Читаем без скачивания Тайна голландских изразцов - Дарья Дезомбре

Ева пожала плечами, но промолчала.

– Быть слепой оказалось очень удобным. Можно без опасений предаваться своему хобби. Можно даже напустить еще больше туману, «оживив» бывшего жениха и маньяка. Пусть гоняются за покойником и не трогают бедного инвалида по зрению.

Ева отвела глаза, а Андрей кивнул уже своим мыслям. Несмотря на полный восхищения взгляд сержанта, он чувствовал себя круглым идиотом.

– Забирай ее, – сказал он, на прощание пожав руку Котову. – Я на такси до аэропорта доберусь.

И, больше не взглянув на Еву, вышел из квартиры.

Маша

Маша возвращалась усталая, но довольная после очередного дня, проведенного в архиве. Она накопала адрес того единственного дома, что не продал Менакен, прежде чем навсегда исчезнуть в неизвестном направлении. Завтра, говорила она себе, открывая тяжелым ключом дверь в свой номер, она поедет в Брюгге. И то давно пора – жемчужина, как говорят, европейской архитектуры. Именно Брюгге, а вовсе не Питер называют у них тут Северной Венецией. Маша щелкнула выключателем и – замерла на пороге. Что за черт?!

На постели, накрытой бордовым покрывалом, были разложены, по пять в ряд, изразцы. Она сделала шаг им навстречу. Моргнула. Перевела взгляд на темно-серое небо за окном. Обратно на бордовое покрывало. Это были они. «Ее» дети. Играющие в волчок, бегущие ловить рыбу, бросающие мяч. Маша сглотнула, подошла к постели и медленно вынула листы-копии. Просмотрела их один за другим, сверяя. Все были тут. Только теперь настоящие, благородно поблескивающие белым фаянсом в свете электрических ламп, с синим рисунком, выполненным легкой порхающей кистью профессионала. Маша протянула руку, недоверчиво дотронулась до прохладной гладкой поверхности. Ну, здравствуйте, дети. Где же вы были? Кто вас принес? Впрочем, что за глупый вопрос? Их принес тот, кто украл. А вот что по-настоящему любопытно: зачем? Она посмотрела на стену, увешанную по привычке записями, картинками, фотографиями. Кто бы ни был тот человек, что вернул изразцы, он знал, над чем она работает.

В кармане завибрировал мобильник – звук она убрала еще в архиве и забыла включить обратно. Номер был незнакомый, местный.

– Да? – сказала она в трубку.

– Мадемуазель Каравай? Добрый вечер, – ответил вкрадчивый мужской голос. – Меня зовут Антон Ван дер Страат. Вы мне звонили, оставили сообщение неделю назад.

Маша на секунду замерла, вспоминая.

А голос продолжил:

– Что-то по поводу изразцов, купленных вашим русским клиентом.

Маша вспомнила: ну конечно! Тот самый антиквар, что продал плитку погибшему в огне Гребневу.

А дер Страат уже пояснял извиняющимся тоном:

– Я не перезвонил сразу – был на профессиональной выставке в Намюре, и мой автоответчик…

– Ничего страшного, – прервала его Маша. – Они нашлись, – и, кратко попрощавшись, набрала другой номер.

– Ревенков, – сухо сказала трубка.

– Добрый вечер. Они нашлись. – Маша продолжала задумчиво оглаживать кончиками пальцев мальчишек на плитке. На ощупь она была совершенно гладкой.

– Кто? – спросил Ревенков, а потом понял. – Да ладно!

– Это совершенно не моя заслуга, – честно призналась Маша. – Я вернулась из архива, а они лежали в моем номере. – И, поскольку трубка хранила озадаченное молчание, продолжила: – Прямо на моей постели. Отель тут небольшой. Очевидно, тот, кто вернул изразцы, дождался, пока молодой человек с ресепшен уйдет, к примеру, проводить клиента, взял мой ключ, проник в номер, а потом вернул ключ на место.

– Сколько их? – спросил Ревенков, голос его звучал глухо и удивленно.

– Сколько и было – двадцать. – Она помолчала. – Что ж. Будем считать, что расследование завершено. Хоть и без моего непосредственного участия.

Ревенков на другом конце трубки не реагировал. Видно, был еще под впечатлением от новости.

А Маша продолжила:

– Я постараюсь довезти их вам в целости и сохранности. Думаю, зайду завтра к местному антиквару, чтобы он помог мне их правильно завернуть, и… – И тут Маша сама запнулась, задумавшись. Как же так! Неужели все это было всего лишь ради двадцати старых кусочков фаянса?

– Чего? – переспросил ее Ревенков, и Маша поняла, что сказала последнюю фразу вслух.

