Читаем без скачивания Белое на белом - Константин Костин

В ушах юноши звенело, перед глазами уже не было одетого в черное Кугеля, вращались многочисленные женские тела на залитой кровью постели.

Он потянулся к воротнику, дрожащие пальцы расстегнули тугую пуговицу:

— Вы даже не представляете, — прохрипел он, — ЧТО можно сделать с помощью обычного мясницкого ножа…

Громилы даже не дернулись.

— Ну почему же… — протянул Кугель, — прекрасно представляем. Ваши колбасы до сих пор вспоминают с грустью в Нибельвассере. Особенно кровяную… Представляете, мясник Ганс Фалькс даже хочет повторить ее и продавать под названием «Кровянка Клугера». На что только не пойдут люди, чтобы заколотить лишнюю денежку… Нагель, убери.

Стоявший у входа напарник Кугеля пожал плечами и спрятал в карман крупнокалиберный двуствольный пистолет. Из тех, пуля которых не то, что оторвет руку или ногу, но может разорвать человека пополам при удачном — или неудачном, зависит от точки зрения — попадании.

В ушах Йохана громко бухал пульс, перед глазами все заволокло сплошной кровавой пеленой.

— Я вас прекрасно понимаю, — Кугель меланхолично рассматривал одну из карт, — Гвендолин на вашем месте и я бы убил…

Нагель заржал, оскалив желтые зубы.

— …но вот остальные убийства… Перебор, мастер Клугер, перебо-ор. Понятное дело, что после поступления в Черную сотню все грехи с вас списались… по крайней мере, в Шнееланде и вас никто не схватит и не потащит в тюрьму. Но подумайте вот о чем. Вы убили детей богатых, влиятельных и знатных людей, для которых закон — нечто воздушное и необязательное. Семьи Грюнштайнов и айн Розенов до сих пор платят немалые деньги охотникам за головами. Сколько они предлагали последний раз, Нагель?

— Пять мешков, — протянул тот, — пять холерных мешков серебра. За голову одного мясника! Если бы так платили за каждого, поголовье мясников в Белых землях серьезно бы поуменьшилось…

Специально они болтали о всякой ерунде или так получилось случайно, но Йохан почувствовал, что успокаивается. На него снисходило холодное как снег спокойствие.

— Вы подумали, как потащите меня в Нибельвассер? Я буду сопротивляться, да и мои друзья не станут смотреть спокойно на такую выходку.

Нагель покрутил в руках карту — Кардинал Севера — и бросил ее на стол:

— Вам повезло, мастер Клугер, что вы встретили двух таких добрых и душевных людей, как мы с мастером Кугелем. Мы никуда вас не потащим, ни живым ни мертвым… хотя за мертвую голову тоже обещали неплохие деньги… мы даже не станем никому рассказывать о том, что встретили вас. Видите, как вам повезло? Разумеется, мы хотим, чтобы вы отплатили нам добром за добро…

Йохан откинулся на спинку, внимательно посмотрел в мучнисто-бледное лицо Нагеля:

— Что вы хотите?

— А вот это… — тот удовлетворенно кивнул, — разговор делового человека.

Зал для дуэлей, официально именуемый «фехтовальным», темен и мрачен. Газовые светильники на стенах горят через один, да и то тусклыми язычками пламени. Дубовые деревянные панели, покрытые резьбой, на них висят стойки, в сойках — шпаги. Высокие окна, задернутые тяжелыми шторами. На полу — войлок, чтобы ноги не скользили на паркете, темно-вишневый, почти черный в тусклом свете. Этот цвет замечательно скрадывает прилившуюся кровь. Только зная, где это произошло, можно угадать очертания пятна. Фридрих чуть прищурился. Ну да, вон у того окна, как раз под стойкой со старинными ресскими клинками упал тот мальчишка, выплевывая темную кровь изо рта. Откуда он был? Уже не вспомнить. Глаза у него были зоркие, сумел увидеть неприметные движения пальцев, а вот ума промолчать не хватило…

Еще один мальчишка стоит посреди зала, рядом со своими дружками-курсантами, вампиром с тростью и остроглазым блондинчиком. Спокоен, другой бы нервно ходил туда-сюда… или просто сдерживается? Похож, очень похож на того, что прошлым летом, сразу после Нового года, бросил свою перчатку в лицо одному гусарском лейтенанту…

Слуга неслышно двинулся вдоль стен, откручивая вентиля светильников. Зал начал наполняться призрачно-голубоватым светом.

А где же секунданты? А вон они, испуганный юнец и второй, пьяный как губка. В другое время Фридрих поостерегся бы брать такой сброд себе в секунданты, не всегда можно точно сказать, не захотят ли противники устроить какой-нибудь нечестный трюк, но сегодня, сегодня нечего опасаться.

