Читаем без скачивания Литерный эшелон - Андрей Марченко

– Не бойся, мальчик… Я не кусаюсь… Все хорошо… – прошептала Мария.

Голос ее был с небольшой трещинкой, с хрипотцой, даже когда она шептала.

Некоторое время они стояли без движения…

– А вот и не поцелуешь…

Андрей воспринял это как вызов, приглашение. Его губы потянулись к ней. Но Мария Федоровна легко уходила от поцелуя.

Затем произошло то, что просто в этом положении не могло не произойти.

Они поцеловались.

Губы соприкоснулись, языки коснулись друг друга…

Андрей подумал: как это приятно.

По организму разлились светлые и приятные чувства – все более ниже пояса.

Впрочем, вкус поцелуев был какой-то странный, кисло-морковный. Данилин сначала не мог понять – отчего?

Затем понял: из-за папирос, которые курила Мария Федоровна.

Андрей целовал страстно, все сильнее обнимая женщину, словно вдавливая в себя.

– Легче, легче… – просила Мария Федоровна, не убирая губы. – Я обманула тебя, мальчик… Я кусаюсь…

И легонько укусила его за шею.

После – выскользнула из объятий.

Пошла прочь.

Андрею не оставалось ничего кроме как поспешить за ней.

Когда Данилин ее почти догнал, докторесса заговорила:

– Вы должны меня простить…

– Да за что же?..

– За мою слабость. Я виновата, я – старше вас…

– Полно вам… Вы не виноваты… Или же… Или я виноват вместе с вами.

На мгновение Мария Федоровна обернулась, улыбнулась Андрею:

– Надеюсь, мы с вами останемся друзьями.

Андрей слишком поспешно кивнул головой.

Почти сразу за речкой начинались предместья городка.

До дома докторессы было действительно недалеко: прошлись проулком мимо дерева, с виду акации. На ней не было ни листочка.

– Вы знаете, чем странно это дерево?.. – спросила докторесса.

– Чем же? Тем, что оно засохло?..

– Отнюдь… Оно живо. Ветки растут, по ним бежит сок. Но уже много лет на нем нет ни листочка.

– Разве такое может быть? – удивился Андрей.

– Выходит, что может.

Через двор уже был дом Тарабриной.

Скрипнула калитка, прошлись по дорожке. Мария Федоровна вручила Андрею букет. А сама начала открывать замок на двери.

После вошла в дом.

Андрей взглянул на гаснущий закат, и вошел за ней.

Замешкался в коридоре, прикидывая надо ли снимать сапоги. С одной стороны было невежливо оставаться обутым. С другой стороны – ноги были замотаны в несвежие портянки.

– Да не разувайтесь, пол все равно надо мыть… – заметив колебания, разрешила Мария Федоровна. – Затхло в комнате, не находите?.. Надо бы окна открыть, проветрить!

– Так гнусь налетит…

– Да пусть, выгоню потом.

На стене, над пианино висел фотографический портрет: Мария Христофоровна с каким-то мужчиной.

– Мой муж… – пояснила докторесса. – Ныне покойный. Спился…

В углу стояла небольшая газолиновая электростанция.

– Зачем она вам?.. – спросил Андрей.

– Вдруг придется Франкенштейна воскрешать… Я же доктор, Андрюша!..

И Мария Федоровна указала на прожектор, повешенный над кушеткой.

– Осмотры лучше проводить под электрическим освещением… Да и вообще я полагаю, что за электричеством в медицине будущее. Вы читали «Учебник электротерапии» Вильгельма Эрба? Нет?..

На примус Мария Христофоровна поставил чайник, разожгла огонь.

Проговорила:

– Я бы предложила остаться переночевать у меня, но это может быть истолковано неверно обывателями… К тому же я так измотана дорогой… Дорогу, я надеюсь, найдете…

И, едва заметно указала Андрею на дверь.

Тот повиновался: положил цветы на пианино, и ушел безмолвно, словно зачарованный теми поцелуями…

В далеком Кабуле только как раз за горами таяли последние лучи света. Горнист в казармах напротив уже сыграл отбой. С минарета муэдзин напоминал правоверным о необходимости ночной молитвы. В здании английской миссии у радиоприемника скучал Джерри Астлей, порой вращая направленную антенну.

Эфир был практически пуст. Где-то около Карачи открытым текстом работали радисты с каких-то кораблей. Что-то неопределенно шумело на востоке. На севере грохотал ураган, его разряды было слышно за сотни миль. Порой прорывалась морзянка со стороны Европы. Астлей замечал, что ночью радиопередачи проходят гораздо дальше.

Джерри повернул антенну в сторону Санкт-Петербурга. Эфир как раз прошибла короткая радиограмма: буква-цифра-буква-цифра. Следовало ожидать ответной.

