Читаем без скачивания Печать василиска - Татьяна Корсакова

...Алю разбудил голос: не то стон, не то плач, жалобные причитания. Если бы она вспомнила о вчерашней гостье, то ни за что не подошла бы к окну, но она не вспомнила. Слишком крепкими были путы сна.

Окно распахнулось бесшумно, в комнату ворвался порыв свежего ветра, взъерошил Алины волосы, запутался в шторах. Не то плач, не то стон стал громче. Аля выглянула в окно, в окутавшей дом темноте пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь. И, кажется, рассмотрела...

Товарищ Федор сидел прямо на земле, в нескольких метрах от дома. Она не могла видеть его лица, только смутные очертания гимнастерки, но точно знала, что это именно он, точно маленький ребенок, заливается горючими слезами у нее под окном.

– Эй, – кутаясь в наброшенную на плечи кофту, она вышла на балкон, перегнулась через перила, – товарищ Федор?

Плач смолк, в наступившей тишине стало слышно, как оглушающее громко трещат неугомонные цикады.

– Товарищ Федор, ты что здесь делаешь? Почему ты не дома?

Едва различимая в скудном свете луны фигура шагнула под балкон.

– Хозяйка?.. – голос у товарища Федора был странный, точно это не она, а он только что выбрался из жарких объятий Морфея.

– Федор, ты плакал?

– Плакал... – он запрокинул голову, и Аля увидела его глаза, черные, бездонные. Вроде бы не должна была видеть в этой кромешной темноте никаких глаз, а увидела. И даже рассмотрела желтоватое свечение на их дне. – Хозяйка, он ждет тебя...

...Хозяйка, он ждет тебя...

...Аля вздрогнула, открыла глаза. Холодно, сыро и темно. И товарищ Федор куда-то пропал. А ногам мокро и скользко...

Она посмотрела вниз, на свои босые ноги, и, зажав рот рукой, тихо всхлипнула. Мокро и скользко, потому что под ногами у нее не плиточный пол балкона, а влажная от росы трава. А холодно, потому что она не дома, а на Мертвом озере, на самом краю высокого обрыва. Еще шаг – и все...

Как же так вышло? Последнее, что она помнит, это запрокинутое к небу лицо товарища Федора, а дальше память точно стерли, и кусок жизни заодно. Как она очутилась здесь, достаточно далеко от поместья, в одиночестве, в молчаливой темноте, почти над бездной?..

Одно неловкое движение, даже не шаг, а лишь взмах руки – и ноги заскользили на мокрой траве, в невидимую с обрыва озерную воду посыпались мелкие камешки. Озеро отозвалось недовольным ворчанием, а потом Аля услышала громкий всплеск. Может, рыба? Очень крупная рыба... Живая рыба в мертвом озере...

Назад, подальше от края! Туда, где земля не уходит коварно из-под ног и не слышен этот странный, на самой границе восприятия, звук, от которого кожа покрывается мурашками и кровь стынет в жилах. Назад к дому...

В плотной, какой-то совершенно нереальной темноте сориентироваться никак не получалось. Единственное, что Аля знала наверняка, это с какой стороны находится озеро. А еще теперь она могла не беспокоиться по поводу призрака Настасьи. Не было никакого призрака! Проблему нужно искать не вовне, а в себе самой. Похоже, она все-таки страдает лунатизмом. Раньше не страдала, а теперь вот, на старости лет, необычная болезнь проявилась во всей красе, занесла ее на ночь глядя бог весть куда.

Сейчас главное – не поддаваться панике. Поплакать и поистерить можно и дома, а пока надо до дома как-то добраться. Что осталось в памяти с той экскурсии по окрестностям, которую ей устроил утром Егор? Когда они шли от дома, озеро было справа, а Настасьина топь слева, а сейчас все наоборот. Значит, идет она в правильном направлении, и если держаться дороги и не сворачивать в сторону, то рано или поздно – лучше бы, конечно, рано – она выйдет к дому.

