Читаем без скачивания Рыцарь Святого Гроба - Александр Трубников

Жак с Робером, поднявшись на площадку сторожевой башни, уныло оглядывали горизонт, тщетно стараясь обнаружить хоть какие-то признаки улучшения так некстати испортившейся погоды.

– Неделя, как Рождество прошло, – мрачно произнес Жак, – и почти месяц ни один корабль не рискует выходить в море. Старожилы говорят, что таких штормов они здесь не помнят со времен Саладина.

– Рыбаки обещают, что на днях ветер утихнет, – рассматривая галеры, которые из-за непогоды третью неделю торчали в порту под защитой высокого мола, ответил Робер. – Сразу же после этого дурацкого турнира ректор отнесет ходатайство архиепископу, тот выпишет нам индульгенции, и помчимся мы кто куда: ты – в свою родную Бургундию, я – в Морею…

При этих словах приятеля лицо у Жака еще больше помрачнело.

– Кому я теперь там нужен, сир рыцарь? Мои виноградники и усадьбу по закону отобрал граф. Вексель украден, и у меня ни кола ни двора. Слава богу, что хоть Зофи под защитой монастырских стен. Но куда я теперь ее поведу? К тестю – в Лион?.. Даже и не знаю, что делать, возвращаться домой или нет…

– Да полно тебе! – Рыцарь хлопнул приятеля по плечу. – Значит, поедешь со мной. Вначале в Константинополь, затем в Морею. С рекомендательным письмом самого великого магистра ордена Храма к командору Греции, спасибо мастеру Григу, – он похлопал себя по груди, где был спрятан заветный свиток, – мы там быстро свое возьмем. Слышал я, что император латинской Романии щедро раздает рыцарские звания и фьефы всем рыцарям, которые изъявляют желание сражаться под его рукой. Правда, эти земли пока находятся под властью турок, ну да какого доблестного воина остановит подобная чепуха?

Жак в ответ промолчал. Наблюдая за птичьими караванами, он вспоминал события, произошедшие еще в ноябре, в день отплытия имперского флота.

Предводитель германских крестоносцев герцог Лимбургский, добравшись до берегов Леванта, не рискнул направиться прямо в Акру. Отлучение императора от церкви лишало его сторонников статуса крестоносцев и давало местной оппозиции законные основания не подчиняться своему заморскому монарху. Тир же еще со времен правления блистательного Конрада де Монферрата, маркграфа Священной Римской империи, был городом, тяготеющим более к сторонникам императора, нежели к Святому престолу. Пока гонцы выясняли, как воспримут авангард, посланный Фридрихом, местное духовенство, бароны и магистры военно-монашеских орденов, герцог около недели простоял в Тире.

В тот день они с Робером прискакали в порт, чтобы проститься с мастером Григом. Герцог распорядился бросить все и немедленно начать восстановление цитадели, разрушенной Саладином. Важность этой крепости была огромна. От Яффы до Иерусалима всего два пеших дневных перехода. «Укрепления в Яффе – это умнейший ход! – прокомментировал тогда Робер. – Войска можно высадить сразу под защиту крепости и, не совершая рискованный марш вдоль берега, одним броском осадить Иерусалим».

Киликиец был искренне огорчен тем, что ему приходится расставаться с новыми друзьями.

– Ну что, – спросил он приятелей, – не надумали со мной плыть? Император щедро оплатил работы. А я, как главный строитель, потребую, чтобы охрану возглавлял не кто-нибудь, а ты, де Мерлан.

– Соседство у тебя, мастер Григ, не самое лучшее, – косясь в сторону рыцарей, в сопровождении которых прибыла в Тир Витториа, ответил Робер. – У меня как-то с германскими не сложилось…

Григ отвлекся, потому что в это время два конюха начали заводить на галеру Лаврентиуса-Павла. Конь упирался всеми четырьмя копытами и возмущенно храпел. При этом обычно плохо ладившие между собой Ветер и Бургиньон, наблюдая, как гордого германского жеребца бесцеремонно волокут за узду, то и дело обменивались взглядами, полными злорадства.

Как только мастер Григ взошел на галеру, Робер, не дожидаясь отплытия, оставил друга и заспешил к своим новобранцам. Жак вел на поводу Бургиньона, полной грудью вдыхая свежий морской воздух, как вдруг его сзади несильно ударили по плечу. Жак обернулся. Перед ним стояли охранники, с которыми Витториа плыла из Марселя. Были они широкоплечими, русоволосыми, с ясными голубыми глазами, в свободных камизах чуть ниже колен, поверх которых были надеты короткие кольчуги. На поясе у каждого висел тяжелый тесак-фальшон и короткий кривой нож. При взгляде на них становилось отчетливо ясно что, несмотря на открытые лица и располагающую внешность, такому молодцу человека отправить на тот свет – что комара прихлопнуть. Gridnyi – вспомнил Жак, как, по рассказу Робера, называла своих телохранителей хозяйка.

