Читаем без скачивания Белое на белом - Константин Костин

«А ты что ожидал увидеть? Подкрадывающихся шпионов, с аппаратами для чтения мыслей?»

Бред… Встряхнув головой, министр, чтобы успокоиться, взял одну из газет, лежавших на столе.

«Ротеворт». Крикливый листок, специализирующийся на скандальных новостях. Ничего нет лучше, чтобы успокоиться…

«Известный авантюрист Джонни „Кинжал“ Питт вернулся из очередного путешествия! Поиски Монтедоро не увенчались успехом!»

Еще бы… Не там ищете, господа авантюристы, совсем не там…

«Грабитель банка „Бегумиум“ так до сих пор и не найден! Полиция в недоумении!»

Еще бы… Сейф вскрыли, как консервную банку, сорок тысяч талеров пропали без следа. Пятьсот фунтов серебра, между прочим, чтоб у этих грабителей грыжа выросла до колена! Среди похищенного были и деньги, заработанные Штальштадтом…

Спокойно, Карл, спокойно…

«Капитан Северус объявил о подготовке к новой попытке покорения Северного полюса! Предыдущие три оказались безуспешными!»

Знаем. Знаем и о капитане и о его новой попытке. Все знаем. Только об этом даже думать лишний раз не стоит…

«Профессор Реллим исключен из Ученого совета Флебского университета за эфирическую ересь!»

Интересно. Очень интересно. Фамилия была министру незнакома, но это не означало, что профессор — шарлатан и мошенник.

Айн Шеленберг сделал короткую запись в маленьком блокнотике с серебряной обложкой.

«Бесстрашный исследователь лорд Маунт снова пропал без вести в джунглях Трансморании!»

Уже третий раз за год, между прочим…

«Жители Шнееланда собираются в Патриотическую партию!»

Это еще что такое?

«В рабочих кварталах Бранда угнетенные рабочие готовят восстание против поработителей!»

Проклятье! Успокоился, называется!

Министр аккуратно вырвал страницу с раздражающей заметкой и аккуратно разорвал ее на мелкие клочки.

Не дай бог, эта зараза доберется до Штальштадта! Злая музыка на оружейном производстве — это практически верный мятеж. В преддверии войны — лучшего подарка Трем империям и не придумаешь.

Чем занимается Немо? Почему зачинщики до сих пор не казнены? Кто они такие вообще?

Чем занимаются рабочие после работы? После изнурительного двенадцатичасового труда среди кусков раскаленного металла, грохочущих станков, свистящих приводных ремней, после труда, выпивающего все силы из человека, делающего двадцатилетнего юношу — сорокалетним, а тридцатилетнего — глубоким стариком?

Спят? Нет.

Усталость бывает такой сильной, что не дает даже заснуть. Нет ничего лучше, для того, чтобы отдохнуть, чем кружка доброго шнееландского шнапса.

В кабаке «Молот», притаившемся в подвале одного из почерневших домов в окрестностях портовых складов, было многолюдно. Но сказать, что здесь было шумно — нельзя. После грохочущего дня никому из работников, потягивающих свою выпивку за деревянными столами, изрезанными ножами, не хотелось шума. Хотелось тишины и покоя, компании старых друзей и неспешного разговора. А то и просто понимающего молчания.

Здесь были кузнецы, широкоплечие ребята, по силе с ними могли сравниться только грузчики, привычные к многопудовым мешкам на плечах, ткачи с вечно синими от краски руками, тихий, всего боящийся шляпник, попеременно давящиеся кашлем столяр и стеклодув, сгорбленные сапожники и подслеповато щурящиеся портные…

Здесь не было только пьяниц.

Рабочие, несмотря на то, что каждый вечер приходили в «Молот» за своей кружкой, никогда не спивались. Не успевали.

Поэтому пьяных выкриков, песен невпопад, глупых задираний в стиле «Ты меня уважаешь?» в кабаке не слышали. Здесь было тихо.

Человек, вошедший глубокой ночью в кабак — такой глубокой, что она уже подумывала, не стать ли ей утром — ничем не отличался от остальных посетителей кабака: грубые сапоги, в меру стоптанные, мешковатые штаны, теплая куртка с глубокими карманами, под которой виднелся шерстяной свитер грубой вязки, потертая кепка. Из образа выбивалась разве что зажатая под мышкой трость, с полированным стальным шариком-набалдашником.

Но трость не могла быть причиной для того, чтобы обратить на вошедшего внимание. Он не хлопнул дверью, он ничего не выкрикнул, но вовсе никак не проявил себя. И, тем не менее, как только он вошел, все замолчали и взглянули на вошедшего.

Незнакомец с тростью, не смущаясь всеобщим вниманием, подошел к стойке, за которой протирал кружки кабатчик Хельмут.

— Шнапс, — по стойке покатилась серебряная монета.

