Читаем без скачивания Обычные командировки. Повести об уголовном розыске - Игорь Дмитриевич Скорин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ехать искать преступника рвался Абитов, но начальник уголовного розыска ему отказал:
— Куда ты поедешь? Ведь там, наверное, во всем этом городке нет ни одного киргиза. Один раз попадешься на глаза Сорокину — и все: провал. Он сразу насторожится и сбежит. А за ним там, возможно, и последить придется.
Остановились на кандидатуре Байкалова. Александр Дмитриевич долго инструктировал его, дал на всякий случай телефоны своих сослуживцев. Утром, с первым рейсом, старший инспектор вылетел в Москву...
Через два дня Мамбетов и Дорохов снова отправились в больницу. Главный врач предложил им чай и, прихлебывая из пиалы, стал рассказывать:
— Симулянт ваш Муратов. Анализы нормальные, температура спала, реакция отличная, разрешил сидеть — в общем, нет у него никаких отклонений. Спрашиваю, как его ранили, твердит, что ничего не помнит. Врет. А вашего деятеля, что уложили с Муратовым рядом, сами расспросите, сейчас я его возьму на «перевязку».
Вскоре в кабинет на костылях вошел средних лет мужчина и, отставив костыли, плюхнулся на диван.
— Ну и задание вы мне подсунули, Касым Мамбетович! Недельку полежу и ходить разучусь. Вечером, когда все заснули, у меня спрашивает, нельзя ли через мою жену записку одному другу передать? Я отвечаю, почему нельзя, попросим вместе, она для хорошего человека куда хочешь сбегает. — «Больной» вытащил из кармана пижамы четвертушку почтовой бумаги, расправил листок и прочитал: — «Валера, а я живой! И скоро поправлюсь. Что же ты передачу не принесешь? Кто меня резал и как попал в какой-то двор, не помню. Пропала память. Но ничего, вылечусь, все вспомню. От меня они никуда не денутся! Из-под земли достану. Убивать не буду, стребую расчет наличными сам, без суда. Привет. Борис». — «Больной» закончил читать и попросил: — Дайте покурить. Завожу контакты, и мои все искурили.
— Берите все. — Дорохов протянул пачку «Явы». — Что вам говорил Муратов о своем приятеле?
— Сказал, если, мол, моя жена его не застанет дома, то пусть записку порвет и бросит в арык.
— Почему же так? — вмешался Касым.
— Сорокин собирался куда-то уехать. Мне вот кажется, что дружок Муратова в курсе всех его дел. Обижается Борис, что нет ему передачи. Вот и думаю, раз ждет, что тот притащит передачу, значит, знает, что Муратова ранили и положили в больницу. Вот вы еще раз прочитайте записку. Сообщает, что он никому не рассказал об обстоятельствах ранения, вроде забыл, и все. И еще: пусть, мол, его не боятся — убивать никого не будет, лишь бы заплатили. Так?
— Итак, что думаешь, аксакал, по поводу записки Муратова? — спросил Мамбетов, когда они возвращались в управление.
— Ясно одно, Касым, Сорокин знает, что случилось с Муратовым.
— Думаешь, только знает?
— Трудно сказать, не исключено, что и вместе воровали.
— Зачем же тогда это послание?
— Представь себе, что Муратов — участник кражи, от которого хотел или хотели избавиться. Естественно, ему не хочется терять деньги, за которые уже и так заплатил слишком дорого. Что он в этом случае должен делать? Как ему выгоднее поступить? Обязательно следует успокоить тех или того, у кого деньги.
— Подожди, Александр Дмитриевич, ты допускаешь, что кражу они совершили вдвоем?
— Может быть, и втроем. Но скажи мне, к чему тогда свелась роль третьего при покушении на убийство? Явные следы в том дворе только муратовские, а тот, кто замыслил расправу, ни окурка не обронил, ни отпечатков не оставил. Больше того, даже следов обуви мы его не нашли. Почему? Старался их не оставлять. А как же третий? Ну второму удалось не наследить, а вот чтобы и третий ничего не оставил, трудно поверить.
— Но может быть, дорогой полковник, третий также старался, как и второй, не наследить?
— Возможно. Но понимаешь, Касым, когда я осмотрел двор, эту летнюю кухню, сарай, наконец как-то внутренне, интуитивно, что ли, почувствовал: мало участников было в этом преступлении.
— Интуиция еще не доказательство, дорогой аксакал. Хорошо, допустим, двое совершили кражу — Муратов и Сорокин, но все-таки, пока Байкалов разбирается с Сорокиным под Москвой, мы тут хорошенько поищем их связи. На всякий случай.
Вечером позвонил «больной» и передал, что его подопечный очень расстроился, когда узнал, что Сорокин со своим семейством отбыл в Москву. На предложение послать записку кому-либо еще только буркнул, что, мол, больше некому.
А еще через неделю возвратился Байкалов из командировки в подмосковный город Ликино-Дулево.
Вот что он рассказывал.
Работники городской милиции встретили его радушно. Начальник уголовного розыска прикрепил к нему старшего лейтенанта Гурьянова. Однако Гурьянов работал в Ликино-Дулеве давно, с ним здоровалась половина жителей города, и Байкалову пришлось отказаться от его услуг, чтобы не напугать Сорокина, который старался держаться неприметно. Байкалов узнал, что Сорокин приехал из Средней Азии, но вскоре из города исчез. Выяснилось также, что, попросив на мясокомбинате отпуск на поездку к больной матери, он солгал — мать была вполне здорова, каждый день ходила на работу. Не сразу Байкалов напал на след Сорокина. Оказалось, что он купил дом в деревне неподалеку от города, но ночевал иногда и у матери.
Байкалов тут же отправился в эту деревню. Брести по дороге через поле было невыносимо — грязный, мокрый снег расползался под ногами. Март, уже теплый в Киргизии, здесь, в Подмосковье, оказался холодным. А уехал он из Оша в туфлях и легком пальто. Возле деревни он увидел длинное каменное здание. Зашел, осмотрелся. Чистый цементированный пол, подвешенные к потолку какие-то механизмы, провода, шланги, а по бокам кабины, в каждой виднелась лоснящаяся спина коровы. Оказывается, он попал в коровник, где хозяйничало несколько девушек. Байкалов рассказал им тут же придуманную историю. Служил, мол, в армии, вернулся, демобилизовался, приехал в Ликино-Дулево, нашел работу, а жить негде. В общежитии не хочется, тем более есть деньги. Вот и решил он в деревне купить дом или хотя бы снять комнату. Девушки наперебой стали давать советы и тут же рассказали об учителе из городской школы, который недавно продал дом человеку, приехавшему из Средней Азии. Одна говорила, что дом стоил тысячу рублей, другая —