– Ведь дело же не в изразцах! – выпалила Маша с неожиданной для себя пылкостью. – Понимаете, они, эти играющие дети, всего лишь отправная точка. Ключ. Мы же так и не разгадали, почему их у вас украли! Но я чем дальше, тем больше хочу понять. Зачем украли? Отчего вернули? Что там вокруг них за история? Неужто вам самому не любопытно?

– Любопытно, – медленно ответил Ревенков. – А вы, по ходу, сами заразились этими плиточками, нет?

Маша виновато посмотрела на играющих на покрывале мальчишек из XVI века. Да. Она действительно подцепила этот вирус. Но оторваться от расследования сейчас, когда у нее в руках наконец оказались настоящие изразцы – прохладные на ощупь, в мелкую трещинку по белому полю и с кобальтовым, ничуть не выцветшим за прошедшие века рисунком, – не было сил. Она хотела идти дальше и узнать больше.

– Дайте мне еще десять дней! – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал не слишком умоляюще. – Еще десять дней, и если у нас не будет никаких подвижек, то…

– Ладно. – Где-то там, в Питере, Ревенков выдул дым. – Будь по-вашему. Если, по ходу, за ближайшие десять дней ничего не узнаете, возвращайтесь в свою Москву. Расходы я без базара беру на себя.

– Спасибо! – благодарно выдохнула Маша.

– Да не за что. – Ревенков со вкусом зевнул, уже явно потеряв интерес к беседе. – Думаете, там и правда сокровище, а? Тогда процент получите, чем плохо?

Положив трубку, Маша еще некоторое время смотрела, задумавшись, на изразцы. У нее впереди было целых десять дней. Всего десять дней.

Она опять схватила телефон и позвонила по предпоследнему номеру:

– Месье дер Страат? Это Мария Каравай. Не могли бы вы все-таки уделить мне час своего времени?

Маша остановилась на разводном мостике, чтобы насладиться открывающейся картиной. Дом дер Страата стоял на берегу канала, уже за официальными пределами города. Мимо проходила дорожка, по которой в любую погоду было налажено движение велосипедистов в сторону моря. Спортсмены, одетые в профессиональные обтекаемые костюмы, низко склонившись над рулем, и белобрысые фламандские семейства на разнокалиберных великах проезжали мимо кирпичного домика с высокой крышей и большими, забранными в частый переплет окнами. И – не обращали на него ровно никакого внимания. Очевидно, те, кто заворачивал к дер Страату, не были случайными визитерами. Вокруг дома, на едва начавших нежно зеленеть полях, паслись толстые коровы цвета карамели и кучно росли деревья, протягивающие бледным голландским небесам купированные узловатые ветви, уже дающие первые побеги.

Маше показалось, что время застыло, предлагая ее глазу картинку из «малых голландцев»: перед ней простирался заниженный горизонт, от чего так по-особому преломлялись утренние лучи, создавая волшебную наполненность воздуха. Тот самый знаменитый золотистый свет, льющийся с полотен старых фламандских мастеров. Ничего не было ими выдумано, все так и существовало тут, как в застывшем янтаре, многие столетия: низкие земли позволяли раздаться пространству небес, и небеса становились вместе с армадой облаков главным героем ландшафта.

Проехала очередная семейная компания на велосипедах. Маша подошла к двери под скромной вывеской Antiek и дернула проржавевший колокольчик с надписью Welkom, внутренне ожидая, что на порог выйдет герой Хальса с трубкой и в лоснящейся шляпе с обвисшими широкими полями. Однако увы! Открывший ей дверь дер Страат оказался вполне современным, впрочем, весьма приятным седеющим мужчиной с тонкими чертами лица, в очках в квадратной оправе и бледно-голубом кашемировом свитере под горло. Ногой в красных вельветовых брюках он отодвигал от двери дружелюбного пса-лабрадора, рвущегося облобызать посетительницу, и уже протягивал для рукопожатия узкую сухую ладонь.

– Welkom! – с улыбкой повторил он написанное на дверном колокольчике приглашение. – Добро пожаловать! Проходите!

Беседовали они прямо в салоне дома, приспособленном под выставочное помещение, – дер Страат указал Маше на плетеный стул за длинным крестьянским, покрытым благородной восковой патиной столом.

– Хотите кофе?

Маша кивнула. Она уже гладила собаку, притулившуюся у ее ног (как там поживает ее Раневская?), и завороженно смотрела в окно, где отражался задний двор дома. Пустые конюшни, нынче, судя по тому, что она успела заметить через приоткрытую дверь, служившие складом для старой мебели; за ними – поросшая плющом полуобвалившаяся каменная стена, которую никто не собирался чинить ввиду ее необыкновенной живописности… Очередная живая картина, вставленная в оконную раму. Дер Страат колдовал над антикварной же медной туркой, и Маша, почувствовав аромат, одновременно услышала, как кофе с шипением выливается на плиту, а хозяин дома тихо ойкает, явно ухватившись в спешке за обжигающую ручку.