Честные люди, они такие предсказуемые…

Подходит капитан охраны, старый Курт. Сегодня он исполняет роль распорядителя дуэли. Ишь как смотрит, сыч…

— До крови, до невозможности, до смерти? — ровно спрашивает капитан, протягивая Фридриху и мальчишке… как там его… Вольфу две одинаковые шпаги.

Отвечать лейтенанту, как получившему вызов. Хм…

— До невозможности, — улыбается Фридрих капитану.

Не то, чтобы он сильно пожалел мальчишку — за такой подлый удар в лицо можно бы и убить — просто нутром гусар чувствует, что если мальчишка-курсант умрет от его руки, то вход в «Ротштейн» ему будет закрыт.

— На линию.

Фридрих подошел к проведенной на войлоке черте. Лихо отсалютовал хмурому мальчишке и сорвал с острия шпаги совершенно не нужный помпон. Сегодня они не играют, сегодня — дерутся.

Юнец подошел к своей линии, взмахнул шпагой, приветствуя противника. Глаза Фридриха расширились. Господи! Да он вообще шпагу держать умеет?! Деревянная поза, заученные механические движения, шпагу сжимает так, что будь она птицей — давно бы уже сдохла.

Не только «ослик» но еще и «заяц». Не потому, что трус, а потому, что проткнуть его шпагой так же легко, как зайца — вертелом.

— Готовы? — сумрачно произнес капитан.

— Да, — кивнул юнец.

— Да, — ухмыльнулся Фридрих, не замечая легкой усмешки, шевельнувшей усы старика.

— Пусть битва начнется. Бой!

Ну что ж, поиграем.

Мальчишка, все так же скованно и неловко, бросился вперед. Фридрих легко скользнул вбок. Может погонять его по залу, пока «черноспинный» не упадет от усталости? Будет забавно.

Впрочем, лицо мальчишки было странно спокойным… но это ничего. Они все хорохорятся до первой крови. Сейчас…

Вперед.

Взмах шпаги.

Выпад!

Ни юнца, ни его шпаги не было там, где гусар ожидал их увидеть.

Спокойное — все такое же спокойное! — лицо оказалось внезапно близко, пропала неловкость движений.

Удар!

БОЛЬ!

Клинок мальчишки вонзился в правое плечо Фридриха, разрывая мышцы, жилы, сосуды… Кровь хлынула, заливая синий мундир и окрашивая в розовый цвет шнуры.

В горячке боя рана не показалась бы страшной, там и с отрубленной напрочь рукой продолжают сражаться не чувствуя боли. Но до стадии горячки Фридрих дойти не успел.

Боль!

Он упал на колени, зажимая рану, стискивая ее так, как будто хотел, чтобы боль ушла.

Мальчишка спокойно — все также сатанински спокойно! — стоял рядом, чего-то ожидая. Ах да…

— Можете ли вы продолжать поединок? — рядом со скорчившимся на полу лейтенантом остановились сапоги капитана.

Никогда. Никогда ни один гусар, если он еще жив, если только он не изрублен на куски, и находится в сознании, не остановит поединок «за невозможностью». Большего позора…

Фридрих, оскалясь, поднял голову и увидел глаза мальчишки.

Гусар не был трусом, он не был и «столичным гусаром», он воевал, он видел смерть, и врага и своих товарищей. Однажды — и до сего дня это было самое страшное воспоминание — в схватке на боле боя, когда две армии смешались в кипящее месиво кровавой резни, под Фридрихом убили коня. Он прокатился кубарем по земле, вскочил, нашаривая саблю, и наткнулся взглядом на уставившееся ему почти в лицо дуло ружья. Серый стальной круг, внутри которого — чернота. И из этой черноты смотрит смерть.

Глаза юнца были точной копией того дула.

В тот раз Фридриху повезло. Ружье дало осечку. Смерть подмигнул ему из черноты и ушел. Эти же глаза ясно говорили одно.

Сегодня осечки не будет.

— Не могу, — простонал лейтенант.

Лучше позор, чем верная смерть. Лучше сто раз трусом, чем один — трупом. Лучше жить на коленях, чем умирать — стоя… Лучше…

Никогда в жизни Фридриху айн Речу не было так паршиво.

Цайт покрутил головой:

— Это было… быстро.

Глаза Вольфа медленно превращались в привычные серые глаза застенчивого юноши.

— Он был хорошим фехтовальщиком. Сразу видно, по тому, как он держит шпагу, по движениям, по всему. После первых же выпадов он понял бы, как я фехтую и стал бы гораздо более осторожным. Я мог не справится.

Трое друзей подписали все бумаги о том, что в ходе тренировочного боя лейтенант седьмого гусарского полка Фридрих айн Реч по собственной неосторожно причинил себе травму и вышли в коридоры игорного дома в поисках куда-то запропавшего Йохана.