Побежать хотелось так, что аж пятки зачесались. Если бежать, то в Полозовых воротах можно оказаться намного раньше, чем если идти пешком. Но бежать в этой кромешной темноте никак не получится, тут и идти-то нужно осторожно, чтобы чего доброго не сбиться с пути. Ничего, тише едешь, дальше будешь...

Аля шла, кажется, уже целую вечность. Босые ноги, сбитые о невидимые в темноте камни, горели огнем, и с каждой минутой становилось все холоднее. А дорога все никак не заканчивалась, и рассвет все никак не наступал, точно идет она по замкнутому кругу в сплошном безвременье.

Это бы полбеды, нет таких дорог, которые никуда не ведут, выйдет она к дому, никуда не денется. Хуже другое, то, в чем Аля долго не решалась себе признаться.

Ощущение было острым и назойливым, как комариный писк, а еще страшным. Кто-то крался за ней в темноте. Крался и наблюдал. Она его не видела, а он ее видел. И вовсе это не игры воображения! У нее вообще нет никакого воображения! Зато со слухом все с порядке, и она его слышала, того, кто крался следом. Тихий шорох песка под ногами, тихий вздох, едва ощутимое движение воздуха. Тот, кто крался и наблюдал, был близко. Господи, кажется, слишком близко...

– Товарищ Федор?! – Глупый мальчишка! С него станется заманить ее в эту глушь. Он же странный, неправильный. Заманил, а потом растерялся, может, сам испугался и сейчас вот идет следом, шуршит, дышит... – Товарищ Федор, это ты?! Выходи! Хватит прятаться!

Вот, а теперь ничего не слышно, потому что тот, кто прячется в темноте, затаился и ждет.

– Кто здесь?!

Глупый вопрос. Если бы он хотел представиться, то давно бы уже вышел, а он прячется. И озеро совсем близко, с этим своим реликтовым змеем...

Точно почувствовав Алины мысли, кольца бриллиантовой змейки на ее пальце едва ощутимо сжались. Почудилось, это уж точно почудилось...

Все, нельзя стоять и ждать, когда эта невидимая тварь бросится на нее из темноты, надо идти вперед. Дом уже где-то совсем близко.

...Тварь бросилась. Больно сжала горло, зашарила по телу не то руками, не то щупальцами, задышала прямо в ухо громко и часто. Аля закричала, дернулась в сторону, прочь от рук-щупалец. Поскользнулась, растянулась на мокрой траве, забарахталась. Странная трава, неправильная – мягкая и податливая, а под травой холодная вода. Настасьина топь... Вот почему земля под ней качается и чавкает, потому что нет никакой земли, а есть трясина, похожая на цветущую лужайку.

Ну как же так?.. Ведь всего же шажок в сторону... Ночной твари нет, и рук-щупалец тоже нет, а трясина – вот она. Ноги дна не чувствуют, а руками не за что схватиться, все вокруг зыбкое, обманчивое. И вода заливается уже за шиворот, намокшая кофта камнем тянет ко дну, а сбросить ее нет никакой возможности. Остается барахтаться и кричать – громко, истошно, так, что в Полозовых воротах услышат. Услышать-то услышат, но спасти ее не успеют...

Как же не хочется умирать... да еще такой жуткой смертью, в темноте... Кричать больше нет сил и бороться тоже. Бесполезно бороться...

Она уже смирилась и теперь лихорадочно вспоминала слова молитвы, чтобы не сгинуть вот так – неправильно, когда что-то схватило ее за волосы. Схватило и больно потянуло: сначала за волосы, а потом за ворот мокрой кофты вверх, из трясины. Топь зло урчала и не отпускала, но тот, кто тянул Алю за волосы и за шиворот, был сильным. Рывок – и руки уже свободны, можно помогать ими своему нежданному спасителю. Еще рывок – и лопатки упираются во что-то твердое, надежное – гать. Ну и пусть кожа на голове горит огнем, и волосы она еще долго не сможет расчесывать без боли, зато живая... Да она руки готова целовать тому, кто ее за волосы вытащил из трясины, и сейчас не отпускает, держит крепко-крепко, куда-то несет...