Читаем без скачивания Русский капитал. От Демидовых до Нобелей - Валерий Чумаков

К концу 1850-х годов все фабрики Демидовых были механизированы: на них установили паровые машины мощностью по 80 лошадиных сил каждая, благодаря которым рабочие могли обслуживать сразу несколько станков. В цехах провели газовое освещение, что позволяло работать и ночью.

Рабочие вовсе не были в восторге от этих нововведений. Они называли Василия Федоровича, как и его молодого сына и преемника, мироедами, дикими барами и при любой возможности старались поломать дорогую импортную технику.

А вот правительство действиями купцов было довольно. «За тщание и радение» Василий Федорович был произведен в коммерции советники, награжден золотыми медалями на Аннинской, Владимирской и Александровской лентах, а продукция компании стабильно получала премии и Гран-при на всевозможных ярмарках и выставках.

Фирма росла. А вместе с ней рос и будущий ее хозяин Василий Васильевич. Рос хозяином бойким и дотошным. К делу отец стал приставлять его еще с раннего детства, а начиная с 20 лет он уже ездил на ярмарки в качестве полноправного представителя фирмы и ее совладельца. На Нижегородской ярмарке в 1868 году он встретил свою любовь – 18-летнюю Марию Андреевну, дочку горбатовского купца Андрея Орехова. В том же году снарядил в Горбатов сватов, а уже в 1869 году была сыграна свадьба.

Правда, Мария Андреевна Василия Васильевича не любила, но кто тогда женщин об этом спрашивал?

Прожив с мужем одиннадцать лет, Мария Андреевна родила семерых детей – Александра, Анастасию, Александру, Николая, Антонину, Андрея и Тамару. Может быть, прожила бы она с ним и всю жизнь, если бы… у Василия Васильевича не было тяги к спиртному. Находясь «под мухой», он частенько поколачивал жену. Когда в начале 1880-х годов умер отец Марии Андреевны, оставив ей неплохое состояние, она решила нанять самого лучшего московского адвоката (к тому времени супруги уже несколько лет жили в Москве на Садовой-Самотечной) и затеять бракоразводный процесс.

Московский златоуст

То, что Федор был очень умен, проявилось еще в детстве. Учитель Троицкой приходской школы назначал его, 8-летнего, аудитором класса с правом наказания учеников, а в 10 лет он самостоятельно одолел всю многотомную «Историю государства Российского» Карамзина. Возможно, что за чтением этого исторического труда он коротал время, когда семья (мать, отец и пятеро детей) добиралась до Москвы. Мальчику тогда было как раз 10 лет. А дорога до Первопрестольной была долгой.

В Москве братьев Федора и Дормидонта сразу определили в лучшее (из тех, где разрешалось учиться детям недворянского происхождения) учебное заведение – Коммерческое училище (в советское время – Педагогический институт иностранных языков имени Мориса Тореза, с 1990 года – Лингвистический университет). Ребята учились на «отлично», их имена даже были помещены на «золотую доску почета», однако довольно скоро выяснилось, что они – «незаконнорожденные», после чего их с позором выгнали.

К тому времени Николай Плевак уже умер. По завещанию все его небольшое состояние перешло Екатерине Степановой и ее детям. «Не могу судить моего отца, – напишет позже Федор Никифорович Плевако, – который душу положил за нас, заботясь о нас, но многое я не понимаю. Он был холост. С нами достаточно ласков, умирая, оставил распоряжение в нашу пользу, давшее нам возможность учиться и стать на ноги. Несмотря на это, он не женился на моей матери и оставил нас на положении изгоев».

Для продолжения образования братья были отданы матерью, числившейся московской временно третьей гильдии купчихой, в знаменитую Поливановскую гимназию. В 1859 году, окончив ее с золотой медалью, Федор Никифорович поступил на юрфак Московского университета. Фамилию Плевако Федор Степанов принял по настоянию опекунов, будучи еще гимназистом, причем для того, чтобы уподобить ее тем, что привычны в России, мать попросила прибавить к фамилии Плевак букву «о».

Учиться будущему адвокату нравилось. Когда он что-нибудь недопонимал – шел к Иверской и просил у Божьей Матери заступления. Помогало. Один раз после такой просьбы сдал казавшийся ему совершенно безнадежным экзамен по римскому праву самому строгому преподавателю, профессору Крылову, на четыре с плюсом. При этом профессор сказал: «…На пять с плюсом римское право знает только Господь Бог, на пять – мой великий учитель Савиньин, на пять с минусом – я. А своим ученикам я не могу передать больше, чем на четыре с плюсом».

В 21 год господин Плевако с блеском окончил университет и получил степень кандидата прав. Продолжать образование он отправился в Германию, где провел четыре года, после чего, исчерпав все материальные ресурсы, вернулся в Москву искать службы.

Поиски завели его в кремлевскую канцелярию, где он пять месяцев исполнял обязанности секретаря председателя суда господина Люминарского. Исполнял их до тех пор, пока сам Люминарский не посоветовал ему оставить это скучное занятие и попробовать себя на адвокатском поприще. Послушавшись начальника, молодой юрист 4 ноября 1867 года подал прошение об отставке, заложил у ростовщика серебряный отцовский портсигар и серебряную посуду, а полученные деньги вместе с друзьями спустил в ресторане, отмечая появление в Москве нового адвоката.

Федор Никифорович Плевако (1842–1908/09),

российский юрист, адвокат, выступал защитником на крупных политических процессах

Здание Коммерческого училища на Остоженке (Москва).

Фотография начала XX века.

В настоящее время – памятник архитектуры классицизма (бывший дом генерал-аншефа П. Д. Еропкина, московского градоначальника в концеXVIII века; построен в 1771 году)

Первым его клиентом как раз и стал тот самый ростовщик, принявший у юноши портсигар. Узнав, что его заемщик – юрист, он попросил его помочь в деле взыскания с Управы благочиния по векселю 800 рублей. Это дело адвокат Федор Плевако проиграл. Зато второе дело выиграл, а на гонорар (200 рублей) купил себе первый фрак. Следующим был процесс купца Спиридонова, за который адвокат получил уже 3 600 рублей. Этого хватило на новую меблированную комнату.

Но первым его всероссийским успехом стало потенциально проигрышное дело франта и кутилы Кострубо-Карицкого, обвинявшегося в вытравливании плода у своей любовницы. Саму любовницу защищали два первостатейных на ту пору российских адвоката – Спасович и князь Урусов. Плевако на процессе выступал последним. По воспоминаниям Спасовича, внешне он «производил впечатление какого-то неотесанного медведя, попавшего не в свою компанию». На протяжении всего процесса молчал, с протестами не выступал, свидетелей не допрашивал и только ждал, когда ему предоставят слово. Не буду пересказывать содержание его речи, скажу только, что даже адвокаты противной стороны прониклись ее логикой и эмоциональностью. Присяжные Кострубо-Карицкого оправдали.