Читаем без скачивания Зачарованные смертью - Светлана Алексиевич

— Деньги приносит? Что тебе еще надо? Главное — бабки. А ты еще каких-то отношений хочешь. Моя мечта — выйти замуж за иностранца или богатого кооператора.

У другой муж запил. Ей не до меня. В доме постоянно нет денег, сына голодного в школу отправляет и сама зимой ходит в старой осенней куртке и легких туфлях в мороз. У третьей муж стал миллионером. Что-то покупает, что-то продает. А она работет кочегаром, ну, разумеется, она уголь лопатой в топку не бросает, кнопки нажимает, но все равно им за вредность там молоко дают. У мужа — миллионы, а жена кочегарит, как говорится, пашет. Ей все время кажется, что кончатся их миллионы тем, что его посадят. Кому это у нас нравится, что у другого есть миллионы, а у него нет?! Или сожгут, или посадят. А у нее двое детей. Увенчались мои походы тем, что я поняла: моя душа — моя территория, я должна ее защищать, никого сюда не впускать. Разломят, разнесут, то ли из любопытства, то ли из сострадания. Надо учиться жить одной. А как? Я оказалась неспособной к одиночеству. Все время надо выбирать. Самой. Я измучилась. Хотела пошить халат, ходить дома в красивом халате. Чтобы мои ахнули! Покрой никак не подберу. Привыкла: юбка, кофта, джинсы. Как и раньше, нажарю котлет на всю неделю. А дальше что? Я не люблю кухню, не люблю наряжаться, краситься… Вышло, что дома я тоже не „профессионал“… И тут мой удел — снимать копии и размножать: платье как у всех, котлеты как у всех… Со мной не было праздника…

Может, щенка завести? Откуда люди взяли, что они, люди, лучше зверей и птиц?

…Мне разонравилось все в себе: мои волосы, моя походка… Со мной что-то стало происходить… Не только в душе, но и в самом организме… Это как припадок… Как молния… Слышу, что открывается дверь, я уже по повороту ключа угадываю: муж или сын. Муж! На столе бутылка с уксусной эссенцией… Я успела выпить лишь половину… Быстренько глотаю то, что осталось… Выбрасываю в мусоропровод бутылку… Чтобы никаких следов… Чтобы он не уговорил меня не умирать… Когда я его не вижу, когда он мне ничего не говорит, я знаю, что его слова… Это не любовь… Ему просто удобно, чтобы я была… Как это? Комфорт раба… Я не хочу быть рабой… Рабыней… Я так и не поняла, кто я… Мне лучше переселиться… И начать все сначала. Но перед тем, как выпить уксус… Это просто смешно… Неужели я не понимала, что исчезаю насовсем? Перед этим я посмотрела очередную, сто какую-то… серию фильма „Богатые тоже плачут“, этот мексиканский киносериал, который сейчас вся страна смотрит… Про любовь… Как это я умру, когда через полчаса кино? Я хотела на самом деле умереть… Я мечтала умереть… но мне все равно было интересно: они поженятся или нет? Бывает ли кто-нибудь счастлив? Как быть счастливой?

От сына мы скрыли… Теперь я колеблюсь: признаться или не признаться? Как-то он мне сказал, что в смерти есть что-то женское… Что он хотел сказать?»

История человека, который не мог быть счастливым…

Виктор Иванович Марутин — фотограф, 55 лет

Из рассказа дочери

«Он уехал на дачу… Это он нам сказал, что поедет на дачу. Сошел с электрички, его видели: с рюкзаком, с охотничьим ружьем и фотоаппаратом. И повернул в лес… По заячьему следу… Это нам тоже рассказывали. Было воскресенье. Хороший зимний день. Блестело чистое солнце. Много людей ехало на дачу…

Он был плохой охотник… Не любил убивать, не было в нем этого охотничьего азарта… Хотя всегда брал с собой ружье. Но привозил домой чаще всего не убитую дичь, а новые снимки. Птиц, зверей… Ему нравилось снимать зиму и осень. Лето почему-то не любил. Моя любимая фотография, однажды подаренная мне отцом на день рождения, — изумленный заяц… Он близко-близко наскочил на человека и не испугался, а изумился… Эта фотография была на нескольких выставках. Получила приз. Отец объездил всю страну. Снимал знаменитых ученых, космонавтов, передовых доярок, передовых пастухов и рыбаков, стройки и новостройки пятилетки. Но призы и дипломы получал за птиц и зверей. (Пауза.)

