Читаем без скачивания Лазурь и Пурпур. Месть или Любовь? (СИ) - Вилкс Энни

— Как и язык степняков, — неожиданно ответил Дэмин.

— К чему вы? — уязвленно спросила Кьяра. — Степи давно не воюют с Пурпурными землями.

— Да.

Повисла тяжелая тишина. Дэмин стоял к Кьяре спиной, его длинные волосы белели на фоне темного шелка, а высокая фигура была прямой и недвижимой, как обычно. Девушке вдруг невероятно захотелось увидеть его лицо, но она остановила себя.

— Вы не любите степняков, да?

— Разве можно не любить весь народ? — не оборачиваясь, отозвался Дэмин.

— Легко, — ответила Кьяра без сомнений. — Терпеть не могу Пар-оол и пар-оольцев.

— Они отняли у тебя что-то или кого-то, кто был тебе важен?

Этот разговор становился все более странным.

— Нет. Тогда я бы их ненавидела, наверно.

— Ты недавно потеряла братьев. Была с ними близка?

— Зачем вы спрашиваете? — возмутилась Кьяра. Потом вздохнула, подобрала к груди колени, обняла их руками. И ответила: — Не очень. Но я любила их. Мы росли порознь, редко виделись, но... Не хочу об этом. Их убили не пар-оольцы. Они совершили глупую ошибку, за которую и поплатились. Некого ненавидеть. Так…

— Сложнее?

— Сложнее, — согласилась Кьяра, отгоняя слезы. — Почему вы вспомнили о них?

— Ты спросила меня о нелюбви к степнякам.

Наконец Дэмин обернулся, но выражение его лица полоснуло Кьяру словно лезвием: оно было вновь холодным и отстраненным, только теперь за маской безразличия проглядывалась горечь.

О чем он думал, когда смотрел на нее так?! Девушке стало неуютно, словно взгляд лекаря проникал под кожу.

— Что вас беспокоит? — спросила Кьяра прямо.

— Сорок семь лет назад Сфатион Теренер сжег город Рень-Ци. Вместе с моей матерью, младшей сестрой и сотнями служивших мне безымянных.

Будто что-то ухнуло вниз.

— Свет… — тихо прошептала Кьяра. Трагедия приграничного города, уничтоженного по приказу брата ее отца, была и правда ужасающей в своей кровавости и, по мнению Кьяры, намертво въелась пятном в честное имя Теренеров, чем бы отец ни объяснял содеянное. — Мне очень жаль. Мой дядя сделал это. Простите.

— Нет! — неожиданно оборвал ее Дэмин, присаживаясь рядом. Его плечо теперь едва заметно касалось плеча Кьяры, и почему-то у девушки сжалось сердце. — Не извиняйся. В этой истории я не жертва. И тебя еще не было на свете, — словно самому себе сказал он. — Тебе не о чем жалеть.

— Это не так, — покачала головой Кьяра. — Моя мать была из Рень-Ци.

Она повернулась — и встретилась с удивленным взглядом Дэмина Лоани.

— Я не знал об этом. Расскажи мне, — попросил лекарь.

Кьяра пошевелилась, собираясь с силами, а потом положила голову Дэмину на плечо и закрыла глаза. Так было проще.

— Ее звали Ингтей, она была сестрой главы города. Когда Рень-Ци грабили, отец увидел ее и... Забрал с собой. У нее не было выбора, а он… он не мог жениться на ней, потому что она была не из Красных земель. Или не хотел, я не знаю. Она стала его наложницей, забеременела. Мама мне рассказывала, что отец очень любил ее, но она сама любила другого человека, за которого должна была выйти замуж еще в Рень-Ци. Сейчас я понимаю, что после сожжения города они иногда виделись. Когда мне было семь, мама хотела бежать с ним. Отец поймал нас, убил маминого жениха… — Кьяра набрала в грудь воздуха. Перед глазами стояло словно лишившееся жизни мамино лицо и разъяренный отец, отшвыривающий ничтожную преграду со своего пути, и как он схватил маму за волосы, поднимая к себе, и как она плюнула ему в лицо. — Мама потом покончила с собой.

Кьяра ощутила, как теплые пальцы вытерли нечаянную влагу с ее щек, и уткнулась лекарю в плечо лбом, все так же не открывая глаз. Миг спустя на ее спину легла тяжелая, успокаивающая рука.

— Отец потом не мог видеть меня. Говорил, я очень похожа на нее. Так что мне есть из-за чего жалеть о Рень-Ци.

— Если бы Сфатион Теренер не уничтожил Рень-Ци, тебя бы не было.

— Или я была бы другой, — ответила Кьяра. — Родилась в счастливой семье, где отец не стыдится своей жены. И мама была бы жива.

