Читаем без скачивания Полюса притяжения (СИ) - Тодорова Елена

Даже ее голос вспаривает грудину, словно острое лезвие.

Пространство начинает раскачиваться и вращаться. Перед глазами все плывет.

Сжимая челюсти, знает, что выглядит холодным и непреступным. Северным, мать вашу. Но внутри-то горит. Выжигает болью. Особенно, когда она прикасается. Смотрит в глаза с неприкрытой мольбой.

Солью на раны осыпаются воспоминания вчерашнего дня. Сначала он испытал легкое удивления, встретившись в торговом центре с улыбающейся и вполне себе цветущей Мариной Савелян. В то время как по Янкиной версии она должна была в дерьмо исстрадаться. Да, в обществе люди носят маски, но глазами не обманешь. В Маринкиных не было ни грамма тоски и скрытой грусти. Она сама его втянула в разговор. Много шутила и, в конце концов, переключилась на главную тему. Рассказала о родне, которая прилетела к ним из Турции — матери, тетке и… Янкином жених.

Его Янки. Его солнечной девочки. Искренней и простодушной. Неспособной на фальшь и притворство.

Впустил ее в себя, а она там все разбомбила.

Раньше слышал метафорическое словосочетание «разбитое сердце». У него после Янки раздроблены и смешаны с кровавым месивом кости.

Как увидел ее вчера с этим турком, ее руку в его ладони, Земля вертеться перестала.

— Пожалуйста, Денис… Пожалуйста… Прости…

Неосознанно трет ладонью глаза, потому что жжет их. Сука, палит нещадно.

Не находит для Шахиной ни единого слова. И ее слушать больше нет желания. Не может ни видеть ее, ни слышать пленивший его когда-то своей глубинной голос.

Медленно развернувшись, Рагнарин заходит обратно в квартиру. Янка несется следом. Какой-то толчок дает ему команду обернуться, поймать ее отчаянно несущееся тело руками. Остановить на расстоянии от себя. Чтобы не приближалась. Не касалась.

— Стой.

Но стоять Янка не желает. Ее разрывает эмоциями.

— Ты же мне ничего не обещал, — выдыхает она, опаляя Рагнарина лихорадочным блеском своих ярких и бездонных голубых глаз. — А я… Я, должно быть, все-таки плохо понимаю вашу культуру.

— В нашей культуре, так же как и в вашей, наличие жениха много значит, — жестко высекает он.

— Но люблю я тебя, Денис. А ты… — несмело пробирается в самую душу. — Ты меня любишь? Скажи, Денис? Пожалуйста, скажи, иначе я умру…

Есть вещи, которые необязательно озвучивать. Их чувствуешь. Разве поступки не красноречивее слов? Он подпустил ее так близко, как никого прежде. Он все делал для нее. Каждый свой день планировал, учитывая ее интересы.

— Сама подумай, — тихо произносит он, глядя ей в глаза.

Она понимает, конечно. И начинает плакать.

— Прости, пожалуйста… Прости…

— Не плачь, Янка. Не плачь. Выдохни. И успокойся. Ни к чему все эти разговоры теперь. Выбор сделан, — после этих его сухих слов образовавшаяся тишина буквально оглушает.

Ее большие голубые глаза распахиваются шире и смотрят с таким ужасом, словно у него выросла еще одна голова.

А он спокоен. Внешне, конечно.

Внутри — разрыв по аортам. В тонкие нитки их. Кровь в голове шумит так, что плохо разбирает звуки извне.

— Я вызову тебе такси.

— Мне уйти? — спрашивает и отчаянно мотает головой, словно гоня из головы эту мысль.

Но Рагнарин с холодной яростью втрамбовывает ее обратно.

— Машина будет через пятнадцать минут. Можешь пока собрать вещи. Там, на втором этаже что-то осталось. И в ванной.

Поникая, Янка затыкает ладонью рот. Тяжело дыша, делает несколько шагов назад, не отрывая глаз от расплывающегося силуэта мужчины. Захватывая воздух, словно астматик, сминает второй пятерней ворот свитера.

В центре ее сердца обнаруживаются застрявшие с вчерашнего дня осколки. И когда безжалостный кулак реальности затискивает чувствительную мышцу пальцами, ее пропускает через них — сразу в фарш.

— Я не буду ничего забирать. Можешь выбросить.

— Как скажешь.