Стрелял он из своего охотничьего ружья… Прямо себе в сердце…

Мы нашли его через три дня… Мы искали его по заячьим следам. (Пауза.) Я убеждена… Никто не докажет… Он все унес с собой… Это личное… Тайное…

Может быть, это был страх перед уродливостью финала? Он хотел умереть сильным… (Молчит.)

Над его рабочим столом всегда висел портрет Хемингуэя…

Или была у него какая-то своя версия жизни. И она — бах! — и рухнула. А новая версия не придумана…

Мама? Чем жила мама? Она вставала в шесть часов утра, вымывала квартиру…

Можно многое вспомнить… Остались его записные книжки… Я их прочла. Я поняла, что не знала своего отца, я читала записи почти незнакомого мне человека. (Молчит.) Со мной он скорее… защищал свое время… А сам мучился… Метался… (Молчит.)

Наверное, главная причина там… В нем… (Молчит.)

Я знала о нем несколько вещей, которые для меня создавали образ моего отца. (Молчит.) Он родился в войну… Его преследовали какие-то видения оттуда… Но он никогда о них не рассказывал… (Молчит.) А мы любили с ним говорить о снах. О причудах ночной фантазии. Он ведь писал стихи… Для себя… Писал всю жизнь… Это вторая вещь, которую я о нем знала. Почему-то все свои стихи он сжег. Стихи не остались… (Молчит.)

Он любил другую женщину. Не мою маму. Когда-то он любил мою маму. Мама теперь вспоминает, как он заваливал ее цветами. И говорил: „Мне все в тебе нравится! Мне все в тебе нравится!“.

Я нечаянно увидела его на улице… Два года назад… Он стоял с букетом цветов, кого-то ждал. Я увидела его спину… А я только что вышла замуж… И я уже знала… Узнала эту спину, это напряжение… Мальчишеское… Охотничье…

Навстречу ему шла молодая девушка… Бежала… (Молчит.)

Я не запомнила ее лица. Я запомнила только, что это лицо было очень радостное. Счастливое.

Я побежала в другую сторону… (Молчит.)

Когда я вспоминала ее лицо… Ее лицо много раз всплывало в моей памяти… Когда я его вспоминала, меня не покидало чувство, что эта история будет кому-то из них стоить жизни. (Молчит.)

Без состояния любви он жить не мог. Может быть, даже не любви, а влюбленности он всегда хотел. Он физически не мог иначе существовать. (Молчит.) Хотя казалось всегда, что он занят другим. Фотографиями. Командировками. Своей газетой. Очередной выставкой.

Мать знала, как ему может быть хорошо. Как им будет хорошо! Она его никогда бы не отпустила… (Молчит.)

Она любит его… Она сейчас его любит еще сильнее… После смерти… Она до сих пор не догадывается, я ей не призналась ни тогда, ни после, что я их видела. Вдвоем. Моя мама… Она писала письма в его редакцию, в ЦК партии. В институт, где училась эта девушка. Ее родителям. Она требовала, чтобы ей вернули мужа. Чтобы государство, чтобы партия (а отец был членом партии) вернули ей мужа и любовь. Безумное поколение! Но отец был лучше их всех, он был лучший из них… (Молчит.) Мы об этом сейчас с ней не вспоминаем. Иногда мама даже приснится мне и во сне начинает грубо, жестоко со мной говорить. Просит снова подписать какие-то бумаги… А я не подписываю… (Молчит.) В жизни… При встречах мы об этом с ней не вспоминаем. Она сейчас всем рассказывает, как отец заваливал ее цветами… И говорил: „Мне все в тебе нравится! Мне все в тебе нравится!“. И был в военной форме. Офицер. И все девочки на почте ей завидовали, она работала телефонисткой. (Молчит.)