Читаем без скачивания Печать василиска - Татьяна Корсакова

Как же не хочется умирать... да еще такой жуткой смертью, в темноте... Кричать больше нет сил и бороться тоже. Бесполезно бороться...

Она уже смирилась и теперь лихорадочно вспоминала слова молитвы, чтобы не сгинуть вот так – неправильно, когда что-то схватило ее за волосы. Схватило и больно потянуло: сначала за волосы, а потом за ворот мокрой кофты вверх, из трясины. Топь зло урчала и не отпускала, но тот, кто тянул Алю за волосы и за шиворот, был сильным. Рывок – и руки уже свободны, можно помогать ими своему нежданному спасителю. Еще рывок – и лопатки упираются во что-то твердое, надежное – гать. Ну и пусть кожа на голове горит огнем, и волосы она еще долго не сможет расчесывать без боли, зато живая... Да она руки готова целовать тому, кто ее за волосы вытащил из трясины, и сейчас не отпускает, держит крепко-крепко, куда-то несет...

Все, больше не несет, поставил на землю, самую настоящую, твердую, с мелким песочком.

– Спасибо, – голос она, оказывается, не сорвала, еще может поблагодарить своего спасителя. – Спасибо вам огромное.

А благодарить-то некого... Вокруг темнота и тишина, и лишь едва различимое шуршание удаляющихся шагов. Вот так...

Слишком много потрясений для одного человека. Силы как-то внезапно закончились: и физические, и психические. Даже страха почти не осталось. Аля плюхнулась на землю, зачерпнула в ладони горсть теплого песка, разревелась.

Слезами горю не поможешь – любила повторять нянечка Афанасьевна. Не права была нянечка, слезы иногда помогают, вымывают из души липкую черноту, позволяют собраться с духом. Аля плакала, размазывая по лицу грязь и слезы, а озеро тихо вибрировало, то ли сочувственно, то ли раздраженно. Когда она выревелась, оказалось, что тьма уже не такая кромешная, как прежде. Вдали у самого горизонта тонкой розовой полосой загорался рассвет. Света от новорожденного солнца было еще мало, но главное Аля увидела пологую крышу дедова дома. Дом был совсем близко, так близко, что сидеть посреди дороги и поливать слезами теплый песок расхотелось, а захотелось бежать без оглядки вперед, к черной громаде Полозовых ворот.

Аля вошла в дом с первыми, еще робкими лучами солнца, на цыпочках поднялась на второй этаж, в сизых сумерках пробралась к своей комнате. Пока шла, успела заметить, что не одна она не спит. Из-под двери Ивановых пробивалась полоска приглушенного света, за дверью экологов слышалась странная возня, но свет не горел. До своей спальни дойти Аля так и не успела, потому что дверь Егора внезапно распахнулась, выплескивая в коридор оранжевый электрический свет.

– Аля, господи! – Егор стоял на пороге полностью одетый и смотрел на нее встревоженным взглядом. – Где ты была? Я волновался, хотел узнать, как ты, а дверь заперта, и никто не открывает...

– Была, – она рассеянно понаблюдала, как с ночнушки на бежевую ковровую дорожку стекают ручейки грязной воды, а потом не удержалась – всхлипнула: – Егор, со мной, кажется, не все в порядке. Я, наверное, во сне хожу.

– Где ты ходишь во сне? – спросил он шепотом и осторожно, боясь испачкаться, потянул ее за рукав кофты. – Откуда ты вообще пришла?

– С озера.

– С Мертвого озера? – уточнил он.

Вместо ответа она лишь кивнула.

– А что ты делала на озере посреди ночи?

– Не знаю. – Лужа на ковер натекла большая. Наверное, завтра Елена Александровна будет сильно ругаться. – Я плохо помню, проснулась на озере, пошла обратно, попала в трясину.

– Какую трясину? – Егоровы глаза удивленно расширились, и он, теперь уже не опасаясь за чистоту своей одежды, прижал Алю к себе. – Ты почему вся мокрая?

– Настасьину трясину. – От Егоровых рук шли волны тепла, и могильный холод, которым она заразилась этой ночью, на время отступил. – Ту, которую ты мне вчера показывал. Я шла, а на меня кто-то напал в темноте, я побежала и стала тонуть.

– Так, не надо нам тут с тобой стоять, – Егор огляделся по сторонам. – Давай-ка пойдем в комнату, ты вымоешься, переоденешься и все мне по порядку расскажешь, – он мягко, но настойчиво подтолкнул Алю к дверям ее комнаты.

Там за время ее отсутствия ничего не изменилось, только дверь, ведущая на балкон, была приоткрыта.

– Ты ее сама открывала? – Егор кивнул на дверь.

– Да, мне послышалось, что кто-то плачет, и я вышла на балкон.

– И что?

– И ничего. – Нет смысла рассказывать о товарище Федоре. Скорее всего, не было никакого Федора, а все это лишь происки ее больного воображения. – Я вышла на балкон и больше ничего не помню. Егор, холодно. Я пойду переоденусь, хорошо?

Кое-как она отмылась от липкой болотной жижи, но на то, чтобы высушить длинные, ниже талии, волосы, сил уже не осталось. Аля связала их в тугой пучок на макушке, набросила банный халат, вышла из ванной.

Егор сидел на ее кровати и разглядывал узоры на обоях. Вид он имел безмятежный, но безмятежность эта была обманчивой.

– Согрелась? – он похлопал ладонью рядом с собой, приглашая Алю присесть. – А я вот тебе принес. – В Алиных ладонях оказалась плоская серебряная фляжка. – Здесь коньяк, пей.

Она невесело усмехнулась. Похоже, события в этом странном месте развиваются циклично: вчера она тонула, потом принимала ванну и пила коньяк, и вот сегодня все повторяется, только с единственной поправкой – вчера ее никто не пытался убить.

– Пей, тебе это на пользу, – Егор настойчиво протянул фляжку Але.

– Я уже пила.

– Это было вчера. Пей!

В спиртном Аля разбиралась так же плохо, как и в кофе, но один несомненный эффект от Егорова коньяка все же имелся: в голове зашумело, а телу стало даже не тепло, а жарко.

– Вот, а теперь рассказывай. – Голос у Егора был тихий, успокаивающий, и мягкие ладони ласково скользили по мокрому Алиному затылку.

Она послушалась. Хоть и нечего было особо рассказывать, хоть и не запомнила она толком ничего из того, что с ней случилось, но на душе как-то сразу полегчало, точно лежащую на груди бетонную плиту слегка приподняли.

Егор слушал очень внимательно, не перебивал, давал выговориться. Лишь поглаживал нежно, теперь уже не затылок, а шею и плечи. Отогревал дыханием ее холодные ладони. Дыхание у него было горячее, обжигающее. Сначала оно обжигало Алины руки, а потом, как-то незаметно, шею. Аля уже все давно рассказала и даже успела немного всплакнуть над своей едва не загубленной непутевой жизнью, а он все не уходил. Смотрел так, что жарко становилось теперь уже и без коньяка, шептал на ухо что-то успокаивающее, гладил так, как ее уже давно никто не гладил. Чем все закончится, она понимала. Да, слишком рано, да, она еще не готова, но оттолкнуть эти руки не было никаких сил. Банный халат уже сполз с плеча, и плечу теперь щекотно от Егоровых поцелуев, а позвоночнику холодно из-за стекающей с волос воды.