Читаем без скачивания Лаура - королева призраков - Window Dark

Группа, состоящая из густого баса, тенора и мягкого девичьего голоса пропела вместе с тенором-солистом последние две строчки и снова предоставила ему продолжать композицию в одиночестве. Первые же слова припева развеяли сомнения Иннокентия Петровича о странной знакомости музыки. Однако смысл старой песни был повернут в совершенно иную сторону:

Казановой я не стал,Но любить не пересталТе месте, что душу трогают,Заповедные места.Эх! Мои руки неспростаСразу лезут в те местаИ находят их под юбками,Заповедные места.

— Ну вот она, — пробурчал Иннокентий Петрович, — наглядная картинка. Секс теперь суют где надо и где не надо. Ничего, кроме секса. Думал ли я три года назад, что подобную песню вообще кто-нибудь осмелится петь.

— Мешаете слушать, Иннокентий Петрович, — недовольно зашептал ему в ухо Максим.

Зам. ректора по культуре смолк и стал слушать окончание второго куплета.

Вот зовут меня к реке На не нашем языке. Если это иностраночка, Сразу ей кричу в ответ.

Здесь солист внезапно перешел на английский:

Casanova is not I.But my music is sensai.I love you, my soul tempers.Inmost places is my cry.Hey! My hands creeps to back.I don`t stop my speedy heart.I shall catch my honey moments,Inmost places under skirt.

Английский язык Иннокентий Петрович знал (готовился к зарубежным командировкам). У парня было прекрасное произношение. Вот только за последнее слово во второй строчке он не ручался. Впрочем, молодежь изобрела немало неологизмов. Иннокентий Петрович немного порассуждал еще о том, что в прежние времена на сцене звучал бы разве что испанский язык, да и то с песней о Кубе.

Теперь на его долю досталась заключительная половина последнего куплета.

Так хожу который годИ не ведаю хлопот.Та, кого я вдруг увижу,Бросит все, за мной пойдет.

Зал зааплодировал, а солист, счастливо улыбнувшись и махнув рукой, протяжно продолжил припев, затем повторил английский вариант, снова спел русский, после предпоследней строчки сделал очень эффектную паузу и закончил выступление в тишине, беря удивительно высокие ноты.

Народ восторженно взвыл, а у зам. ректора по культуре сложилось твердое мнение, что такая песня (к сожалению) может выиграть и финал. Да, будь его воля…

Следующая песня исполнялась худой, высокой девушкой с удивительно гнусавым голосом. Даже сидя в первом ряду, Иннокентий Петрович разобрал слишком мало слов для того, чтобы этот номер вышел на следующий этап. Тут не спорил ни Максим, ни остальные члены жюри.

Затем на сцену уверенно выбрался двадцатилетний юноша с длинными волосами, перехваченными в косу черной резинкой. Он расставил ноги в отглаженных черных брюках, заломил руки так, что белые рукава сползли к локтям, и начал:

Красный кол, злобный колокол.Царя скинули и покинули.Купола теперь поразрушены.Офицеры с крестами сгинули.

«С крестами на мундирах или с крестами от церквей?» — задал себе вопрос Иннокентий Петрович, вспоминая, кого же ему напоминает этот юнец. Нет, не вспомнил, да еще и припев пропустил.

И народ теперь, уж не тот народ. Ни купцов теперь, ни священников. Чем же бога мы сильно прогневили? Как отмыть нам Россию-матушку? Певец резко дернулся перед очередным припевом. На его груди блеснул крестик. Скорблю о тебе, Россия. Тебе уже не подняться. Ни солнцу, ни неба сини К родной земле не прорваться.

В зале вежливо зааплодировали. К удивлению Иннокентия Петровича Максим вычеркнул фамилию «Корабельников».

— А не люблю ни романсов, ни Малининых, — поморщился Максим в ответ на вопросительный взгляд соседки справа.

На эстраде уже примостился рябой, усатый мужичонка. Если он и считался студентом, то выглядел намного старше своих лет.

— Тут много пели про всякую чепуху, — заявил он. — А вот Игорь Березнюк споет вам вещь. Нашу, патриотическую.

Заиграла музыка. Судя по ней, Березнюк вовсю эксплуатировал концепцию группы «Зеркало», только своим, изрядно пропитым голосом:

Хороша житуха в разных странах,Но буду я в России жить.Проживешь полвекаРусским человеком,Сразу мир покажется другим.

Иннокентий Петрович обиделся за песню своей молодости, а мужичок освоился и следующие куплеты звучали уже не так трагично:

Хороши гаванские сигары,Но лучше русский Беломор.Выкуришь полпачки,Сядешь на карачки,Сразу мир покажется другим.

Хороша испанская мадера,Но лучше русский самогон.Выпьешь полбутылки,Рожа на затылке,Сразу мир покажется другим.

Хороши гашиш с марихуаной,Но буду нюхать я бензин.Крышечка открыта,Дешево, сердито,Сразу мир покажется другим.

Хороши заморские девахи,А лучше нашей Маши нет.Переспишь полночки,Как откажут почки,Сразу мир покажется другим.

Хороши и йогурт, и омары,Но только русским хлебом жив.Зажуешь полбулки,Дернешь в переулке,Сразу мир покажется другим.

Хороши бананы и маслины,Но лучший овощ — огурец.Выжрешь половинку,Закусь и сардинку,Сразу мир покажется другим.

К слову сказать, в песне было ровно сорок восемь куплетов. Терпения Максима хватило только на первые шестнадцать. Иннокентий Петрович был безмерно ошеломлен, что в куплетах ни разу не прозвучал мат. Сейчас ведь демократия, можно все. А в общем песню отвергли лишь потому, что исполнитель изрядно успел надоесть Максиму.

Взбив на краю сцены золотые кудри, очаровательная красотка с превосходными ножками в мини-юбке ухватила микрофон обеими руками и запела неплохим голосом, отчаянно копируя Ирину Аллегрову:

Переставлю все вещи, сменю занавески,Но последний подарок стоит на виду.Мои чувства сгорели, я не стала невестой,Для меня все осталось в прошедшем году.

Ритм-компьютер выдавал сто двадцать ударов в минуту. Композиция, несомненно, была танцевальной, но высокий плавный голос делал ее лирической:

Я тебя не увижу и теперь не пытаюсь.Твой прощальный подарок не скажет мне «Да».Пусть другая с тобою, скрыть я слезы стараюсь.Медвежонок лохматый со мною всегда.Мой славный мишка,Моя игрушка.От всей любви остались толькоТы и Я.Насквозь промоклаОт слез подушка.Но знаю, мишкаПоймет меня.

«Примитивно», — подумал Иннокентий Петрович, но вслух высказаться не рискнул.