старик…

— Вот что, Гертруда, — Жульян подвел ее к своим друзьям. — Это русские… Вот их, — Жульян показал на Маринова и Зуева, — отведешь к Артуру. Он у немцев на хорошем счету, у него не станут искать, а товарища Констана ты проводишь в Мазайк, к Елене. Это нужно сделать сегодня же. Поняла?

Гертруда кивнула головой.

— Так ступай, сестренка!

Гертруда увела Маринова и Зуева в соседний дом.

— Ну, я пойду. Мне здесь задерживаться нельзя, — сказал Жульян Шукшину, когда они остались вдвоем. — Петер Новоженов тоже придет в Мазайк. Его приведет Жан… До встречи, Констан! Я буду скоро!

Вернулась Гертруда.

— Уже ушел?.. — она вздохнула, обиженно поджала губы, но, встретив взгляд Шукшина, улыбнулась. — Он всегда так, Жульян. Покажется на минуту и пропадет…

Давайте, камерад, ужинать. Нам далеко идти! — Она принесла кувшин с молоком, хлеб. — Пойдемте, я покажу, где умыться. О, и ваш костюм надо привести в порядок… В таком виде в Мазайк идти нельзя. Ничего, мы сейчас наведем блеск!

Если идти по главному шоссе, то до Мазайка не так далеко, километров десять-двенадцать. Но Гертруда повела Шукшина кружным путем, проселочными дорогами. Они подошли к Мазайку только на рассвете. Город стоял за каналом. В предутренней синеве едва угадывались очертания зданий. Но на острой башне костела, возвышавшегося над каналом, уже розовели отблески занимающейся зари.

Гертруда на минуту остановилась, окинула город зорким, быстрым взглядом и решительно направилась к мосту.

Каналы окружают Мазайк со всех сторон, войти в город, минуя мосты, невозможно. А на мостах днем и ночью дежурят полицейские или солдаты.

Когда они приблизились к мосту, Гертруда взяла Шукшина под руку.

— Вы мой папа. Мы идем на работу…

Дорога пустынна. Только у моста прохаживаются немецкие автоматчики.

Гертруда говорит нарочито громко, со смехом, будто рассказывает своему спутнику что-то очень веселое. Шукшин в тон ей восклицает по-фламандски:

— О, да! Да, да… Очень хорошо, дочка, очень хорошо!

Автоматчики смотрят в их сторону. Гертруда не обращает на них никакого внимания, продолжает увлеченно рассказывать. Поравнявшись с солдатами, она дружески кивает им головой:

— Доброе утро, приятели! Как дежурилось?

— Барышня, подожди, барышня! — Один из солдат устремился за ними.

— Тороплюсь на работу, некогда! — крикнула Гертруда и помахала солдату рукой. — Приходи в гости!

Они вышли на главную улицу. Небо уже посветлело, но фонари еще горели. Прохожие не встречались.

Из большого серого здания вышло несколько вооруженных немецких солдат. Шукшин прибавил шаг, но Гертруда сжала его руку, заставила идти медленнее. Послышалась громкая отрывистая команда, солдаты вскочили в открытый грузовик, стоявший у подъезда, и машина с бешеной скоростью пронеслась мимо Шукшина и Гертруды.

В следующем квартале их окликнул жандарм-бельгиец, стоявший у высоких железных ворот.

— Эй вы, куда вас несет? Комендантский час еще не кончился!

— На работу, приятель! — крикнула Гертруда. — Нам далеко идти. Может, проводишь, парень?

— Я провожу тебя, чертовка, в полицию!

— Ого, какой сердитый!

Наконец, большие здания кончились, пошли маленькие домишки. Гертруда облегченно вздохнула: «Ну, теперь мы дома!» Только потом Шукшин узнал, что девушка вела его самой опасной улицей — мимо гестапо, жандармерии, казармы охранного батальона. Почему она выбрала этот путь? Гитлеровцам никогда не придет в голову, что партизаны могут пойти ночью главной улицей — мимо гестапо и жандармерии. Гертруда, связная партизан, умела проникнуть в город в любое время.

Они дошли до конечной остановки трамвая и повернули к небольшому двухэтажному дому. Шукшин остался у крыльца, Гертруда вошла в палисадник и постучала во второе окно: три быстрых коротких удара, пауза и еще два удара.

Дверь открылась, и Шукшин увидел пожилую женщину со свечой в руках. Она была в длинном черном платье, наглухо закрывавшем шею; на груди блестел большой железный крест. Она походила на монахиню и одеждой и строгим лицом.

Гертруда объяснила, что привела русского. Женщина, прищурив глаза, всмотрелась в Шукшина и проговорила глухим грубоватым голосом:

— Идите в дом!

Скоро пришли Новоженов и Жан. Хозяйка по узкой крутой лестнице проводила русских наверх и в одной из трех комнат, окна которой выходили на улицу, постелила постель. Несмотря на страшную усталость, Шукшин спал чутко, тревожно. Настороженность не оставляла его даже во сне. Проснулся он от легкого шороха. Открыл глаза и увидел хозяйку. Она, неслышно ступая, подошла к Новоженову, спавшему на узкой кушетке, поправила на нем одеяло. Окна были занавешены плотными шторами, в комнате стоял полумрак. Хозяйка присела на край стула, уставилась на Петра задумчивым, печальным взглядом. Долго сидела неподвижно. Потом, вздохнув, взяла костюм Новоженова, его запыленные ботинки и вышла из комнаты.

Шукшин поворочался с боку на бок на мягкой, пружинившей под тяжестью тела кровати (два года не спал он в кровати!) и, убедившись, что ему все равно не уснуть, начал одеваться. Он уже был наполовину одет, когда снова вошла хозяйка.

— Рано еще, надо спать, спать! — сердитым шепотом проговорила она.

— Не спится, Мать.

— Не спится? Понимаю. Мне тоже не спится. — Она положила на место почищенные костюм и ботинки, посмотрела на Петра. Он спал, запрокинув голову, русые мягкие волосы разметались на подушке.

— Молодой… Там, в России, у него мать?

— Да, мать…

— Бедные матери! А у вас есть дети?

— Нет, только жена. Наверное, думает, что меня давно нет в живых.

Хозяйка опустилась на стул, заговорила задумчиво, глухим голосом:

— А у меня три сына. Три… Один был солдатом, жив ли — не знаю. Может быть, пробрался за Ла-Манш. Говорят, что в Англии много бельгийских солдат. Второй партизанил в Арденнах… — Хозяйка вздохнула, помолчала. Глаза ее, жесткие, сухие, смотрели на Петра. — А младшего фашисты на работы угнали. Где-то в Германии. Я их одна воспитала. Мужа в шахте задавило. Давно это было, давно…

Она поднялась.

— Как зовут-то тебя?

— Константин.

— А, Констан… Мне говорили о тебе, говорили… А меня Елена зовут. Елена Янссен.

Перед вечером пришел Жеф и сказал, что облава еще продолжается. Гитлеровцы охватили большой район, прочесывают леса. Кроме двух батальонов, они мобилизовали жандармерию и отряд Черной бригады. За каналом, в лесу, фашисты схватили трех русских. Эти ребята только что убежали из лагеря. Крестьяне говорят, что на них были куртки военнопленных.

— Слушай, Констан, в Мазайке тоже может быть облава. Квартира Елены надежная, но ее надо оборудовать. Давай сделаем потайной ход в кухне, — предложил Жеф.