— Ты не заслужила этого, Кьяра.

— А кто это решает? — Девушка смахнула слезы и через силу улыбнулась. — Вы не подумайте, я не о своей тяжелой судьбе хотела рассказать. Я хорошо жила. Меня воспитала чудесная женщина, меня любили и защищали, у меня все было. Меня не надо жалеть. Но мне сейчас искренне стыдно за мою семью перед вами. Поэтому я и прошу прощения. Простите, что мой дядя сделал это. Отец считает, что мы были в своем праве, но какой бы ни была причина, уничтожение Рень-Ци — преступление.

Кьяра подняла глаза. Лекарь смотрел на нее с болью, и эта боль сжала и ее сердце. В его глазах не было слез, но что-то билось внутри, и Кьяра ощущала это биение как собственный пульс, как часть себя.

— Знаю, мои слова ничего не меняют.

— Меняют, — отозвался Дэмин тихо.

— Тогда я рада, что попросила прощения. Вы, наверно, ненавидите моего дядю.

— Да. Ты бы ненавидела меня, если бы я убил твоих братьев?

— Да. — Что-то дрогнуло в лице Дэмина, когда Кьяра ответила, и она добавила: — Но вы знаете, дядя понес наказание. Позже он напал на белую семью Вертерхард и был казнен черным герцогом за их убийство.

— Знаю, — глухо ответил Дэмин, отворачиваясь. — Кто-то напомнил Сфатиону о причинах его ненависти к Вертерхардам, а затем помог ему найти брешь в защите белого замка. Так красный герцог попал в ловушку со всей своей большой армией шепчущих.

— Дядя и правда убил Вертерхардов, как и хотел, — не поняла Кьяра. — Сложно назвать это ловушкой.

Дэмин не ответил.

21. Лиамея

Вернувшегося Олтара встретили во дворце как героя. Героем он и был: благодаря мастеру безопасности Вартан уже полностью оправился в не слишком заботливых, но умелых руках Йоланы, а пар-оольский артефактолог, наверное, уже поведал все, что знал. Даже сам император был так счастлив видеть Лиамею живой и невредимой, что из благодарности попытался обнять Олтара, для чего громадному мастеру безопасности пришлось встать на одно колено. Лиамея, растроганная теплым приемом, тоже присела, но когда старик отпустил ее плечи, Олтар уже исчез.

.

Вот уже сутки Лиамея почти не отлучалась из пропахших эликсирами душных золотых покоев. Доклад Олтара о Джеане, казалось, подорвал умственное здоровье старого императора: он то и дело требовал, чтобы к нему никто не приближался, и, вспыхивая паранойей, сомневался в каждом, кто оказывался рядом, чтобы помочь. Отходя ко сну, император велел остаться в спальне лишь Лиамее, а не сумевшим совладать с его противоречивыми приказами лекарям и страже пришлось дежурить снаружи.

Ночь была тяжелее дня. Правитель то забывался сном, становясь похожим на иссушенную мертвую плоть, то с криком просыпался, потными ладонями хватаясь за пальцы Лиамеи, прикорнувшей на краю его похожего на большую мыльницу ложа. Находя в темноте лицо наложницы, он истошно выдыхал и что-то лепетал — о Джеане, об Олтаре, о Дэмине и о самой Лиамее, которую называл своей голубкой.

Наложнице не приходилось ничего говорить: шепча себе под нос, старик снова проваливался в дрему, его и так обессиленная хватка слабела, и Лиамея вместе с ним засыпала до следующего кошмара.

Мысли наложницы витали далеко. Глядя на черное небо в золоченые рамы, отражавшие свет четырех свечей — император не любил темноты, — она думала обо всем сразу. Образы текли, сменяя друг друга: окаменевшее лицо подруги, Олтар, нежно подхвативший Кьяру сильными руками, устрашающие вспышки заговоров где-то внизу… Новости о том, что пар-оольцы отступили от Приюта, и отрешенное лицо императора, выслушивающего короткое сообщение об этом от мастера безопасности, почему-то сочувствующий взгляд уже пришедшего в себя Вартана и надменный — Йоланы, и завтрашний день… Мысленно Лиамея просила Олтара утром вызволить ее из этого склепа и отвести к сыну. Завтра ему должно было исполниться семнадцать! Конечно, Олтар не рискнул бы. Совершеннолетие — и без матери… Как и каждый день рождения ее мальчика. Улыбчивый малыш с ямочками на щеках, охотящийся статный златовласый юноша в камзоле цвета травы, засыпанная песком Кьяра, красные волосы которой были продолжением пустыни, чужая улыбка на любимом лице Олтара, шепот… все перемешивалось, светилось, оседало беспокойными снами.