Читаем без скачивания Августовский рассвет (сборник) - Аурел Михале

Я уже не знал, кто из солдат моего взвода находился вместе со мной в товарном вагоне, слабо освещенном тусклым огоньком единственной свечи. Да я и не старался это выяснить. Меня мучил конец моего сна и страх перед неизвестностью, всю глубину которой я не мог постичь ни с помощью предположений, ни с помощью предчувствий.

Как в тумане, видел я Сынджеорзана, стоящего у зарешеченного окна и глядевшего в темноту; я чувствовал рядом с собой капрала Панэ, Вову, Додицэ; далее вырисовывались тени в шинелях цвета хаки, или в мундирах, или в пестрой поношенной гражданской одежде. То были пленные, попавшие сюда раньше нас.

Вдруг в вагоне раздался слегка дрожащий голос Сынджеорзана:

— Самолеты…

В то же мгновение в другом конце вагона кто-то вскочил на ноги и закричал:

— Погибнем все! Сгорим, как мыши! — Это крикнул долговязый костлявый мужчина. Голос его прерывался от страха. — Слышите?.. Погибнем… Помогите! — Он переполошил весь вагон.

— Тихо! — громким голосом приказал Сынджеорзан.

— Мы в санитарном эшелоне, — пробормотал человек с бородкой, чтобы успокоить долговязого, но тот закричал с новой силой:

— Ерунда!.. Это состав с боеприпасами! Знаю я, как-никак сам нагружал. Нас силком заставили! Потом втолкнули в вагон… Ты ничего не знаешь. Тебя позже впихнули. Мы в середине поезда… Три вагона со снарядами и взрывателями впереди, остальные с боеприпасами и оружием сзади!.. Перевозят склад… Бегут!

— Я видел красные кресты на вагонах, — возразил человек с бородкой.

— Но теперь ночь, человече!.. Может кто-нибудь увидеть кресты с самолетов?

— Санитарные поезда ночью не ходят, — добавил будто для самого себя капрал Панэ.

— Видишь! Не ходят ночью, да еще вблизи фронта! — с отчаянием в голосе продолжал долговязый.

Вновь стало тихо. Колеса мерно отсчитывали время и расстояние. Где-то неподалеку грохнул взрыв. Долговязый замер с застывшим, как у мертвеца, взглядом, потом истерически захохотал.

Снаружи раздался новый взрыв, и угол крыши вагона распороло осколками. Я посмотрел в ту сторону с некоторым удивлением и будто загипнотизированный случившимся. Сынджеорзан подошел ко мне, опустился на одно колено и слегка потряс меня за плечо.

— О чем думаете, господин младший лейтенант?

Я очнулся. Мои глаза невольно уставились в сторону разорванного осколком угла вагона, и мало-помалу во мне созрела идея.

— Надо сделать что-нибудь, Сынджеорзан… Сейчас самый подходящий момент.

Сержант широко раскрыл глаза:

— Что можно сделать? Мы в их руках… в тылу их фронта…

— Мы пока на румынской земле, Сынджеорзан.

— Оно так, — проговорил и капрал Панэ.

Я протер глаза кулаками. Тряхнул головой и плечами, будто хотел сбросить с себя все, что не было связано с возникшей у меня идеей.

— У нас есть выход! — произнес я, показывая в сторону развороченного угла.

Сынджеорзан тоже бросил взгляд туда, и я заметил, как кровь начала приливать к его щекам… Выход… Осколки разрушили один из углов нашей тюрьмы на колесах, и теперь через него в вагон поступал холодный, пахнущий осенью горный воздух. По ту сторону была свобода.

То, что Сынджеорзан понял мою мысль, ободрило меня. Я почувствовал, как у меня прибывают силы. И все это потому, что в крыше вагона появилось отверстие, которое открыло нам путь к свободе…

Я поднялся и оглядел людей, одетых в пеструю гражданскую одежду. Они сидели, прижавшись друг к другу, с застывшей на лицах озабоченностью, покорные судьбе. Снаружи было тихо, взрывы прекратились, и этого им пока было достаточно. Они устали, проголодались, их мучила жажда, но их рассудок дремал. Озабоченность застыла на лицах бог знает с какого времени.

И все же по ту сторону разбитого угла была свобода. Неужели они не осознавали это?

Я повернулся к Сынджеорзану:

— Их тоже поднимем?

Сынджеорзан кивнул:

— И они люди… И они терпели муки.

Не знаю, выразил ли он в нескольких сказанных после этого шепотом словах все, что хотел им сказать, но взгляды людей, полные надежды, устремились к проделанному осколками отверстию в углу вагона.

— Надо любой ценой расширить его! — сказал им Сынджеорзан, и люди согласились с ним:

— Надо, сами видим, что надо…

— Тогда за дело… Поднимите меня.

