Читаем без скачивания Нового Времени не было. Эссе по симметричной антропологии - Бруно Латур

Сохраняем ли мы тогда верность традиции? Нисколько. Идея устойчивой традиции — иллюзия, которой антропологи уже давно воздали по заслугам. Все незыблемые традиции сложились буквально на днях. Такова большая часть дедовского фольклора, как например «вековой» килт шотландцев, изобретенный до всех своих мельчайших нюансов в начале XIX века (Hobsbawm, 1983), или Chevaliers du Tastevin — содружество знатоков вина из моего родного городка в Бургундии, чей «тысячелетний» ритуал не насчитывает еще и пятидесяти лет. «Народы без истории» были изобретены теми, кто считал свою собственную историю радикально новой (Goody, 1979). На практике первые постоянно придумывают новое, а вторые снова и снова проходят путями все тех же самых революций и тех же самых споров. Приверженцами традиции не рождаются, ими решают стать, постоянно изобретая для этого что-то новое. Идея тождественного повторения прошлого и идея радикального разрыва с любым прошлым — это два симметричных следствия одной и той же концепции времени. Мы не можем вернуться к прошлому, к традиции, к повторению, поскольку эти великие неподвижные области являются перевернутым образом той земли, которая больше не является для нас обетованной: стремительного движения вперед, постоянной революции, модернизации.

Что делать, если сегодня мы не можем ни двигаться вперед, ни отступать назад? Надо переместить наше внимание. Мы никогда не двигались вперед и не отступали. Мы всегда активно отбирали элементы, принадлежащие различным эпохам. Мы можем по-прежнему отбирать. Этот отбор и создает время, а не время порождает его. Новое Время — как и его анти- и постнововременные следствия — это лишь селекция, осуществленная малым количеством людей во имя всего человечества. Если нас — тех, кто обретет способность отбирать элементы, составляющие наше время, — станет больше, тогда мы возвратим себе свободу движения, которую Новое Время отрицало, свободу, которую мы никогда, на самом деле, и не теряли. Дело обстоит вовсе не так, как будто мы возникаем из темного прошлого, смешивавшего природу и культуру, чтобы благодаря непрерывной революции настоящего достичь будущего, в котором эти две совокупности наконец-то со всей очевидностью отделятся друг от друга. Мы никогда не были погружены в гомогенный всемирный поток, идущий либо из будущего, либо из глубин времен. Модернизации никогда не было. Нет ничего такого, что напоминало бы приливную волну, которая долго нарастала и сегодня наконец захлестнула нас. Такой волны никогда не было. Мы можем перейти к другим вещам, то есть возвратиться к множественности вещей, которые всегда двигались различными путями.

Коперниковская контрреволюция

Если бы мы оказались в состоянии по-прежнему вытеснять на периферию человеческие толпы и их окружение, состоящее из нечеловеков, то, вероятно, можно было бы еще продолжать верить в то, что Новые Времена и впрямь двигаются вперед, устраняя все на своем пути. Но вытесненное возвращается. Человеческие массы опять здесь — как на Востоке, так и на Юге, а вместе с ними бесконечно разнообразные массы нечеловеков, пришедшие отовсюду. Их больше невозможно эксплуатировать. Ничто больше не может их преодолеть, так как ничто больше их не превосходит. Не существует ничего более великого, чем окружающая нас природа; народы Восточной Европы больше нельзя свести к их пролетарским авангардам; что же касается масс, составляющих Третий мир, то их больше ничто не ограничивает. Как же избавиться от них, с тревогой спрашивают нововременные? Как всех их модернизовать? Мы могли это сделать, мы верили в то, что это в нашей власти, но мы больше уже не можем в это верить. Новое Время в конце концов остановилось, словно огромный океанский лайнер, постепенно замедлявший ход и наконец полностью увязший в водорослях Саргассова моря. Но само время не имеет к этому отношения. Время создается связью, существующей между живыми существами. Поток Нового Времени был создан систематической связью, объединяющей тех, кто сосуществует одновременно, в одно связное целое. Теперь, когда этот многослойный поток стал турбулентным, мы можем прекратить наши исследования пустых рамок темпоральности и вернуться ко времени, которое проходит, — то есть к сущим и их отношениям, к сетям, создающим обратимость и необратимость.