Жак не особо удивился. Не было сомнения, что Витториа узнала их с Робером еще в день прибытия в Тир. Друзья, находясь в полном недоумении, ожидали чего угодно – нападения, ареста, кинжала из-за угла – и ходили по городу так, словно они находятся не в христианской крепости, а посреди лагеря разъяренных сарацин, но посланница императора словно забыла об их существовании.

– С моя ходить! – произнес один из охранников, чудовищно коверкая франкскую речь. – Госпожа на тебя поговорить пожелали.

– Что вам нужно? – напрягся сержант и положил руку на меч.

– Не боись, – успокоил второй, – просто говорить, худого нет.

Жак подчинился. Вместе с охранниками он проследовал в резиденцию тирского бальи, где размещались прибывшие из Сицилии господа. Стараясь не привлекать внимания, охранники завели его во внутренний двор, но не через ворота, а через заднюю калитку, попросили оставить коня и на своем жутком языке пригласили войти внутрь. Обитатели покоев уже отбыли в гавань, и в гулких сводчатых галереях, лишь кое-где драпированных шелковыми тканями, не было ни души. Остановившись напротив одной из дверей, охранник постучал, обменялся с кем-то короткими фразами и подал Жаку знак, чтобы он проследовал в покои.

Витториа ждала его в роскошном кресле с бархатной обивкой и тонкой резьбой. Молодая женщина сидела в странной позе – подобрав под себя ноги и крепко держась за подлокотники. При этом на ней было лишь легкое шелковое платье, больше напоминающее ночную рубашку, которое не скрывало ни одного изгиба великолепного тела. На спинке кресла валялась тяжелая черная накидка. Витториа была настолько хороша, что Жак начал отчасти понимать Робера. Нет, иметь такую жену он бы, конечно, не хотел, но за ночь, проведенную в ее объятиях, можно было бы пожертвовать многим. Не в силах оторвать глаз от круглых белых коленок, рвущейся из-под платья высокой груди и топорщащих шелк сосков, Жак нервно сглотнул и склонил голову в молчаливом приветствии.

– У меня совсем нет времени, – произнесла Витториа; голос ее оказался неожиданно низким, грудным и возбуждал еще большее желание, – галеры вот-вот отплывут. Все сейчас ждут моего возвращения на борт. Надеюсь, ты понимаешь, сержант, для чего я захотела тебя увидеть?

– Понятия не имею, госпожа, – взяв себя в руки, ответил Жак. – Мы, кажется, плыли вместе с вами из Марселлоса? Я и помыслить не смел, что благородная сеньора выделит из толпы богомольцев и запомнит какого-то виллана…

– Прекрати! – оборвала его она. – Ты тогда вмешался в мои дела, и теперь я хочу знать, что ты видел и слышал такое, чего не видели и не слышали мои люди. Хочешь быть в моей свите? Поступай ко мне на службу. Мне нужно знать все, что тогда произошло на корабле.

– К вам на службу, госпожа? – переспросил тот скорее для того, чтобы протянуть время.

– Да, ко мне! – Женщина подалась к нему навстречу. – И видит бог, что ты найдешь во мне не только щедрую госпожу, но и пылкую возлюбленную! Я хочу тебя с тех самых пор, как увидела той ночью на «Акиле»!

– Но я же женат, сеньора!

– Скоро, перед началом Великого поста, будет карнавал, – рассмеялась Витториа, – а в эти дни по италийскому обычаю для мужчин и женщин нет ничего запретного. Нет ни благородных, ни простолюдинов, ни замужних, ни женатых. Есть только маски, вино и страсть. А после того как мы вместе отпразднуем римские ночи, ты и сам не захочешь, чтобы твоя дурнушка Зофи покинула стены монастыря.

«Откуда ей известно имя? – изумился сержант. – И почему дурнушка? Да, Зофи, конечно, не писаная красавица, но она отлично готовит и очень пылка в любви». Оскорбление, нанесенное молодой жене, словно смыло с его глаз пелену, которой их застлала близость и, главное, очевидная доступность прекрасного женского тела. Теперь он смотрел на женщину, сидящую в кресле, как на красивую, но смертельно опасную дикую кошку.

– А что же мой друг, рыцарь де Мерлан? – спросил он, глядя собеседнице прямо в глаза.

– Не переживай, Жак, – Витториа немного прищурилась, и взгляд ее на мгновение потерял очарование, словно из-под маски, призванной изображать любовное томление, вдруг выглянуло лицо безжалостного палача, – о твоем друге позаботятся. Но речь сейчас не о нем. Он, конечно, великолепный воин, но я не собираюсь держать рядом с собой влюбленного осла, который мне как мужчина интересен не больше, чем деревянное полено. Ты просто даже не догадываешься, что поставлено на карту. Речь идет ни много ни мало, как о будущем христианского мира! Император, которому я служу, не забывает о тех, кто оказывает ему услуги. Ты получишь все – титул, богатые фьефы, рыцарское звание. Если у тебя есть обидчики в Бургундии, ты сотрешь их в порошок. И в конце концов, – ее голос, до этого жесткий, чуть дрогнул, – ты мне не безразличен, Жак, и я не отказалась бы соединить с тобой свою жизнь.