Читаем без скачивания Степь в крови - Глеб Булатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большевистское командование предприняло чрезвычайные усилия для восстановления разгромленного Южного фронта. Главнокомандующего Вацетиса сменил полковник Каменев, командующего Южным фронтом Гиттиса – генерал Егорьев. Революционные трибуналы, заградительные и карательные отряды восстанавливали дисциплину террором. Все силы пропагандистской машины были брошены на возрождение боевого духа. Троцкий писал: «Вся страна теперь заботится о Южном фронте».
После занятия Екатеринославля корпус Шкуро был переброшен на правый фланг Добровольческой армии. Войско Шкуро было типичным явлением для Гражданской войны. Символизируя собой смешение всего и вся, оно состояло из кубанских и терских казаков, добровольно пошедших на службу к лихому атаману. Исключение составлял лишь отряд драгун Минина, когда-то раньше из тактических соображений переведенный под командование Шкуро.
– Ваше превосходительство! Противный берег реки занят нами окончательно. Отдельные красные отряды прорвались к нам в тыл, но уже послана погоня. Разрозненные группы большевиков отступают к станции!
– Остыньте, ротмистр. Садитесь. Мы же тут не в Генштабе. Будем проще. Чаю желаете?
– Благодарю.
– Нет, это я должен вас благодарить, – Шкуро взял руку Минина двумя ладонями, крепко сжал ее. – Мы вам обязаны! Сегодня вы спасли мою честь.
Они обнялись.
– Знайте, что я услуг не забываю и умею быть благодарным. Но довольно. Лучше взглянем, что нас ждет впереди.
Шкуро, Минин и дюжина штабных и казачьих атаманов, присутствовавших в комнате, окружили овальный стол с картой. Отряд Шкуро находился на берегу Оскола, невдалеке от станции Валуйки. К ней-то и рвался так отчаянно и безуспешно Минин в своей давешней атаке. Валуйки были ключевым пунктом в обороне красных. Здесь стояли бронепоезда, сюда перебрасывались эшелоны с подкреплением для готовящегося контрнаступления на юг. Валуйки были узловой станцией, где смыкались железные дороги, ведущие из Воронежа, Тамбова и всей Средней Волги и из Курска, Орла и всей Центральной России. Овладев Валуйками, Шкуро рассчитывал разорвать коммуникации красных и получить в свое распоряжение железную дорогу для скорейшего наступления на Лиски и Воронеж.
– План ясен. Завтра вы, – Шкуро исподлобья, с бычьей прямотой взглянул на Минина, – возьмете своих драгун и всю казачью конницу и лихой атакой, без артиллерии, без пехоты, займете станцию.
– Это практически невозможно. Части обескровлены, кони утомлены. Несравненно разумнее дождаться донской конницы и танков, генерал Май-Маевский обещал…
– Я не намерен обсуждать с вами, что разумнее! Я намерен отдать вам приказ, а уж вы, будьте любезны, исполняйте! – Шкуро сжал губы и со злобой смял карту в руках.
– Как прикажете.
Минин был в неладах со Шкуро. Ротмистр сам был не чужд авантюризма и бесшабашности. Но он полагал, что во всем нужно знать меру, тем более в играх на чужие жизни.
– Все. Вы свободны, ротмистр.
– Мне вести конницу по берегу реки или напрямик?
– По берегу. Выступите с рассветом.
Минин козырнул и вышел.
– Ну а мы, Григорий, – Шкуро хитро улыбнулся, – пока отважный ротмистр будет отвлекать на себя бронепоезда и артиллерию, обойдем станцию здесь, через овраги, и победоносно ворвемся в расположение красных с тыла. И пускай потом все эти умники генералы ломают головы, как это Шкуро громит всех и вся на своем пути. Так я говорю?
– Как прикажешь, батька!
– Тогда оставь у бродов слабые заслоны и раненых, а своих пластунов подними в полночь, и двинем.
– Добро.
Минин прошел темными, размякшими от моросящего дождя улицами села. Он остановился в избе, ближней к обрыву над рекой. В сенях ротмистра встретили детский плач и спертый, тяжелый воздух. В большой комнате было накурено. Офицеры, лежа на циновке, играли в карты и перебрасывались шутками.
– О! Минин! Ну-ка давайте-ка за общий стол!
– Что там? Какие вести с полей? Что еще выдумал наш бесстрашный генерал?
– Неустрашимостью Богом меченный!
Последовал дружный взрыв смеха.
Минин укоризненно покачал головой:
– Вы бы не горлопанили, дети все же…
– Ничаго, барин. Ничаго. Пущай побалакают вволю, – услужливо вступился хозяин с узкими глазками и клочьями висящей седой бородой. – Сами ж тоже служивыми были. Понимаем.
