Читаем без скачивания Час мужества - Николай Михайловский

Никто и не подозревал, как часто мечтает она о сухой, светлой комнате и о мягкой постели, о том, чтобы хоть на один день снять шинель, ватник и увидеть себя в легком батистовом платье с цветочками, какие носила дома.

Хотелось и потанцевать, и погулять. Многого хотелось, но понимала: нельзя! Сейчас не время. Вот кончится война — тогда...

Тяжелые бои вела морская пехота, особенно в первые месяцы войны. Гитлеровцы любой ценой стремились взять Мурманск, а чтобы отвлечь их силы от главного направления, корабли Северного флота несколько раз высаживали в тыл противника десанты, которые неделями не выходили из боя. В одном из таких боев Катю ранило. Долго противилась тому, чтобы ее эвакуировали на Большую землю. Жила одной думой — скорее поправиться и опять к своим, а рана как назло не заживала, и это доставляло Кате немало огорчений.

Встретив Катю, полковник сразу догадался, что рана ее еще не зажила. Каждый день по утрам Катя делала себе перевязку и, прочно чувствуя себя на ногах, считала преступлением оставаться в госпитале, когда вся бригада готовится к новому десанту.

...Глухой ночью, при сильном ветре и высокой крутой волне катера подходили к побережью, занятому фашистами. Темный берег таил в себе опасность. И впрямь: достаточно было первому отряду катеров подойти ближе, как множество осветительных ракет повисло в небе. На берегу, в скалах замелькали желтые огненные вспышки. Катера с боем подходили к берегу. Десантники прыгали в воду и открывали огонь. Им сравнительно быстро удалось зацепиться за берег и оттеснить противника. С первой группой десантников высадилась и Катя Стратиенко. Деревянная лодочка-волокуша, в которой на Севере вывозили раненых с поля боя, — она взяла ее в медсанбате — и санитарная сумка — вот и все «оружие» Кати. Она укладывала раненых в лодку и вывозила их из-под огня. Под прикрытием глыб гранита собирала раненых, а отсюда санитары эвакуировали их в тыл.

Чем дальше продвигался наш десант, тем больше сопротивления встречал он на своем пути. В одном месте разгорелся сильный бой за сопку. Тут особенно туго пришлось Кате. Налетела пурга, и то самое подразделение, к которому добровольно «прикрепилась» Катя, немцы начали обходить.

В момент решительного прорыва, когда предстояла встреча с противником, Катя собрала всех раненых, а сама пошла впереди группы. Ее рана после недавнего боя давала себя знать, а рядом с ней шел, с трудом удерживая в руках автомат, раненый. Катя поддерживала его за локоть. На повороте почувствовала, как он всем телом грузно повисает на ее руке. Она сняла теплые рукавицы и, ухватившись за его автомат, скомандовала:

— Отдай. Я понесу. Надень мои рукавицы.

Следом за ней цепочкой шли остальные раненые. Отступление прикрывала небольшая группа бойцов. Был момент очень опасный: на вершине сопки появились люди, махали руками, дескать, «сюда, сюда идите...» Раненые было обрадовались, закричали: «Ура! Наши!». Катя настороженно посмотрела вперед и скомандовала остановиться. И когда с сопки застрочил пулемет, а раненые попрятались за камни, стало ясно, что перед ними гитлеровцы и они пытаются заманить их поближе.

Пришлось Кате немножко отойти и повести раненых обходным путем. Трудно сказать, сколько еще времени шли они и какая смертельная опасность подстерегала Катю. Известно только, что раненых она вывела. Среди них был и боец, рассказавший теперь всю эту историю. Ему-то Катя отдала тогда свои рукавицы.

И должно же было так случиться, что боец еще раз встретился с Катей.

— Неужели все-таки она? — твердил солдат, с нетерпением ожидая ее дежурства.

С этого дня раненые смотрели на Катю уже совсем по-новому, а она, кажется, так и не догадалась, что теперь всем стали известны ее прошлые боевые дела.

...Катя узнала своего старого знакомого. Присев на его койку, повздыхала, а после так же деловито, как и в других случаях, высыпала ему на язык серый порошок, скомандовав:

— На, ешь! Запей водой и бувай здоровенек.

У входа в Петсамо

И еще расскажу о наших артиллеристах. Батарея стояла на берегу залива Мативуоно, укрытая сопками. В ясную погоду даже простым глазом был виден маленький островок при входе в порт Петсамо. Несмотря на кажущуюся близость, несколько десятков миль разделяли берега залива.