Сначала Астлей полагал, что это какая-то шифровка, но быстро понял: так коротко что-то зашифровать невозможно. Потом думал, что это просто проверка связи. Затем сообразил: петербуржец и его адресат просто играют в шахматы по переписке. От совершенного безделия Джерри нашел в миссии шахматную доску, записанную партию прошел ход за ходом. Складывалось впечатление, что игроки довольно среднего дарования: часто делают свои ошибки, и зачастую щедро не замечают чужие.

Астлей ожидал очередного ответа, но вдруг где-то рядом, на соседней частоте послышался треск. Джерри стал работать верньером, попытался изменить положение антенны… Но второй сигнал размещался где-то рядом с первым, хотя и шел на другой, более длинной волне.

Кто-то, находящийся в Сибири постоянно слал два символа: «К?». Походило на то, что кто-то вызывал на связь другую радиостанцию. Наконец пошел ответный сигнал. «Тире-точка-тире» – тот же «К» но без знака вопроса. Вторая радиостанция дала ответ: к приему готовы.

Сомнений не оставалось: в тайге имелось два разных передатчика, на них работали два «клоподава» с различным телеграфическим почерком.

Радиостанция из Сибири послала короткий тарабарский запрос, вероятно проверяя с нужным ли абонентом имеет связь. Ей ответили.

В руке Астлея появился карандаш, хотя англичанин прекрасно понимал всю тщету своих усилий. Походило на то, что вторая пара также работает по кодовой книге, взломать подобное представлялось пока невозможным.

Но связь оборвалась почти в самом начале на полузнаке. Ни на следующий день, ни в последующие второй приемник из Сибири в эфире не появился.

Астлей чувствовал: там, за горами и за одним морем произошло что-то неисправимое…

Дом градоначальника был недалеко. Туда вела сравнительно простая дорога – следовало пройти улочкой до тракта, а уж по нему, мимо острога добраться до нужного места.

Но Данилин решил срезать, направился через поселок.

Городишко был мал, заблудиться в нем нет ну никакой возможности – думал Андрей.

Однако все оказалось куда сложнее. Улицы то переплетались, становились узкими проходами, по которым пройти можно только нетолстому человеку, то и вовсе подло заканчивались тупиком.

Приходилось возвращаться, снова плутать, налетать в темноте на заборы, ямы, кучи мусора.

Городок спал, хозяева давно уж потушили лампы, свечи и лучины. Лишь где-то за окнами, за ставнями тускло горели перед образами лампадки.

От шагов Андрея просыпались собаки, и лаяли на него. Часто прятались в кустах у заборов, а потом резко кидались, пытаясь видимо напугать.

Вряд ли собаки не понимали, что от Данилина – опасности никакой. Он ведь не бросался на ворота, не лез через забор. Даже пистолетом не грозил. Но псов это не смущало – уж таков был их собачий порядок: облаять прохожего, напомнить хозяевам, пусть и спящим о своем наличии.

Андрей шел, желая выбраться хоть куда-то – хоть на околицу города, к тракту, к дому градоначальника. Но нет же, путаница улиц казался бесконечным. Было удивительно, как такой большой лабиринт поместился в таком маленьком городе.

И вот, наконец, когда Андрей был близок к тому, чтоб разбудить кого-то да спросить дорогу, он увидел странное, голое дерево, мимо которого проходил в самом начале скитаний. Только тогда оно было справа, а теперь слева…

Пройдя еще немного, Андрей увидел покосивший забор, за которым стоял дом докторессы.

Было слышно, как работает газолиновый генератор, горел свет яркий электрический свет.

Андрей прошел во двор, дверь в дом была открыта. Немного подумав, Данилин решил не стучаться. Прошел через сени в коридор. Под его ногами не скрипнула ни одна половица. Легкий сквозняк качал занавеску, что закрывала проход в зал. Сердце билось, словно пойманная в ладони птица. Андрею казалось, что сейчас он не просто убирает занавеску, а сейчас обнажит какую-то тайну.

Да что там какую-то! Данилин явно представлял какую: он вспомнил вкус губ Марии Христофоровны. Сейчас будет неловкость, шепот, поцелуи… И что-то еще.

За занавеской действительно была тайна. Но совсем, совсем другая.

Докторесса была в зале. Но совсем не обнажалась, как представлял себе подпоручик, а сидела за… Андрей сначала не понял, что это такое. Потом догадался по букету, лежащем на полу. Час назад Андрей положил его на пианино… Сейчас же инструмент был частично разобран. За снятой передней панелью были совсем не струны. Горели лампы, в мешанине проводов висели катушки, резисторы. На закрытой клавиатуре стоял телеграфный ключ. Было видно, что Мария Христофоровна только изготовилась к передаче: в одной руке у нее дымилась чашка с чаем. В другой она держала только что зашифрованное послание. И вот шифровка легла на пюпитр, рука – на телеграфный ключ. Раздался треск первых разрядов…