Читаем без скачивания Три возраста Окини-сан - Валентин Пикуль

– Двадцатый век настал! Готовься срочно замуж.

– А я вам не эсминец, чтобы все срочно, – отвечала горничная. – Это вы там у себя на флоте командуйте…

Ольга Викторовна еще нежилась в постели, когда квартиру огласил телефонный звонок. Она окликнула мужа из спальни:

– Владечка, кто там в такую рань?

– Из-под «шпица»! От самого Тыртова…

Монархическая Россия еще не могла избавиться от династического «генерал-адмирала» великого князя Алексея; управляющим морским министерством (а не министром!) был в это время адмирал Тыртов. Ольга, накинув халат, вышла к столу.

– Это свинство! – сказала она, намазывая маслом горячие гренки. – Все-таки не просто новый год, когда бывают чинопроизводства, наступил новый век – хотя бы ради этого могли дать тебе чин каперанга. Ты больше других плавал!

– С колокольни виднее, – утешил ее Коковцев.

В передней ему услужала Глаша:

– Кашне. Треуголка. Сабля. Я вам подам шинель.

Напряжение нервов все-таки прорвалось:

– Сколько раз талдычить тебе, любезная, что шинель бывает в пехоте. Мы же, офицеры флота, носим форменное пальто…

Тыртов ожидал его, стоя посредине громадного ковра.

– Разговор для вас неприятный, – предупредил он.

Коковцев незримо подтянулся, замер навытяжку. Только указательный палец, нервно дергаясь, отбивая дробь по эфесу сабли. Тыртов сказал, что пришло время послужить на берегу:

– Вы уже много лет на ходу или на подогреве. Ценз достаточный! Между тем флот имеет офицеров, годами ждущих корабельных вакансий. У меня списки переполнены людьми, которые отвыкли от моря, а кавторанги согласны командовать хоть землечерпалками… Пора и честь знать! – заключил Тыртов.

Для Коковцова это был удар. Он вручил флоту лучшие годы своей жизни, не жалея сил для развития минного оружия, но сейчас его ретивость одернули. Тыртов понял его состояние, буркнув, что у него в запасе есть две захудалые вакансии.

– Сейчас в Китае неспокойно, началось восстание «боксеров». Хунхузы вырезают по ночам бригады рабочих-путейцев, развинчивают рельсы КВЖД, пилят на дрова шпалы, крадут телеграфные столбы. Возникла надобность в создании Амурской флотилии. Но я предупреждаю – перспектив для роста там мало.

– Вторая вакансия? – встрепенулся Коковцев.

– Это ближе – на Мурмане, командиром пограничного судна «Бакан». Северное побережье России никак не ограждено с моря, английские крейсера шляются там, где хотят, заглядывая даже в горло Белого моря… Подумайте, Владимир Васильевич.

– А что предложите на берегу? – спросил Коковцев.

– Вас охотно берет к себе в штаб вице-адмирал Макаров…

Степан Осипович занимал высокий пост военного губернатора Кронштадта и главного командира Кронштадтского порта. Служить под личным руководством этого человека Коковцев счел за честь для себя. Он сразу же согласился:

– Надеюсь, я останусь флагмином при штабе?

– Иначе и быть не может, – отвечал ему Тыртов…

Минный отряд устроил ему пышные проводы – с шампанским и речами. Владимир Васильевич провозгласил тост:

– Я был счастлив служить с вами, господа, и уношу в своем сердце любовь к вам и к нашим миноносцам. Если броненосцы приравнивают к боевым слонам, а крейсера к легавым, которых пускают по следу крупного зверя, мы, миноносники, похожи на скорпионов, готовых смертельно ужалить противника. Выпьем за наши будущие победы. Гимн, господа… гимн!

В едином движении сдвинулись бокалы:

Погибнем от чего угодно,Но только б смерть не от тоски.Нет панихиды похоронной,Как нет и гробовой доски…

Но, даже мертвые, впередСтремимся мы в отсеках душных.Живым останется почет,А мертвым орденов не нужно…

Коковцев получил казенную квартиру в Кронштадте. Он решил прочесть «фантастический роман» адмирала Макарова!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Фантастика была слишком реальна. «Весь мир, – начинал Макаров, – был, как громом, поражен неожиданным известием о появлении грозного броненосного флота, принадлежащего какому-то государству, о существовании которого никто не знал». Где-то далеко в океане укрылась неизвестная страна с талантливым народом древней культуры. Наконец ему надоело жить в самоизоляции, он решил сбросить с себя покрывало тайны «и смело положить свой меч на весы равновесия всего мира». Макаров писал, что этот загадочный народ уже давно наблюдал за политикой европейцев, а «вечные интриги и притязания англичан окончательно вывели островитян из терпения, и одним взмахом меча они надеялись рассечь все дипломатические узлы, чтобы переместить центр политического равновесия на Тихий океан…» Коковцев позвонил Эйлеру по телефону:

– Леня, но ведь Макаров пишет конкретно о Японии!