Хельмут невозмутимо открыл кран бочонка, мутная жидкость полилась в глиняную кружку со щербатым краем.

Незнакомец поднес выпивку ко рту, но отхлебнуть не успел. На плечо опустилась огромная рука.

— Приятель, — прогудело за спиной, — Ты кто такой?

Кружка опустилась обратно на стойку, незнакомец неторопливо обернулся и приподнял концом трости козырек своей кепки, взглянув на обратившегося к нему.

Мясник Бернард взглянул на нахального пришельца с высоты своих семи футов. Он был силен как бык, даже еще сильнее, что часто узнавали за миг до собственной смерти настоящие быки, схваченные за рог и брошенные на землю.

— Я? Дирижер, — улыбнулся человек.

— Ди-ри-жер? — пробасил Бернард. Он вовсе не был таким тупым, каким казался, но любил прикинуться великаном-людоедом из детской сказки, — Это которые палкой шик-шик-шик и музыка брым-брым-брым?

— Никто не давал настолько краткого и точного определения моей деятельности.

— Чего?!

— Любезный, я ведь никому не мешаю. Пришел вот, — Дирижер поднял кружку со шнапсом, — выпить немного…

— Пей и проваливай.

— Но…

— Пей. Проваливай.

— Могу ли я узнать почему мне так не рады?

— Здесь собираются только старые друзья. Всяким дирижерам тут не место, даже если они вырядились как мы.

Дирижер понимающе кивнул:

— Вы приняли меня за скучающего аристократа?

Действительно, сынки старинных знатных родов, умирая от скуки и безделья, иногда переодевались в «простую одежду» — как они ее понимали — и отправлялись в рабочие кварталы на поиски приключений. Иногда не возвращаясь.

— Поверьте, мой друг…

— Ты мне не друг! — рявкнул в лицо наглому Дирижеру Бернард.

— Возможно, я смогу им стать?

— Сможешь, — мясник выпрямился и кровожадно заулыбался, — Победишь меня на кулаках — станем лучшими друзьями.

Тут уже заулыбались и все остальные. В кулачных боях, которые проводили по праздникам на задворках складов, Бернарду не было равных. Побить его не мог еще никто.

— Побить? — задумчиво произнес Дирижер, — Прямо здесь? Или мы выйдем на улицу?

— Давай, — мясник отступил на шаг и приглашающее взмахнул ладонью, — Прямо здесь.

— Давай, — произнес один из кузнецов и хлопнул ладонью по столу.

— Давай, — ударил кружкой скорняк.

— Давай.

— Давай!

— Давай!

Грубый ритм заставил столы подпрыгивать и грохотать. Ладони, кружки, сапоги выбивали грозную мелодию, которая заставляла холодеть спину.

— Давай! Давай! Давай!

Копившиеся столько дней, недель, месяцев злость, гнев, возмущение требовали выхода. Появление незнакомца стало тем штопором, который вырвал пробку, сдерживающую их.

— Давай! Давай! Давай!

Как ни странно, но Дирижера, казалось, нисколько не испугали ни грохот рук и ног, ни угроза Бернарда. Он как будто наслаждался происходящим.

— Давай, не трусь! — выкрикнул мясник.

Сверкающий набалдашник трости нарисовал в пелене табачного дыма тускло сверкнувший круг, Дирижер повернулся к Бернарду…

Никто не понял, что произошло дальше. Вот мясник стоит напротив Дирижера — и в следующее мгновенье он уже лежит, скорчившись от сильнейшей боли в животе, пытаясь вздохнуть.

— Вот это удар! — прохрипел Бернард, когда сумел подняться. Он протянул Дирижеру руку, тот крепко ее пожал. Еще несколько человек поднялись и подошли протянуть руку, хлопнуть по плечу человеку, победившему Бернарда.

— Шнапса моему другу! Откуда столько силы?

— Камни, — односложно ответил Дирижер и опустил нос в кружку.

Те, кто стоял рядом, бросили быстрый взгляд на запястья. Следов от кандалов там не было, но, если человек не хочет говорить о том, как он прожил жизнь…

Про свою жизнь Дирижер не хотел рассказывать, но поговорить он был не против:

— Друзья! — громко произнес он.

Новоиспеченные друзья приветственно подняли кружки.

— Друзья! — воззвал Дирижер, — Я вижу перед собой отличных парней, сильных и крепких, тех, чьим трудом живет наша земля, тех, кто несет на своей спине свою страну. Но я вижу и кое-что еще! На ваших спинах едут и те, кто не имеет никакого отношения к вашему труду: короли, попы, дворяне, те, кто никогда в жизни не держал в руках ничего кроме шпаги или мешка с золотом. Почему? Почему эти люди живут во дворцах, едят разносолы и пьют вина, а вы, вы, те, кто работает с утра до утра, живет в грязных трущобах, едите что придется и пьете дешевое пойло, потому что ни на что другое у вас нет денег? Почему?…