Мимо островка, прижимаясь к крутому скалистому берегу гитлеровцы старались проводить транспорты с войсками, вооружением, боеприпасами, продовольствием.

Днем и ночью наблюдатели, не отрываясь, следили за морем. В темноте лучи прожекторов шарили вдоль финского берега. Наши батарейцы были каждую минуту готовы открыть огонь.

Корабли противника, разумеется, появлялись не каждый день, и в такие промежутки артиллеристы вели дуэль через залив с батареями гитлеровцев; считалось это будничным, малоинтересным делом. Но зато как только обнаруживали вражеский конвой, кругом все оживало, и люди заметно преображались; они не замечали снарядов, летевших с того берега, не страшились немецких бомбардировщиков, с воем пикировавших на батареи.

Живучесть наших батарей была превосходной. Во многом это объяснялось искусной маскировкой: ходишь рядом и ищешь, где же тут орудия? Кроме того, артиллеристы-береговики непрерывно совершенствовали и улучшали свои огневые позиции.

Иногда бой заканчивался через несколько минут, а иногда длился часами, пока горящий немецкий транспорт не добьют и он на глазах у всех не погрузится в воду.

Люди жили недалеко от огневых позиций, в чистых землянках, которые с полным основанием назывались поморскому кубриками. В такой кубрик не входили, а пролезали через узкую бронированную горловину.

В один тихий будничный день, тихий потому, что над заливом стояла густая пелена тумана, я приехал сюда и познакомился с командиром орудия, комсомольцем Александром Покатаевым. Это был невысокого роста крепыш, сибиряк, с густыми бровями, завидным румянцем на щеках, веселыми искрящимися глазами и добродушной улыбкой. Он принадлежал к числу тех тружеников войны, которые все силы, всю страсть молодой души отдавали любимому воинскому делу. Таким делом для Покатаева была артиллерия.

В свободные минуты он брал в руки тряпку и протирал орудие. Он мог часами сидеть с новичком и терпеливо объяснять ему сложные законы баллистики. Знал он гораздо больше того, что полагается знать младшему командиру, и умел эти знания в простой и доступной форме передать бойцам своего расчета. Некоторые из них пришли совершенно несведущими в артиллерии, а через год, два сами стали командирами орудий. Отсюда и пошло название: «покатаевская академия».

— Не знаю, кто придумал нам прозвище такое — «академия». Я хоть в настоящей-то академии не бывал, да знаю — ничего похожего у нас нет, — вполне серьезно рассуждал Покатаев. — Мы, как и все, воюем и учимся, учимся и воюем. Правило у меня такое: обучил человека, пожалуйста, берите, протестовать не буду, другие вырастут...

За время войны «покатаевская академия» выпустила трех командиров орудий, пять наводчиков, четырех установщиков прицела и двух замковых... Главным и единственным педагогом этой необычной «академии» был, конечно, сам Покатаев. Под его руководством молодые артиллеристы изучали материальную часть, тренировались на орудийном дворике. Он объяснял воинские уставы, по утрам читал сводки Совинформбюро. К нему за советом и рекомендацией приходили люди перед тем, как вступить в партию или в комсомол. Это был отец подразделения, хотя внешне он ничем не отличался от своих «сыновей». Бойцы о нем отзывались так: «Покатаев завсегда побеждает...»

И действительно, сколько раз ночью по тревоге поднимался орудийный расчет. Наводчики в перекрестие нитей прицела ловили транспорт, освещенный лучами прожекторов. С командного пункта едва успевали поступить данные, как выстрел покатаевского орудия сливался с батарейным залпом. И как-то однажды в глухую ночь во время боя немецкие снаряды перебили связь командного пункта со всеми орудиями, за исключением покатаевского. Это произошло в самый кульминационный момент, когда батарея, пристрелявшись, получила команду вести огонь на поражение цели. Требовалось развить максимальную скорость стрельбы, а между тем, за исключением Покатаева, ни на одном орудии не приняли этой команды. И пришлось Покатаеву стрелять за всю батарею. Осветительные снаряды противника рвались в воздухе, фугасные долбили землю вокруг орудия, а Покатаев со своими бойцами продолжал бить по транспорту. И вот уже из чрева судна вырвалось пламя. С командного пункта послышался радостный голос командира батареи: «Отлично кладете, есть накрытие!». Немецкий транспорт, как факел, осветил залив. При виде зарева пожара артиллеристы других орудий поддержали Покатаева. Охваченный огнем транспорт погружался в воду.