– Ага, ты понял? – обрадовался Эйлер. – А дочитал ли до момента, когда островитяне разгромили все флоты мира? Потому что они изучили недостатки наших закоснелых флотов и создали свой флот – идеальный… Читай дальше.

Макаров писал, что непотопляемость – падчерица морского дела, флоты Европы пренебрегают ею, все внимание и деньги вкладывая в броню и пушки. Теоретически каждый корабль непотопляем, ибо разделен на самостоятельные отсеки, при заполнении водой лишь части их корабль обязан существовать! Но практически они тонут от любой дырки в борту. Почему?.. Корабль безропотно переносит удары неприятеля, он честно исполняет долг и с честью гибнет. Но не к чести моряков и строителей служат эти потопления, за которые они ответственны перед своей совестью… Только восторженный Ленечка Эйлер мог назвать статью Макарова романом. Какой там роман! Это же призыв к действию. Это пророчество о гибели…

– Вова, ты дочитал до конца? – спрашивал Эйлер.

– Нет.

– А жаль…

Коковцеву что-то мешало дочитать «роман», а что – не мог понять. Санки с морского льда вынесли его на кронштадтский берег. На балконе здания командира порта – подзорная труба на штативе, чтобы Макаров мог озирать всю эскадру, прямо из своего кабинета выискивая промахи в корабельной службе. В приемной теснилась притихшая очередь матросов и рабочих Пароходного завода. Кавторанг подошел к адъютанту Шульцу:

– Я прибыл представиться адмиралу.

– В неудачное время. Адмирал до часу дня принимает жалобщиков. – Шульц придвинул стопку ежемесячников флотов Англии, Франции и Германии. – Полистайте, чтобы не скучать, подчеркивая интересное. Потом все подчеркнутое адмирал проглядит.

В кабинет двинулся старый матрос Иван Хренков, неся на подносе кофе. Из дверей высунулась бородища Макарова:

– Владимир Васильевич, входите… – Он сразу заговорил, круто и напористо, будто возражая кому-то: – Думаете, я на месте? Нет. Меня пошлют туда, где я нужен, когда наши дела станут плохи. А пока меня держат за этим столом, как собаку на привязи. Мое место там – на Дальнем Востоке…

Коковцев спросил, чем ему сейчас заниматься.

– Не знаю, – честно отвечая Макаров. – Минировать тут пока нечего… Я, например, успел до полудня запретить распитие водки на улицах, указал не разорять птичьих гнезд в парке, заглянул на рынок, чтобы посмотреть, каким мясом торгуют, потом на камбузе Экипажа, повязав фартук, учил коков, как следует варить вкусные щи…

– Рад исполнить любое ваше поручение.

– Отправляйтесь в четвертый экипаж, проверьте в библиотеке, что читают матросы и есть ли у них тяга к классике. Это первое. Второе: в том же экипаже, чтобы далеко не ездить, разденьте матросов догола и переставьте их на весы. Тощих и пузатых в три шеи гоните к врачам, пусть выясняют, отчего такая ненормальность, для флота неугодная… Желаю успеха. А вечером прошу ужинать ко мне.

С шести часов утра на ногах, Макаров неистово трудился в поте лица, принимая доклады, выслушивая дураков и умников, выезжал в порт, посещал корабли, все замечая, все перетрогав, оправдывая неудобную для него славу «беспокойного адмирала». Но при этом, как бы его ни взбесили, Макаров оставался вежлив, а грубость офицеров резко пресекал:

– Флот – не казармы Аракчеева! Извольте выслушать матроса даже в том случае, если он несет ахинею. Бойтесь пассивного подчинения себе. Такое повиновение уже есть скрытая форма пассивного сопротивления. Пусть матрос выболтается. Ему приятно, а вам, господа, не так уж и противно.

В десять часов он возвращался домой и сорок пять минут спал как убитый. Пообедав в кругу семьи, запирался в кабинете с библиотекой, куда имел доступ только его вестовой. Макаров писал острыми, как штыки, карандашами, отбрасывая затупленные в сторону. Тихим голосом называл он Хренкову книги, которые надо подать, номера папок, которые следовало открыть. В восемь часов опять был свободен для службы, вызывал начальников, распекал их, вставлял в них «фитили» и подпаливал их снизу, требуя служебного рвения. К десяти вечера отъехал в Морское собрание, где слушал или сам читал лекции. Вернувшись домой, Степан Осипович писал новое, или редактировал раньше написанное. В половине двенадцатого ночи, прихлебывая чай из стакана, диктовал машинистке письма друзьям, а гостиная уже наполнялась близкими ему людьми – для ужина… Макаров разбудил дремавшего в кресле Коковцева.