– Кстати, ротмистр, а вы ничего нового не замечаете? В обстановке-с?
Офицеры захохотали.
– К вам гость! Но крайне молчаливый!
Со скамьи из неосвещенного угла избы поднялся юноша в сером плаще. У него было рябое лицо и большие добрые глаза. Читатель легко узнает в ночном гостье Петревского, в прошлом юнкера Михайловского училища, а в настоящем – ординарца начальника штаба 8-й армии красных капитана Самсонова.
– Господин ротмистр, – визгливым, срывающимся от волнения голосом заговорил Петревский, – прежде всего считаю своим долгом заявить, что господа офицеры ведут себя безобразно и преступно. В селе творится анархия: грабежи, насилие, издевательства над жителями. Это позор Белого дела!
– А это не мы!
– Это казачки!
Офицеры взорвались оглушительным хохотом.
– Мы его хотели сразу прибить, но он сказал, что к тебе с особым поручением, и мы подумали, что ты сам его…
– Что сам? – перебил Минин.
– Сам прибьешь.
– Встать!
Вахмистр вскочил на ноги.
– Еще я стану свидетелем подобной сцены, и вы, господин вахмистр, будете разжалованы в мои денщики. И потом пеняйте на себя.
Минина боялись, хотя никогда до сих пор не видели его в гневе.
– Прошу простить. Бой, водка, расслабились…
– Понимаю. Всем спать. А вас, – Минин обратился к Петревскому, – сердобольный юноша, прошу за мной.
Они вышли. В лицо им ударили порывистый ветер и холодный дождь.
– Идемте на сеновал, – предложил Минин.
– Я два дня в расположении белых. И увиденное ужасает. Если там, – Петревский махнул рукой за реку, – все ясно. Там террор и узаконенные грабежи во имя грядущего процветания. Здесь же хаос. Кругом мародерство. Казаки грабят церкви. Офицеры насилуют учительниц. Для чего столько крови? К чему призывы спасать Святую Русь? Ведь ложь?
– Не знаю. Просто бойня без всякого смысла и оправдания.
– Но для чего?
– Для чего льется этот дождь? И свищет ветер? Нам не знать. Я давно со всем смирился и ощущаю себя обыкновенной мельчайшей частицей в огромном водовороте. И не стоит ломать голову. Есть приказ – его нужно выполнить. А кем он дан, и для чего, и какое во всем этом высшее нравственное оправдание, нам не знать. Но верьте, пройдет какой-нибудь десяток лет, и о нас будут слагать легенды.
– Или пугать нами детей перед сном.
– Все зависит от того, кто кого побьет. Но да ладно. Что там у вас? Выкладывайте.
Это была не первая встреча Петревского и Минина. Самсонов возложил на своего ординарца опасное задание – он должен был обеспечивать связь с командованием белых. Петревского перевели в штаб одного из полков, командир которого, бывший гвардеец, также был посвящен в тайну заговора. Петревский не раз с огромным риском переходил фронт, ведя переговоры в штабах Донской и Добровольческой армий. По пути он заезжал к Минину.
– План ясен. В нем все, как никогда, выверено, просто и надежно. Что самое важное, никто никогда не догадается о нем.
– Радужная картина, – Минин скептически ухмыльнулся.
Ротмистр сидел рядом с Петревским на копне сена, поджав ноги и набирая в ладонь стекающую с крыши холодную дождевую воду.
– Самсонов легко нашел общий язык с новым командующим Егорьевым. После июньских поражений Троцкий настаивает на скорейшем триумфальном контрнаступлении. Для этого стянуты огромные силы. Но вот в чем загвоздка: основные резервы, в том числе и конница Буденного, сосредоточены под Саратовом, и главный удар красные нанесут по армии Врангеля под Царицыном. А вот наша 8-я армия как была, так и осталась оборванной.
– Не скажи…
– И даже так разбить ее было бы не под силу. Но Самсонов настоял на выделении второго направления для контрудара. И придется он в то самое место, где мы, дорогой ротмистр, так беззаботно беседуем!
Петревский был в восторге. Он значительно поднялся в собственных глазах и был горд рискованной миссией, выпавшей на его долю.
– Не вижу повода для радости.
– Как?! Все боеспособные части 8-й армии будут брошены на Валуйки в прорыв между Донской и Добровольческой армиями. Красные рассчитывают снять корпус Шкуро, вклиниться верст на двести, вернуть Харьков и с запада выйти к Дону.
– Блестящая перспектива, ничего не скажешь. Впрочем, корпус Шкуро – это вы громко сказали. Теперь у нас бригада, а то и полк.
– Все пустяки. Вы, Александр Евгеньевич, ничего не смыслите в большой политике.