Но как изменить принцип классификации сущих? Как дать всем этим нелегитимно существующим толпам представительство, родство, гражданство? Как исследовать эту terra incognita, которая при всем том нам так хорошо знакома? Как перейти от мира объектов или мира субъектов к тому, что я назвал квазиобъектами или квазисубъектами? Как перейти от трансцендентной/имманентной природы к той природе, которая все так же реальна, но получена в лаборатории, а затем превращена во внешнюю реальность? Как перейти от имманентного/трансцендентного общества к коллективам, состоящим как из людей, так и нечеловеков? Как перейти от отграниченного трансцендентного — имманентного Бога к Богу истоков, которого следовало бы назвать Богом, находящимся внизу? Как получить доступ к сетям, этим сущим, топология которых столь странна, а онтология которых еще более необычна, «единицам сущего», в которых заключается способность соединять и отбирать, то есть способность производить время и пространство? Как осмыслить Срединную Империю? Я уже сказал: нам необходимо проследить одновременно параметры Нового Времени и параметры не-нововременности, развернуть сеть широты и долготы, которая позволит составить карты, приспособленные к работе медиации и работе очищения.

Нововременные хорошо знали, как помыслить эту Империю. Прибегая к чистке и отрицанию, они пытались ее устранить. Всякий раз, когда шла работа медиации, начиналась работа очищения. Любой квазиобъект, любой гибрид воспринимался как смесь чистых форм. Таким образом, объяснения Нового Времени состояли в том, чтобы разъединять смеси и выделять из них то, что пришло от субъекта (или социального мира), и то, что пришло от объекта. Затем, чтобы перестроить это единство, они прибегали к смешиванию чистых форм, благодаря чему увеличивалось количество посредников. Соответственно эти процедуры анализа и синтеза всегда включали в себя три аспекта: предварительное очищение, разделение на части и все увеличивающееся повторное перемешивание. Критическое объяснение всегда исходило из двух полюсов и направлялось к середине, первоначально являвшейся точкой разделения, а затем точкой соединения противоположных ресурсов. Таким образом, срединное пространство всегда одновременно и сохранялось, и упразднялось.

Если мы стремимся развернуть Срединную Империю саму по себе, то мы обязаны перевернуть общую форму объяснений. Точка разделения и точка соединения становятся исходной точкой. Объяснения уже не идут от чистых форм к явлениям, но двигаются от центра к крайним точкам. Эти последние не являются больше точкой прикрепления к реальности, но представляют собой многочисленные промежуточные и частичные результаты. Многослойная ткань посредников оказывается заменена цепью медиаторов, в соответствии с моделью, предложенной Антуаном Эньоном, которую я использовал для этого исследования (Неппюп, 1991). Вместо того чтобы отрицать существование гибридов — и неловко восстанавливать их в правах под именем посредников, — эта объяснительная модель позволяет рассматривать работу очищения в качестве частного случая медиации. Иначе говоря, объяснение с использованием понятия медиации включает в себя Конституцию, в то время как последняя, взятая сама по себе, отрицает то, что придает ей смысл. Это говорит о том, насколько смысл слова «медиация» отличается от смысла слов «посредник» или «медиатор», определенного как то, что распространяет или смещает работу по производству или созданию, которая ему неподвластна (DeЬгау, 1991).

Как мы видели выше, коперниковский переворот, совершенный Кантом, предлагает завершенную модель модернизирующих объяснений, заставляя вращаться объект вокруг нового центра притяжения и умножая количество посредников для того, чтобы постепенно уничтожить дистанцию. Но ничто не обязывает нас считать эту революцию решающим событием, которое бы раз и навсегда наставило нас на истинный путь науки, морали и теологии. Этот переворот можно было бы сопоставить с Великой французской революцией, которая с ним связана: и то и другое — превосходные инструменты, позволяющие делать время необратимым, но сами по себе они не являются необратимыми. Я называю коперниковской контрреволюцией этот переворот переворота.

Или, скорее, это скольжение, начинающееся с крайних точек и идущее к центру и дальше вниз, заставляющее вращаться и объекты, и субъекты вокруг практики квазиобъектов и медиаторов. Мы не нуждаемся в том, чтобы привязывать наши объяснения к этим двум чистым формам — объекту или субъекту-обществу, поскольку они, напротив, представляют собой частичные и очищенные результаты центральной практики, которая одна только нас и интересует. Эти объяснения — продукт очищающего крекинга, а не первичных материй. Природа, на самом деле, действительно вертится, но не вокруг субъекта-общества. Она вращается вокруг коллектива, производящего вещи и людей. Субъект действительно вращается, но не вокруг природы. Он возник из коллектива, производящего людей и вещи. Срединная Империя наконец-то обрела свою репрезентацию. А природа и общества стали ее сателлитами.