Читаем без скачивания Исповедь миллионера - Дмитрий Александрович Деулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я размышлял над этими вопросами, сидя на заднем сиденье люксового «Мерседеса», медленно двигаясь по запруженному центру города. Абелард то и дело вертел головой по сторонам, пытаясь найти лазейку в тесном, почти канатном, переплетении машин. Иногда он посматривал на меня и тогда начинал улыбаться во все тридцать два зуба. Причина его улыбки мне была понятна. Еще с вечера я попросил менеджера отеля прислать с утра в номер парикмахера (некоторые отели предоставляют такие услуги). А когда он явился утром, моя просьба о стрижке показалась ему странной, но не выполнить ее он не мог. Зачем я это сделал, я не знал. Но из моей головы не выходила фраза, сказанная Виктором. Она крутилась в ней, словно мельница, подгоняемая ветром стыда.
– Странное решение, но тебе идет, – сказал Абелард, в очередной раз посмотрев на меня.
– Я и сам не знаю зачем, но думаю, так надо.
Он посмотрел на меня настолько серьезно, как только мог. Что выражал его взгляд, оставалось загадкой, но я и несильно хотел это знать.
В хосписе меня встретили не менее удивленными взглядами. Все до одного, завидев мою необычность, открывали рты, округляли глаза, а некоторые даже тыкали пальцем. Мне было все равно. Личное мнение людей – это ничто иное как выражение их точки зрения. Оно не может быть полностью объективно, а значит, грош цена такой оценки действительности. Личное мнение заканчивается там, где начинаются факты. А значит, наше с вами мнение не больше, чем выдумка или фантазия.
Когда я зашел в дом и посмотрел на часы, завтрак уже закончился, а процедуры только начались. Поначалу я расположился в гостиной. От вчерашних подарков в ней не осталось и следа. Я сел на облюбованный мной диван и представил лица детей: радостные (насколько это возможно), беззаботные, отвлеченные от своих проблем хотя бы на час, они с предвкушением открывают большие коробки, наполняя смехом весь дом, затем делятся этими конфетами со всеми окружающими. Во всем доме плещется детская радость, которая вымывает из толщ стен чувство смерти. Я бы так и просидел до обеда, представляя такую картину, если бы не голос Виктора, зазвучавший в моей голове.
– Привет. А ты почему тут сидишь?
– О, Виктор, здравствуй! Я тут тебя жду. Ты уже освободился?
– Да, – он провел всей пятерней по носу. – Я уже освободился.
– Хорошо. Как тебе мой подарок?
Он заулыбался и расцвел. Его бледное лицо начало краснеть, отчего получился естественный цвет кожи.
– Понравился, – закричал мальчик так громко, что эхо донеслось до второго этажа.
Всем понравился. Всем детям. Мы и взрослых угощали. Им тоже понравилось.
Я засмеялся вместе с Виктором. Он подошел ко мне и сел рядом.
– Но ты обещал, что привезешь только мне сладости. А ты привез не только мне…
Я слегка приобнял его, облокотив к себе.
– Это было бы несправедливо, Виктор. Я не мог привезти только тебе, другие дети расстроились бы. И тебе пришлось бы делиться своими конфетами со всеми. Как бы, возможно, ты этого не хотел.
Он поднял голову и посмотрел на меня.
– Я поделился бы, мне не жалко.
– Не сомневаюсь. Ты молодец. Порядочный мальчик.
– А почему у тебя на голове тоже нет волос, как у меня?
– Я подстригся.
– Зачем?
– Ну знаешь… так захотелось, – бросил я в надежде, что он не будет акцентировать на этом внимание.
– Ясно. А мне разрешили погулять. Сказали, когда ты приедешь, мы может выйти на
улицу.
– Ну вот, видишь. Я же говорил, что тебе разрешат.
– Только в кресле. Без него нельзя.
– В чем? – не понял я.
– Пошли, – Виктор взял меня за руку, и мы пошли в его комнату.
В ней возле кровати стояло кресло-каталка. Оно выглядело не так, как я обычно его представлял. Деревянная (по всей видимости) спинка, обшитая кожей, была изогнута, сверху находился подголовник. Сиденье также было не плоским. Его странная закругленная форма плавно перетекала в ручки. Подставка под ноги находилась под неестественным углом, но имела регулировки по высоте и наклону. Четыре колеса, два из которых были большими и находились сзади и два поменьше – спереди, имели внушительные по толщине размеры шин. Сзади и под сиденьем имелись разные механизмы для настройки кресла.
Я помог Виктору одеться и следом за ним вышел из комнаты, катя перед собой кресло (спустя уже немало времени я так и не смог свыкнуться с названием «каталка», поэтому называю и описываю просто как «кресло»). На улицу Виктор вышел сам, но после я сразу усадил его в кресло. Привязывать страховками не стал, так как не видел в них необходимости. И, медленно толкая кресло перед собой, мы начали прогулку. Мальчик уже по традиции закрыл глаза и стал ртом ловить воздух, не произнося ни слова. Так, лишь под звуки природы, мы выехали за пределы территории дома. Дорога под ногами была сырой и грязной, но ровной. Местами виднелась грунтовка, но в основном не очень широкой полосой шла длинная асфальтированная дорожка, расходившаяся на пересечении в разных направлениях. Я выбрал то, которое вело по дуге к дому с другой стороны. По правую сторону от нас сквозь стволы деревьев просматривались дома, находящиеся неподалеку. Левее виднелся угол хосписа. Я шел, катил кресло и одновременно с этими занятиями думал о нас. Я знал, что рано или поздно наши судьбы с Виктором разойдутся. Но я настолько сильно привязался к нему, что надеялся – это произойдет не скоро, вопреки всем прогнозам Джозефа.
– А ты сегодня останешься? – спросил Виктор, когда по его просьбе мы остановились.
– Ты хочешь, чтобы я остался?
– Да. Только не как до этого. Чтобы не сбегал, – пригрозил он.
– Хорошо, как скажешь! Сегодня останусь с тобой, – подтвердил я.
Суровость выражение на лице мальчика сменилось улыбкой. Мы вновь начали движение вперед. Пасмурная, но сухая погода стала портиться, принося ветром маленькие капельки дождя. То ли дождевые, то ли снежные тучи темно-синего цвета стали обволакивать и до того серое небо. Я развернул кресло и более быстрыми шагами направился назад к дому, чтобы противные холодные осадки не застали нас врасплох. Асфальт был не идеально ровным и чистым. Стараясь
