Читаем без скачивания Мужчины из женских романов - Эллина Наумова

Ей довелось узнать только два типа мужчин. Властолюбивые самцы были подозрительны, обидчивы и мстительны. Для них не существовало ерунды: непосредственная улыбка, восклицание, жест казались посягательством на авторитет. Сами они всегда блюли себя в показной чистоте. И к ним необходимо было приближаться в идеальном виде и состоянии. Только это позволяло упоенно не чувствовать себя ничтожеством. Возвышенно унижало. А широкой души мужики и себе, и женщине легко позволяли естественность. Потому что ничто, кроме ощущения собственной широты, их не занимало.

Это было самое неудачное предприятие. Когда хочешь взаимной страсти, мужчины – люди. Они добрые (если не злить), щедрые (если тратят на то, что сами считают тебе полезным), веселые (если развлекать). Но с точки зрения ответственности перед женщиной и будущими детьми они животные. И не прочь разделить обязанности с государством: пусть защищает, лечит, учит, дает работу и прочее. Тех, кто хотя бы теоретически воспринимал отцовство не как маленькую должность, но пожизненное состояние, героине найти не удалось. Спать никто не отказывался. Жить за ее деньги, «пока не минуют временные трудности, клянусь, года три, не дольше», соглашались все. Многие были за «справедливый вариант» – формировать общий бюджет поровну, а оставшимся от зарплаты пусть каждый распоряжается лично. Но жениться не хотел никто. Более того, сразу оговаривали, что и под залет не станут. Вот тогда она повадилась вымогать у них сувениры. С паршивого барана хоть шерсти клок. И, раскручивая, хитря, не мытьем, так катаньем добиваясь своего, героиня получала несказанное удовольствие. Герой был небогатым, но перспективным. Она любила его. С ним надо было как-то иначе. И поначалу выходило. Но стоило возникнуть неизбежным трудностям, когда люди перестают «крахмалиться» друг перед другом, как она сорвалась. Компенсация за обиды выворачиванием бумажника стала привычкой.

Нельзя было исключать, что когда-нибудь она встретит человека и он сам позовет замуж. Но этот временной отрезок ее не устраивал. Когда рожаешь первенца после тридцати, кесарево сечение гарантирует целые мышцы и связки тебе, а не отсутствие врожденной патологии ему. Не то чтобы обязательно больной, но риск сильно повышается. Да и не надо уже рисковать: лет в тридцать пять боссы поверят, что цель твоей жизни – синий чулок, карьера и деньги. Вот тогда ты и станешь по-настоящему уязвимой. Работа – это жизнь. Ты не догадываешься, что моешься, чистишь зубы, причесываешься, одеваешься ради нее. И сексом занимаешься тоже: он хорошо расслабляет за короткое время. Даже полюбить способна только того, кто не мешает, а в идеале помогает успешно трудиться. И мелкие-то офисные неприятности кажутся лишением жизни всякого смысла. А если вдруг уволят?..

С какого-то момента изложение перестало восприниматься как бессильный скулеж. Чем беззаветнее героиня любила мужиков, чем больше разочаровывалась, тем изобретательнее и жестче трясла виновников своих страданий. Это было как-то не по-русски, поэтому слегка раздражало и напрягало. Но Кларисса отвергала жертвенность. И подавала раскручивание зарвавшегося скупого любовничка даже на электрочайник как азартное, требующее ума и вдохновения занятие.

Света честно признала – все три молодые беллетристки явно не тянули на «открытие» хотя бы года. Елизавета Алексеева на новизну взгляда не претендовала – точно обозначала словами свои чувства и глушила депрессию бытописанием. Жанне Аранской так не хотелось выглядеть банальной, что она предпочитала цитировать энциклопедии, философствовать, только бы выводов не делать. И в формулах, которые Кларисса Славина выводила из собственных примеров, ничего оригинального не было. Но она явно задирала читательниц: мужчина в моей жизни насвинячил, я, как могла, отреагировала и, как хотела, подытожила. И мне начхать на то, что вам это уже известно. Света непоколебимо верила в то, что первые романы пишутся с себя и про себя. Удивительно, что именно в Кларе, которая физически не могла обойтись без мужчины, за что и была отнесена редактором к типу настоящих женщин, хороводили неженское бесстрашие, отсутствие кокетства и самолюбования. Она даже тело героини не описала, хотя та разгуливала нагишом на протяжении почти всего романа. «Хорош критиканствовать, – подумала Света, – с ними можно начинать». Девушка мысленно повторила название своей серии. На миг усомнилась, будут ли эти романы «новыми». Вопросом, «настоящими» ли, она почему-то не задалась.

Надо было спокойно их перечитать. А когда отличнице говорят «надо», она или забывает про свои неприятности и делает, или перестает быть лучшей ученицей. Начинающий редактор Светлана Лыкова была ближе к своим авторам, чем думала. Они по неопытности описывали самих себя. Она, так и не сумевшая посягнуть на карманы Димы, выбрала Елизавету Алексееву за бесхитростное отношение к любимому человеку. Жанна Аранская была похожа на нее всегдашней готовностью умничать в компании и неприятием тупости. А Кларисса Славина так же блестяще училась и жаждала делать что-то свое лучше всех. Словом, из этих четырех девочек получился бы один классический истопник. Сначала он проявлял бы душевную нежность, уходя из грубой действительности в мерзкие запои. Но потом обязательно стал бы директором бани. Хотя почему не министром? А лучше олигархом. Россия. Капитализм. Женщины.

10

Читая романы, Нинель Николаевна и Павел Вадимович, казалось, шли по знакомой до мелочей дороге. Под ноги поглядывали изредка и не слишком внимательно. Обозревали пейзаж вокруг, как самую изменчивую составляющую пути. Света же будто сквозь чащу продиралась или в болоте вязла. Но, утерев мокрый лоб грязной рукой и чуть отдышавшись, лезла вперед. Она прочитала «Я верю, он меня тоже любил», «Доверчивая идиотка на выданье» и «Меня не достоин» еще раз. Потом в обратной последовательности. И добилась ощущения, что ее авторы по-разному пишут единственный роман. А ведь не пытайся она выучить тексты наизусть, доверься интуиции, этого не случилось бы. Потому что, в отличие от своего редактора, молодые беллетристки были ужасающе нелогичны. Это придавало их опусам некий шарм. Его-то она и перестала взволнованно чувствовать. Пунктиры трех сюжетов наложились друг на друга, и возникла одна сплошная линия. «Читательницы умрут от скуки», – испугалась девушка. Но им эта мучительная смерть не грозила. В отличие от мужчин женщины не уподобляют головы клеткам, в которые само залетает все. Они выбирают своих птиц. Кто по размеру, окраске и сладкозвучию, кто по цене, кто по принципу «в хозяйстве пригодится». Остальные пернатые скоро исчезают из вида. А когда снова попадаются на глаза, воспринимаются как нечто новенькое. И снова подвергаются отбору.