Мы приподняли его на своих плечах, и едва он ухватился за перекореженную жесть, как из-за противоположной стенки, из тормозной будки, донесся звук губной гармоники. Играли хорошо знакомую нам мелодию. И я спросил себя: «Что ждет нас по ту сторону вагона: свобода или смерть?» Гармоника играла безостановочно, и мы смотрели друг на друга с одним и тем же безмолвным вопросом. И странное дело: смерть на этот раз показалась нам столь глупой, столь неуместной, какой никогда не казалась до сих пор, хотя мы прошли через многие кровавые и жестокие бои. Может быть, только потому, что на этот раз ее угроза выражалась в столь необычной и даже издевательской форме — в банальной мелодии губной гармоники.

Не могу сказать, сколько времени мы слушали эти звуки, доносившиеся из тормозной будки за стенкой вагона. Помню только, что через какое-то время Сынджеорзан заулыбался:

— Ничего. Играйте, играйте… Шумите на здоровье…

И сразу мысли, из плена которых мы не могли вырваться, уступили место лихорадочным приготовлениям, как перед боем. И здесь мы должны дать бой, только бой другого рода, не похожий ни на один из тех, которые мы вели до сих пор. Бой, результат которого мы не могли предугадать, но через который все равно должны были пройти.

— Ко мне! — сказал я, и тут же вокруг меня собрались все, кто вышел живым из окружения, в которое мы попали. Всего нас оказалось пятнадцать человек.

— Пойте!

Все запели, чтобы заглушить песней шум, производимый Сынджеорзаном, который голыми руками отрывал куски дерева и жести от крыши вагона.

— Хватит!.. Когда услышите, что гармоника заиграла бэтуту [5], выходите вы, Панэ и Вова, — сказал Сынджеорзан и, ловко подпрыгнув, исчез в проломе.

Время словно остановилось. Мы с замиранием сердца прислушивались к каждому звуку. Весь вагон ждал в напряжении. Многие прильнули к стенке, из-за которой доносился звук гармоники. Казалось, слышно было даже биение сердец, в этой окаменевшей тишине, нарушаемой только стуком колес.

Тишину вдруг прорезал отчаянный крик долговязого:

— Не-е-ет! Я не хочу! Пусть он вернется сейчас же! Я десять дней подряд умираю, таская снаряды! Снаряды и мины! Я хочу жить!..

Я бросился к нему и заткнул ему рот ладонью.

Гармоника стихла. На секунду, две, три?.. Кто знает, сколько длилось ее молчание. Время будто замерло.

Потом гармоника возобновила свою монотонную мелодию. И вдруг она резко смолкла на половине такта. До нас донеслось несколько глухих ударов, а потом снова звук гармоники. На сей раз кто-то неумело исполнял бэтуту.

По вагону пронесся долгий вздох облегчения.

Я не мог сдержаться. Оставив долговязого на попечение других, я бросился к дыре в углу вагона.

— Поддержите меня!

Я выбрался на крышу, в непроглядную темноту и порывистый ветер, сопровождаемый Вовой и Панэ.

— Ложись! — шепнул ожидавший нас Сынджеорзан. — Ползком за мной к следующему вагону. Панэ, возьми этот автомат гитлеровца и стой на страже!.. — Потом схватил рукой меня: — Ты кто?

— Врынчану…

— Извините, господин младший лейтенант… Я подумал, что…

— Тсс!

Поезд по-прежнему мчался в темноту, а мы ползли по выгнутой крыше, боясь, как бы нас не сбросило на повороте.

Вдруг Сынджеорзан подал нам знак не шевелиться. Он спустился по стенке вагона на буфера, и через короткое время скрипнула дверь тормозной будки. Чей-то удивленный голос спросил о чем-то, но фраза оборвалась, что-то упало между рельсами, и гармоника снова заиграла бэтуту.

— Вперед, — шепнул я Панэ, и мы двинулись дальше.

Поезд взбирался теперь на трудный извилистый подъем. По обе стороны дороги тянулись еловые леса. Паровоз сбавил скорость и тяжело пыхтел.

Мы вместе с Сынджеорзаном сидели в будке вагопа, как раз там, где кончались три передних вагона с боеприпасами.

— Сынджеорзан, — сказал я, — тебе не кажется, что пора прыгать?

— Нет!..

— Лес вокруг, можем спасти всех людей, — настаивал я.

Сынджеорзан ничего не ответил. Он быстро выбрался из будки и вскарабкался на крышу вагона. Он отсутствовал около четверти часа, мы слышали его глухие шаги.

Вернувшись, он положил возле меня немецкий автомат:

— Возьмите! Когда я скажу, стреляйте в вагон перед нами.

— Но сначала спрыгнем?

— Не будем прыгать! Разделим состав надвое…

Я был ошеломлен. Как это «разделим»?

— На первом же уклоне… Я умею разъединять сцепление. Вы тормозите, а когда я скажу, стреляйте. Сигнал — звук гармошки… Они привыкли к нему… Этот эшелон не должен прибыть на место!