Утирая слезы, возвращает себе способность видеть. Собирается с силами, словно перед последним боем.

— Только не прощайся, — прижимая к груди дрожащие ладони, изображает на языке жестов то, что Рагнарин понимает без каких-либо знаний техники. — Ничего больше не говори, пожалуйста.

Он не говорит.

Даже если бы хотел, уже не может.

Дома, как назло, в гостях оказываются Йигит с матерью.

— Ой, ну, наконец-то, — выпаливает родственница, встречая Яну ехидной улыбочкой. — А что это мы такие кислые? Никак провалила свой экзамен наша принцесса?

— Я плохо себя чувствую, тетя Барчин.

— С чего бы это? Молодая, здоровая девка. Ишь… нахваталась московских манер, — размахивает руками. — Ты давай, не придуривайся. Если что, обед мы с Натальей и без тебя приготовили. Помогать не нужно.

Девушка на ее критические замечания совсем не реагирует. Потому как не трогает душу. Не задевает. Сейчас, вероятно, ничего не способно задеть.

— Иди, лучше, посиди с Йигитом, пока мы на стол накроем. А то совсем заскучал парень. Называется, приехал к невесте. А она разгуливает непонятно где.

— У меня был экзамен.

— Ой, да иди уже. Рассказываешь мне…

Послушно проходит в гостиную.

К счастью, Доган общается с кем-то по работе, и развлекать его Яне не требуется. Она тихо садится на край дивана и машинально слушает диалог, который мужчины ведут через Скайп, пока их «уединение» не нарушает Марина.

— Привет, систер. Ну, как экзамен? А то я тетю Барчин не поняла… — поймав недовольный взгляд Йигита, понижает голос, чтобы не мешать. — Сдала или нет?

Доган подхватывает ноутбук и демонстративно выходит в другую комнату. И в это же мгновение в дверях возникла взволнованная мать девочек.

Всполошила гнусная родственница всех и вся.

— Сдала. На четверку.

— Супер! Поздравляю с первой звездочкой!

Марина целует Яну в щеку. А мать салютует с порога половником.

— Поздравляю, доченька!

— Спасибо.

— А почему ты такая потухшая? Замучили? Выдохлась с этой учебой? — не скрывая беспокойства, устраивается рядом сестра.

Проверяет ладонью лоб. Поправляет растрепанные волосы.

— Все нормально. Только голова очень разболелась.

— Ну, это мы поправим, — подключается мать. — Сейчас пообедаешь. Выпьешь чайку. Восполнишь энергию, так сказать.

Но за столом Шахиной, конечно же, легче не становится. Она в принципе удивляется тому, что у нее хватает сил находиться среди родни, не ощущая вкуса еды, упорно проталкивать ее внутрь себя, отвечать на навязчивые вопросы тети Барчин, не обращать внимания на пристальное внимание со стороны Йигита.

«Пошел ты…»

«Пошли вы оба…»

— Простите, — закончив обед, решительно поднимается из-за стола, не обращая внимания на осуждающие взгляды Доганов. — Могу я пойти к себе?

— Что за культура, девочка? Старшие еще не закончили.

— Мне, правда, нехорошо. Хочу полежать.

— Полежи, конечно, — поддерживает Яну мать. — Гулять с нами не пойдешь? Последний вечер…

— Нет. Извините. Приятного всем вечера.

Тетя Барчин еще что-то бурчит вслед, но она уже не слушает. Добравшись до спальни, плотно закрывает за собой дверь. Выдыхает с таким облегчением, словно сваливает с груди внушительный груз.

Не находит себе места. Мечется по периметру. Все еще не принимает ситуацию. Не хочет осознавать того, что сегодня произошло.

«Это не может быть конец…»

«Мы еще встретимся…»

«Он остынет…»

«Он еще позвонит…»

«Он остынет и поймет…»

«Сейчас ему просто больно…»

«Мне тоже больно…»

«После каникул все наладится…»

Но как жить эти две недели?

Вот бы иметь возможность перемотать, она бы с радостью отдала черту эти пятнадцать дней.

Как вынести эту боль? Как выстоять?

Заваливаясь на кровать, утыкается лицом в подушку и, выпуская все скопившиеся переживания, позволяет себе заплакать. Сотрясаясь всем телом, словно в лихорадке, горько оплакивает все, что у них с Рагнариным было.

Вспоминая лучшие моменты, буквально захлебывается слезами. Заходится до икоты.