Читаем без скачивания Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели - Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

— Все, что вы говорите, сударь, — ответила маркиза,— есть не что иное, как соображения, порождаемые логикой чувств. Но с той минуты, когда женщина добровольно соглашается вступить в брак, она связывает себя с мужем неразрывными узами, а потому в любой ситуации обязана уважать своего супруга. А если она поступает вопреки этой связи, она неминуемо погружается в пучину супружеской измены. Есть ряд причин, достойных уважения и обусловленных политическими соображениями, на основании которых некоторые монархи смогли расторгнуть заключенные ими браки — благо их подданных узаконило их развод. Развод монарха нельзя считать

преступлением, ибо от неудачного брака монарха может пострадать весь народ. Однако для нас, простых смертных, дело обстоит совершенно иначе: для нас любой проступок, совершаемый вопреки закону, не имеет оправдания, а потому, перестав быть делом политическим, развод становится преступлением.

Что, по-вашему, станет с детьми, лишенными матери, бросившей их по причине своего непостоянства? Давая жизнь другим детям, мать сия вынуждена будет пренебречь детьми уже рожденными! Только непостоянство и, как следствие, распутство могут стать причиною развода супругов; однако последствия сего деяния будут не менее горестными, нежели причины, их вызвавшие. Как только женщина порывает с одним супругом по причине недовольства им, она начинает искать другого, и никто не сможет поручиться, что после она не захочет найти себе третьего, четвертого... и так до бесконечности. И какое, по-вашему, мнение можно составить о такой безнравственной женщине? Я считаю, что она заслуживает только презрения; и даже если у мужчины есть обязательства по отношению к этой женщине, то взять ее замуж в эти обязательства явно не входит. Я согласна с тем, что особый климат или же присущее мужчинам непостоянство могли побудить отдельные народы узаконить развод, но если у народа нет на это веских причин, он не должен возводить сию нелепость в ранг закона.

Рассмотрим, коли вам угодно, развод с точки зрения чувства. Какую ценность могут иметь в глазах второго мужа клятвы женщины, не сумевшей сдержать их по отношению к первому мужу? Неужели вы считаете, что, живя под дамокловым

мечом измены, второй супруг может быть счастлив? Затем на смену страху придет охлаждение, и вот уже все даже думать забыли о супружеском счастье. Да и о каком счастье можно рассуждать, когда один из супругов не в состоянии ни уважать, ни любить другого? Одним словом, в чем видите вы разницу между супругой разведенной и супругой изменившей? Если наказанием второй является презрение, то аналогичная кара должна постичь и первую! Ибо если недоверие женщины к мужчине, которому она поклялась быть верной, является преступлением, то почему, скажите мне, нарушение клятвы верности с дозволения закона не заслуживает такого же наказания? Ибо где бы ни скрывалось преступление — в самом законе или же в поступке женщины, — оно от этого не изменится, только в первом случае преступление будет совершено по воле женщины, а во втором — с преступного дозволения и попустительства законов. Некоторые народы узаконили кражу, но разве от этого она станет в ваших глазах менее преступной? Нет, разумеется; ибо надо рассматривать действие, а не причины, в зависимости от которых законодатель дозволяет его или же запрещает. У него могут быть тысячи причин для принятия решения, но вы не можете извинить ни одну из них. Тот, кто заглушает священный голос совести только потому, что имеются причины, на основании которых законодатель вынужден принять неправедный закон, так же виновен, как и тот, кто приглушает этот голос, подчиняясь охватившей его страсти. Нельзя вступать в сделку с совестью. Обратитесь к вашей совести, Теодор, и вы увидите, одобряет ли она ту низость, совершить которую вы хотите меня принудить. В ка-

ком бы положении ни очутился человек, поверьте мне у как только он начинает оправдывать свои проступки, он перестает быть добродетельным. И не важно, ищет ли он оправдание в софизмах или же во всем винит собственные страсти.

Произнеся эту возвышенную речь в защиту добродетели, маркиза надеялась вразумить брата своего супруга. Увы, аббат был закоренелым распутником, а потому слова его красавицы невестки не только не успокоили его, но, напротив, необычайно воспламенили.

— О опасное создание! — вскричал он. — Немедленно прекрати свои назидательные инвективы, они ни в чем не убеждают меня, а, напротив, лишь распаляют мои страсти, делая меня во сто крат более несчастным, ибо, когда ты пытаешься поучать меня, ты становишься еще прекрасней.

При этих словах сострадательная и нежная маркиза ласково взяла его за руку.

— Как только вы обуздаете ваши страсти, — внушительно произнесла она, - я буду любить вас как брата. Поверьте, страсти — самые злейшие наши враги, особенно когда мы не умеем держать их в узде. Только они повинны в том, что вы бесстыдно признаётесь в любви к жене собственного брата. Но подумайте сами, какого мнения будете вы о ней, если она уступит вашей преступной страсти? Одержав же победу над своей страстью, вы сможете вкушать поистине небесные радости! Возможно, приятно сознавать, что чужие люди поступают так, как тебе нравится, но во сто крат приятнее сознавать, что ты живешь в согласии с самим собой, эта радость всегда с нами, она принадлежит нам целиком, в то время как чужие зачастую вынуждены следовать капризам не только

вашим, но и других людей. Ах, дорогой брат, заклинаю вас, помирите меня с мужем! Если бы вы знали, как я страдаю при одной только мысли о том, что он подозревает меня в неверности! Так станьте же хотя бы на минуту самим собой, перестаньте себе лгать! Вы же прекрасно знаете, что я ни в чем не виновата! Докажите ему мою невиновность, в которой я сама никак не могу убедить его. Неужели вы полагаете, что, совершив благородный поступок, вы испытаете меньшее наслаждение, чем удовольствие, которое вы надеетесь получить, совратив меня? Ах, друг мой, не говорите мне о преступных удовольствиях, порок несет с собой лишь угрызения совести.

Достойная глубочайшего восхищения женщина с неподдельной страстью произносит монолог в защиту добродетели, с трогательной наивностью полагая, что слова ее могут вернуть стоящее перед ней чудовище на путь истинный. Нам тоже хочется в это верить, и, только дочитав до конца эту печальную историю, мы бесповоротно уверуем в глубочайшую развращенность негодяя, который в эту минуту с равнодушным видом взирает на Эфразию.

Бесстрастно выслушав маркизу, аббат произносит:

— Бесценная сестра моя, вы требуете от меня невозможного.